Перемещенный (СИ)

— Давай обойдем, — тихо предложил он Улуше, и она согласно кивнула.

Этот вынужденный крюк стоил им трех часов. К долине, на которой раскинулся гигантский аэродром, они вышли часам к семи вечера. Заночевали прямо там, на месте, поскольку патрулей, рыскающих по округе, не просто не наблюдалось — их попросту не было. Поразительная беспечность! Похоже, имперцы никогда не перестанут его удивлять. Тем не менее, решили спать по очереди. Степан вырубился первым, строго-настрого приказав Улуше разбудить его во второй половине ночи.

Наскоро позавтракав, с первыми лучами солнца, они двинулись туда, откуда уже слышался шум моторов. К аэродрому подошли максимально близко, зависнув над самым краем долины на кроне ветвистого дерева, словно пара коршунов, выслеживающих добычу. Только сейчас он смог в полной мере оценить то, что еще вчерашним вечером предстало перед его усталым взором. Аэродром был великолепен. Не просто огромен — казалось, что он бесконечен, уходя своими ангарами и гладкой, как стекло, взлетно-посадочной полосой в самое сердце долины.

Каждый из ангаров потрясал своими размерами. Еще бы, ведь он обязан вмещать в себя сигарообразное туловище дирижабля. Вон их сколько: в ангары заведены далеко не все, большинство привязано к высоченным причальным мачтам, тела их медленно вращаются по часовой стрелке под легким дуновением ветра, словно самые обычные флюгеры. Подле некоторых передвижные цистерны с газом. Шланги от них тянутся вверх словно пуповина, отчего дирижабли смахивают на младенцев-переростков в утробе долины-матери. Великое множество младенцев, которых и сосчитать-то невозможно, не то что охватить взглядом.

Люди под ними снуют словно муравьи. Движение такое, что можно легко затеряться в толпе, будь у них спецодежда обслуживающего персонала. И никакая Улушина мара не потребуется.

Перевел бинокль в сторону и озадаченно присвистнул. Батюшки! Железная дорога. Даже и такое чудо, оказывается, имеет место быть в Советской Империи Рейха. Впрочем, наличие ее вполне объяснимо: никаких телег, никаких фургонов не хватит для того, чтобы заполнить трюмы этих переростков напалмовыми бомбами, не говоря уже о самих дирижаблях, составные части которых наверняка поставляются по той же дороге прямиком от завода-изготовителя. Широко, ох широко развернулись ребята!

Теперь он обратил внимание на размеры этих воздухоплавательных монстров. Оказывается, все они разные. Есть в длину метров сто-сто пятьдесят, судя по всему высокоскоростные. Поднимают они сравнительно немного: тысяч восемь килограмм полезного груза если навскидку, зато это, возможно, сторицей окупается их маневренностью. Были и еще меньше, но те явно используются лишь для разведки.

Венцом творения, конечно, по праву можно было назвать тяжеловозов. Один из них привлекал особое внимание: стоял он у самого края взлетно-посадочной полосы, заманчиво развернувшись к Степану своим правым боком. «Барон фон Рихтгофен» — было выведено на нем вычурными латинскими буквами. А ниже, шрифтом поменьше — «Люфтваффе», словно и так неясно, к каким именно военно-воздушным силам данное судно имеет честь принадлежать. Заправщик от него уже откатил, насытив чрево монстра взрывоопасным водородом. Еще один, ближе к хвосту, судя по всему, заполнял баки двигателей горючим. Какое именно использовалось топливо для этих целей — неизвестно. Впрочем, разницы это особой не имеет — лишь бы его хватило вдосталь для задумки Степана, в счастливом исходе которой он сомневался все меньше по мере изучения обстановки на интересующем его объекте.

