Сказка о принце. Книга первая (СИ)

Вета молчала.

Пока ты новенькая, кандалы с тебя не снимут. Недели две походишь, посмотрим, если хорошо будешь себя вести. У нас вообще-то на женщин редко их надевают, только на самых-самых. Будешь смирной – тебе же лучше будет. Нет – пеняй на себя.

Вета молчала.

И вот еще что. Насчет мужиков. Мужик – дело твое, но беременных нам тут не нужно, поняла? Сама головой думай… можешь вон к лекарке сходить – она чего подскажет, - и, поймав изумленный взгляд Веты, добавил: - Это только с непривычки кажется, что некогда тут или возможности нет… а как припрет – быстро время находят. Где только не ловим, - офицер усмехнулся. – И то, мужиков-то много, а баб мало, все ведь люди живые…

Вета молчала.

Бежать отсюда даже не пробуй, - продолжал офицер. – Во-первых, поймают сразу, и уж мало-то не покажется. Во-вторых, в наших местах загинуть недолго, летом и то волчья полно, а уж зимой вовсе к самому лагерю подходят. Сожрут в одиночку. Или в скалах заплутаешь, тут дороги-то нехоженые. У тебя ведь бессрочная?

Так же молча девушка кивнула.

Что ты головой-то мотаешь? - разозлился вдруг офицер. – Хоть бы слово сказала, гляди, какая гордая…

Бессрочная, - выдавила Вета.

Ничего, обживешься. Впредь головой думать будешь… Тут тоже люди живут, - он хмыкнул, - хоть и воры-убийцы, а все ж живые…

Перед приземистым и длинным деревянным домом, похожим больше на сарай, он остановился, отворил разбухшую дверь, пропуская Вету вперед.

Прямо и налево.

В нос ударил спертый, затхлый запах. Чем пахло, Вета, по отсутствию опыта, не смогла распознать, но вонь показалась такой сильной, что потемнело в глазах. Она остановилась, опершись о стену, судорожно вздохнула.

Сомлела, что ли? Это с непривычки… Шагай давай…

Пол выскользнул из-под ног, что-то больно ударило в висок. Узел с вещами вывалился из ослабевших пальцев и откатился в сторону.

- Ишь, нежная какая… - проворчал офицер, переступая через лежащее у его ног тело.

* * *

Высокий, худой, подтянутый мужчина в сером мундире смотрел на Патрика и Яна с откровенной неприязнью. Понять его было можно – мало проблем на голову, еще одной недоставало. Рассеянно просмотрел сопроводительные бумаги, бросил их на стол, поморщился:

- Куда я вас дену? У меня ни в одном бараке свободных мест нет…

Он окинул юношей оценивающим взглядом.

- Добро бы еще крепкие вы были, а то ведь… на здешнем пайке ноги протянете через месяц. Ладно. Поставлю вас пока на верхний уровень, а там поглядим, - и добавил, усмехаясь: - Вы, благородные, поди, и лопату-то в руках не держали никогда?

- Не по чину, - дерзко отозвался Ян. Патрик промолчал.

Комендант кивнул:

- Вот-вот. Только языками работать и можете… Но имейте в виду: народ здесь простой, господскому юмору не обучен. Если не хотите неприятностей, языки попридержите. За грубость охране и начальству у нас плети полагаются. Да и вообще… не столица вам тут, ясно?

Он открыл дверь в коридор и крикнул:

- Варга! Найди там что-нибудь не очень рваное да башмаков две пары!

И повернулся к друзьям:

- Переоденетесь. Ваши кружева да позолота тут быстро облетят. А за серебряные пуговицы и прирезать могут ночью.

Да, подумал Патрик, это он прав. Они уже ловили на себе недоумевающие взгляды. Какими неестественными, чужеродными выглядели здесь, среди одинаково серых лохмотьев, их камзолы – пусть и потрепанные, грязные, но все еще богатые, отделанные тесьмой и кружевом, слегка обмахрившимся в дороге.

Приземистый потный Варга швырнул им ворох тряпья и снял кандалы. Одежда, доставшаяся им, была ношеной, но целой и вполне еще крепкой. И даже по росту, хотя в куртку Патрика можно было завернуть двоих таких, как он, а Яну оказались коротки рукава рубашки. Башмаки – неудобные и грубые, но все-таки лучше, чем легкие туфли, в которых и сейчас не жарко, а зимой, наверное, замерзнешь насмерть. Переодеваясь, Патрик украдкой отодрал от камзола несколько пуговиц, вытащил из карманов припрятанные монеты и кольцо. Пригодятся, подумал он. Когда солдат снова надел на них кандалы – уже другие, с попятнанной ржавчиной цепью, Патрик осторожно просунул под правый браслет рукав рубашки. За долгую дорогу кожа на запястьях успела покрыться багровыми ссадинами.

