Истории СССР

На следующее лето мы поехали на Украину, на Черниговщину, к папиным сестрам Ольге и Лидии. Из окна вагона я видел, как мимо проносилась Родина, широкие реки с мостами, дремучие леса и бескрайние зелёные поля. Потом мы долго плыли на пароходе по широкой реке мимо разных городов и деревень. На палубе было много детей и мы играли в прятки.

Когда мы добрались до родственников, от усталости я уснул, и помню во сне на меня прыгнула огромная черная собака. Я вскрикнул, мама обняла меня и сказала: «Это значит, что скоро приедет папа». Действительно, утром приехал папа и мы, позавтракав творогом с мёдом, побежали ловить рыбу на Днепр. Мёду в деревне было очень много, потому что все в деревне разводили пчёл и собирали душистый мёд и воск, который продавали государству через кооперативы. Мне было очень обидно, что все в деревне носили ту же фамилию, что и я — Вощилины. Это потому, что фамилии в старину имели только дворяне, а крепостному люду фамилий не полагалось. А когда крепостное право император Всероссийский Александр II отменил, то вольным крестьянам давали фамилии по их промыслу. Вот и получили все мои родственники по папиной линии фамилию Вощилины потому, что разводили пчёл и вощили пчелиным воском верёвки для речных и морских дел.

Поблизости от Днепра мы набрели на пруд, заросший осокой. Папа дал мне маленькую удочку. Забросив свою, тут же вытащил большую, толстую красноперку. Она была очень красивая: желто-серебристая чешуя, красные плавнички и хвостик, желтые глазки. Она часто раскрывала свои жабры, и там виднелись красненькие реснички. Я очень хотел поймать такую же, но рядом с папой у меня не клевало. Я отошел подальше от папы и забросил свою удочку. Мимо в траве прошелестела осокой длинная серая лента, я испугался и закричал. Прибежал папа, убил палкой змею, а меня ладонью больно ударил по попке. Сказал, чтобы я больше не отходил. Отец сажал меня на плечи, и я ехал верхом, озирая все вокруг.

Скоро мы пришли на берег Днепра. Он был такой синий и широкий, что другого берега не было видно. Песок был белый как в сахарнице и громко хрустел под ногами. Пришел папин друг дядя Коля. В его руках была удочка с катушкой и маленькой железной рыбкой. У нас такой не было. Он размахнулся и забросил рыбку далеко и начал крутить катушку. Потом закричал: «Есть!» Над водой взметнулась огромная рыбина с белым брюхом и с брызгами грохнулась в воду. Когда дядя Коля вытащил её на берег, она прыгала как пружина, то и дело, вставая на нос. Я узнал её сразу — это была щука, которую поймал Емеля в своей сказке «По щучьему велению».

У тёти Оли был огромный сад. Белый глиняный дом с соломенной крышей еле виднелся среди яблонь, груш, вишен и абрикосов. У тёти Оли были крупные в трещинках руки, и она ими ловко лепила из теста маленькие пирожки с вишнями, которые назывались варениками. Потому что когда их варили, они становились очень вкусными. Особенно со сметанкой. Ветви деревьев гнулись до земли от тяжести плодов. Их подпирали палками, плоды собирали в корзины, но они всё зрели и зрели на ветвях. К осени вся земля в саду была усыпана вкусными фруктами, и их нужно было собирать.

Домой мы возвращались на пароходе до Москвы. В Москве у нас была пересадка, нужно было ждать наш поезд и мы пошли в Мавзолей посмотреть на Ленина. Долго и молча стояли в очереди. Лица у людей были грустные, как в очередях к зубному врачу. Мне было очень страшно, я боялся похорон и не любил смотреть на трупы. Ленин лежал в гробу весь жёлтый. Видимо спал. Мы тихо на цыпочках вышли на улицу, чтобы его не разбудить, и поехали домой.

Пересаживаться было очень трудно, потому что пока мы с папой ловили рыбу и валялись на скрипучем белом песке, мама наварила много ведер абрикосового и вишнёвого варенья. Чтобы носить эти ведра у нас не хватало рук. Я сидел, охраняя моё любимое варенье, а мама с папой носили ведра в вагон. Радость встречи с моими дворовыми друзьям меня переполняла, мне скорее хотелось рассказать про всё, что произошло со мной летом в далеком, неведомом им краю. Трамвай медленно ехал по Дворцовому мосту. Пряча своё нетерпение и радость, я поглядывал в окно и видел, как такие же трамваи светились в темноте окнами, перекатывались по горбам мостов и отражались в темных водах Невы.