Стоило также обратить внимание и на то, что происходило под днищем дирижабля. А там, судя по тому, что он видел, полным ходом шла погрузка «начинки». И руководила ею немолодая уже женщина в форме оберстлейтенанта с белым, словно у мраморного изваяния, лицом и контрастирующими с ним черными вьющимися волосами. Грудь ее мундира была усеяна наградными крестами, а волевой подбородок задран высоко вверх. Сейчас она внимательно следила за тем, как подъемник дирижабля медленно подтягивает к чреву очередную партию напалмовых бомб, этого смертоносного груза, который в недалеком будущем должен будет упасть на поселки ничего не подозревающих дикарей для того, чтобы распуститься на них алыми огненными цветками. Кремень — баба. И взгляд у нее какой-то неприятный, пронзительный. Холодом окатывает даже сквозь линзы бинокля. Заставить такую сделать что-либо против своей воли — задачка та еще. Впрочем, стоит рискнуть. Уж больно сладкий кусок, этот «Барон фон Рихтгофен». И стоит на отшибе. Добраться к нему пара пустяков, тем более, что аэродром не огорожен вообще.

— Вот этот берем, видишь? — Степан дал Улуше в руки бинокль и повернул его в нужную сторону.

— Большой какой! А почему к высокой палке привязан?

— Чтобы не улетел.

— То есть он легкий? — глаза Улуши от удивления стали еще больше. Она в упор не могла взять в толк, как такая махина может держаться в воздухе.

— Легкий. Ты готова?

— Да.

— Хорошо. Как слезем с дерева — сразу же делай мару.

Ответа не последовало. Улуша уже карабкалась вниз с такой завидной прытью, что угнаться за ней не было решительно никаких шансов. Словно подросток, ворующий яблоки в чужом саду.

Теперь Степан уже не испытывал дискомфорта, когда не таясь спускался рука об руку с ведуньей в долину. Магия у нее была качественной, основательной. Раз сказала, что не увидит никто — значит так тому и быть.

Только сейчас, когда подошли они совсем близко, Степан заприметил канат, тянущийся от хвостовой части дирижабля. Сообразил: это на время погрузки, чтобы не вертело корпус туда-сюда вокруг причальной мачты, дирижабль якорят еще и сзади. Вон скоба торчит из бетона, к ней то он и привязан. Данное наблюдение показалось ему достаточно занимательным. Настолько, что слегка приостановился даже, озаренный совсем не к месту пришедшейся мыслью: «Захватят они этого „Барона фон Рихтгофена“, с места взлетят, ну а садиться, садиться-то как? Не растут в лесу причальные мачты и скобы, намертво залитой в бетоне, тоже нет». Но поздно отступать уже, слишком поздно. Вон Улуша как напряглась, капельки пота над губой висят.

Они отошли чуть в сторону, давая дорогу заправщику, что только что «отсосался» от кормы и, смотав лебедкой свои причандалы, покатил себе дальше. Из брюха дирижабля же вновь выскользнула платформа, теперь уже пустая. Вот он, их шанс. Похоже последний. Дождаться пока ее вновь заполнят бочкообразными бомбами, поймать момент перед подъемом и устроиться на них сверху. Платформа достаточно велика, сможет ли Улуша так долго поддерживать мару — вот в чем вопрос.

Оберстлейтенантша же вновь принялась за дело, подгоняя грузчиков резкими, словно удары кнута, гортанными выкриками. Рядом с ней нарисовался еще один субъект: юнец, которому на первый взгляд не дашь и шестнадцати. Худосочный, с тонкой цыплячьей шеей и масляными глазками. Как и женщина, он точно так же тянул подбородок кверху и покрикивал своим писклявым голоском, подражая начальнице во всем, даже в мимике лица.

Одет он был в форму фанен-юнкера. Впрочем, взгляда на погоны можно и не бросать. И так все ясно: маменькин сынок, вознамерившийся в скором времени получить полноценный офицерский чин. Дерьмо почему-то всегда сверху любит плавать, и чем выше — тем лучше.

Однако не до размышлений сейчас философских. Степан обеспокоено переводил взгляд с потемневшего лица ведуньи на платформу и обратно, моля Господа только об одном: лишь бы пошустрее шевелились грузчики, лишь бы почаще покрикивала на них черноволосая мегера, ибо писклявые понукания ее малолетнего сосунка были им попросту до лампочки.

Вот наконец платформа заполнена, для удобства даже проход оставлен между «бочками». Это очень кстати: не надо лезть наверх, рискуя сломать себе шею. Нырнули в него, когда платформу оставил последний грузчик, и она сразу же начала подниматься, медленно, но верно приближая их к заветной цели.

— Как только окажемся внутри, тут же ищем место, где можно укрыться, — шепотом уведомил Степан Улушу, и она нашла в себе силы даже кивнуть.