Сумерки быстро опустились на лагерь; все вокруг плавало в сером тумане и казалось нереальным, словно во сне. Это не может случиться с ними, нет, они проснутся сейчас, и все будет по-прежнему. По-прежнему, усмехнулся про себя Патрик. Прежней жизни больше нет. У входа в приземистый барак он случайно коснулся руки Яна и почувствовал, как дрожат у того совершенно ледяные пальцы.

- Новеньких принимайте, - буркнул конвойный неизвестно кому и, пригнувшись, вышел.

После полутьмы на улице тусклый свет нескольких лучин казался ярким. Воздух в бараке был мутным, под потолком висел чад – не то от табачного дыма, не то, казалось, от нечистого дыхания почти полусотни людей. Маленькое, затянутое бычьим пузырем окошко под самым потолком, наверное, даже в солнечный день почти не давало света. Длинные, грубо сколоченные двухэтажные нары терялись в темноте.

Оба они на мгновение растерялись. Потом Патрик, подобрав цепь кандалов, шагнул вперед и негромко, но отчетливо проговорил:

Бог в помощь…

В тот же миг в бараке стало тихо. Все головы повернулись, множество глаз теперь разглядывало – изучающе, недоверчиво, равнодушно, презрительно.

Ну, здравствуйте, коль не шутите, - откликнулся, наконец, один из каторжников – маленький, кривоногий, смуглый, с небольшими черными глазками.

Удивительно ловко он соскочил с нар и подошел к ним, и заходил вокруг, осматривая друзей со всех сторон.

Благородные, - протянул он. – А откуда?

Ян и Патрик переглянулись.

И так видно, - пробурчал от окна второй – высоченный детина с всклокоченной бородой, одетый лучше других. – Видно птицу по полету, добра молодца по соплям. Столичные, стало быть, штучки… Так? – рявкнул он. – А ну-ка, подите сюда!

Ян и Патрик опять переглянулись - и не тронулись с места.

Неясно сказано? – гаркнул детина.

Где тут места свободные есть? – спросил Патрик так же негромко, словно не слыша его.

Ты слышал, что я сказал? – прищурился каторжник. – Или вы, такие гордые, привыкли, чтоб к вам сами на поклон ходили?

Не отвечая, Патрик медленно пошел вдоль рядов, всматриваясь в заваленные тряпьем, рваными одеялами, засаленными куртками нары, выискивая свободное место.

Ты! – рявкнул детина. – А поучите-ка их! - обернулся он к двум стоящим рядом – таким же здоровым мужикам, у одного из которых не было правого глаза, а второй носил на лице шрам, начинавшийся у правого виска и теряющийся в нечесаной бороде.

Ян вовремя сообразил, чем дело пахнет, и, расталкивая плечами всех, попавшихся на пути, прорвался к принцу – как раз вовремя для того, чтобы резким ударом сложить пополам шрамолицего, метившего пудовым кулаком Патрику в лицо. Патрик, видимо, тоже все понял и быстро присел, уходя от удара одноглазого, который, не ожидая промаха, наткнулся на приятеля и вместе с ним рухнул в проход.

Ян и Патрик молча прижались спинами, сжав кулаки. Оба в тот момент с благодарностью вспомнили мессира Эжера, учившего их не только благородному искусству фехтования, но и преподавшего азы простонародного кулачного боя – просто так, как говорил он, на всякий случай.

Загомонивший было барак вновь смолк.

Та-а-ак, - протянул детина и грязно выругался. – Значит, вот как… Что ж, мы не гордые, мы сами к вам придем… - он слез, наконец, со своего места на нарах и прохромал к ним. – Можем и поклониться, если господа того хотят, - он отвесил издевательский поклон под сдавленные смешки остальных. – Так, что ли?

Пошел вон, - холодно и равнодушно сказал ему Патрик.

Смуглый человечек, отскочивший было в угол, снова забегал вокруг них.

Не нравится? – ухмыльнулся он и размахнулся, чтобы ударить, но опустил руку. И заорал вдруг, глядя на Патрика: – Ты, сволочь!! Ты думал, тебе в этой жизни все даром будет, да? Думал, только ты можешь чужой жизнью распоряжаться? Аукнулись коту мышкины слезки, порадуется теперь твой папаша! Да ты сдохнешь, сдохнешь здесь вперед меня, я еще порадуюсь, на тебя глядя! Есть в жизни правда, есть! – он торжествующе потряс кулаком. – И на твой род нашлась управа, кровопийца!