Долгими осенними вечерами, сидя на поленницах дров, мы дождались морозов, покатались на коньках, получили подарки от Деда Мороза, поздравили с Восьмым марта мам и бабушек своими поделками, в день птиц к празднику Благовещения Пресвятой Богородице повесили им новые скворечники и дружно пошли на первомайскую демонстрацию, любоваться парадом военных кораблей на Неве и разноцветным салютом. В школьном саду зацвела сирень, и снова накатило лето.

На следующее лето мы поехали в Идрицу, к деду Антону, отцу маминого первого мужа Еремея, погибшего во время войны. Он встретил нас на станции, усадил на телегу с сеном и отвез в свою деревню, в свой дом. Помню длинное крыльцо амбара, светлую горницу с половиками и множество сказочных избушек в саду, повёрнутых к нам задом, а к лесу передом. Никакие мои заклинания типа: «Избушка, избушка повернись к лесу задом, а ко мне передом» не помогали. Дед Антон запретил мне подходить к этим избушкам, но я запрет нарушил и пошел. В избушках кто-то жил, гул жизни был хорошо слышен, даже если не заглядывать в узкую дверцу. Но я заглянул…Как ветер на меня налетела темная туча и начала больно кусаться. Как я узнал позже, это были пчелы. От их укусов я распух и стал красным, как помидор. У меня поднялась температура. Бабушка уложила меня в постель и чем-то обмазала, а дед причитал, что так мне и надо, потому как я нарушил его запрет. Пока я был опухший, меня в деревню не выпускали. Я лежал на лавке, вдыхал аромат сушёной травы, исходящий от матраца, и ждал, когда бабушка откроет печь с мигающими угольками и длинным ухватом достанет оттуда чугунок с гречневой кашей.

— Дед, а из чего пчелы делают мед?

— Из цветов.

Он сломал веточку липы и дал мне понюхать. Липовые цветки благоухали нежным ароматом.

— Вкусно?

— Вкусно.

— Эту липу еще мой дед посадил.

— Как? У тебя был дед? Ты же сам дед!

— Я тогда не дедом был. А таким же пострелом, как ты.

Спать в деревне долго не давал петух. Красивый, рыжий с разноцветными перьями в большом, изогнутом дугой, хвосте. Чуть свет, Петя начинал кричать, будить всех на работу. Кричал он долго и настойчиво. Сначала бабушка выгоняла корову Розу и та шла за пастухом в поле, жевать траву и добывать нам молочко. Потом дед шёл на конюшню и запрягал Стрелку. Стрелка была жерёбая и с трудом помещалась между оглоблями телеги. Потом мы с дедом ехали в луга, ворошить сено. Дед брал грабли и поддевал ими пучки скошенной травы и та, источая дивный аромат разнотравья, превращалась на солнце в лёгкое, душистое сено. Сено дед складывал под крышу амбара и кормил им всю зиму Розку. Розка ела его с аппетитом и давала нам молоко, творог и сметанку. А сено лежало, делало вкусным воздух в амбаре и никогда не портилось, потому что было сухое. Вот если бы траву замочило дождём, она бы сгнила и не превратилась в сено. А ещё сено нужно было для того, чтобы на него складывать антоновские яблоки, которые начали падать с яблонь прямо на землю, где им было холодно и не уютно. А на медовый Спас дед качал мёд. Он доставал из ульев соты, которые за лето из воска смастерили пчёлы и наполнили их сладким мёдом из разных цветков. Дед разговаривал с пчёлами, похваливал их за собранный мёд. С молитвой «Господи, благослови!» дед вставлял их в крутильную машину, чтобы мёд из сот стекал в бочку. Но мне соты больше нравились. Их можно жевать и сладость долго остаётся во рту. Вечерами, когда я забирался к деду на печку и уютно сворачивался возле него на соломенном тюфячке, он рассказывал мне о своём детстве, о тяжёлой работе в поле, о войне, в которой фашисты убили его сына Еремея и всю родню, извели всех коров, лошадей и пчёл и гладил меня по голове своей морщинистой тёплой ладонью.

Поутру дед повёл меня в амбар пробовать новый мёд. Когда он приоткрыл дверь амбара, в нос ударил такой сладостный запах, что голова закружилась. Сено, сотовый мед, антоновские яблоки, веники разной травы и солнечные лучи, пробивающиеся через соломенную крышу. Казалось, что они тоже пахнут.