Найди меня в поднебесье (СИ)

Наверное, впервые за все время своего существования облачная грань услышала настоящий смех живых существ.

Глава 9.

Вазашки увлеченно резались в ракушки на песке. Шахига уже задерживался так сильно, что это было несвойственно даже для него. Фануй позевывал, и на лице его то и дело проступала слегка дебильная улыбка. Елена была готова поставить все ракушки на то, что парень облюбовал-таки проем в стене, и подозревала, что решающую роль в том сыграла некая темноволосая Джэки. Кусинг растянулся, подставив пузо бледному солнцу, и лениво выискивал в загривке блох.

– Пойду, проверю, что там стряслось! – не выдержала, наконец, Елена, поднимаясь и отряхивая одежду от песка.

– Да ну! Не идет, и леший с ним! – запротестовал Кусинг.

Но она уже скрылась в арочном проеме.

В зале висело тяжелое молчаливое напряжение. Охэнзи, прямой, как палка, медленно вышагивал туда-обратно. Мейетола и Шахига сидели вдвоем на каменном ложе. Нагини держала его руку в своих. Увидев Елену, она быстро поднесла палец к губам и кивком попросила подойти.

Елена подошла, и к горлу подкатил комок.

Красавец Шахига, признанный весельчак и гроза каждой юбки в городе и за его пределами, второй меч Севера, непревзойденный истребитель нежити, сидел, тяжело ссутулившись, точно на его плечи давила каменная глыба. Еще вчера черные, как вороново крыло, волосы стали абсолютно седыми, лишь едва-едва пробивались темные пряди. Щегольские усики будто присыпаны пеплом. На коже проступили морщины. Но хуже всего глаза – яркие, нахальные, задорные глаза Шахиги потускнели, подернулись белесой пеленой. В них не осталось и следа хоть какого-то чувства – полное безразличие и апатия. Казалось, ему приходится прилагать огромные усилия для того, чтобы просто моргнуть или перевести взгляд. Уголки губ опустились, через них проходили резкие складки.

– Шахига! – Елена бросилась перед ним на колени, схватила его за руку. Ладонь была холодна, но не так, как обычно, не по-змеиному. Она была холодна, как мертвый камень.

– Шахига, милый! – она перевела взгляд на Мейетолу и увидела слезы в гордых глазах нагини.

– Вот и все, – голос Шахиги был чужим, совершенно неузнаваемым. Куда делась его лихая ярость, его насмешливость, его задор? – Все. Вот и мое время пришло. Бывай, сестренка.

– Шахига! Не говори так! – она заплакала. – Шахига! Улыбнись мне хотя бы! Как такое может быть? Шахига…

Мейетола легко коснулась ее волос.

– Не нужно, Елена. Это необратимо. Не нужно ничего говорить. Просто побудь рядом с ним. Так будет лучше.

Елена прижалась к холодному боку нага, стараясь сдержать слезы. Она теперь поняла все – и нежелание Шахиги говорить о смерти, и неожиданную дрожь в голосе Арэнкина, и рассказ Эмун о невозможности перерождения.

Это было страшно. Она старалась уловить биение сердца нага, и с ужасом понимала, что оно будет биться еще очень долго.

"Где-то в глубине этого камня тлеет искорка, которая некогда была живой и пылающей душой. Сказано, что так стоять они будут до конца миров".

– Почему не я? – устало прошипел Охэнзи. – Почему они забирают лучших? Я тысячелетний старик, мне уже все равно, где размышлять и философствовать.

Послышались шаги. В залу вошел Гирмэн, звеня металлическими чешуйками на одеянии.

– В чем дело? Вазашек передал, что…

Вождь умолк на полуслове.

– Когда? – только и спросил он.

– Сегодня утром, – отвечал Охэнзи.

– Проклятье! Почему именно ты, Шахига?!

Воин не шевельнулся, не поднял глаз на Вождя. Только тихо проговорил:

– Надеюсь, я достойно служил тебе, Вождь.

– Арэнкин знает? Где он?

– А где он может быть?! – раздраженно бросила Мейетола. – Или в борделе или на Заокраинах, третьего не дано. Тем лучше для всех! – и умолкла, взглянув в дверной проем.

Где бы Арэнкин ни был, вернулся он этим утром. Вернулся бодрый, полный энергии, в изорванном плаще, украшенный свежим, едва затянувшимся шрамом на лице. Покрытый пылью, вихрем ворвался в общую залу.

Остановился резко, точно натолкнулся на нож. За миг веселье и жизнь исчезли с его лица и сменились ужасом, непониманием, словно он не хотел верить собственным глазам. К щекам прихлынула ледяная кровь. Миг, другой, третий, в зале стояла полная тишина.

– Нет!!!

Никто не успел и слова сказать, как Арэнкин с диким криком выхватил из ножен меч и ринулся на Шахигу. Елена крепко обняла неподвижного нага, Мейетола вскочила, загораживая его.

Гирмэн бросился брату наперерез со своим мечом, обезоружил одним взмахом, ударив плашмя по пальцам. Меч Арэнкина отлетел в сторону. Следующим движением Гирмэн ударил брата в лицо тяжелым наручем левой руки. Арэнкин упал, снова потянулся к своему клинку. Гирмэн отшвырнул меч пинком.

Арэнкин приподнялся. Кровь из разбитых губ заливала его одежду, капала на каменный пол. Гирмэн серебристой статуей стоял над ним.

– Уходи, Арэнкин. Или приведи себя в порядок.

– Он заслужил смерть! – сдавленно прохрипел Арэнкин, отплевываясь от крови. – Дай мне это сделать, пока не поздно!

– Уже поздно!

Арэнкин зашипел, сверкнул абсолютно невменяемыми глазами и кинулся на брата, попытался его оттолкнуть. И снова полетел навзничь.

– Стража! – зычно кликнул Гирмэн.

Три нага-стражника появились в зале.

– Взять его! – приказал Вождь, кивком указывая на Арэнкина.

Стражники заколебались, с опаской глядя на разъяренного нага.

– Выполнять!

– Он достоин смерти!! – заорал Арэнкин не своим голосом, вырываясь из рук стражников. – Дай мне его убить! Гирмэн! Шахига заслуживает! Вождь, позволь мне!!!

– Поздно. Уведите его! – бросил Гирмэн стражникам.

– Нет!!! Гирмэн! Я должен! Я обещал! Тогда убей его сам! Шахига!!!

Шахига сидел, недвижимый и отрешенный. Невидяще смотрел на пергаментно-бледные руки.

– Будь ты проклят, Гирмэн!.. – раздался хриплый сорванный голос Арэнкина уже из-за дверей.

– Достойно жалости… – прокомментировал Гирмэн, разглядывая алые пятна на полу.

Скрипнула дверь. Елена вошла в комнату, освещенную звездным светом. Окно нараспашку, в разные стороны гуляет сквозняк.

– Убирайся отсюда, – бросил Арэнкин, даже не повернув головы.

Он стоял у окна в полном походном облачении, прислонившись лбом к раскрытой решетке.

– Я принесла твой меч, – сказала Елена.

– Благодарю. А теперь уходи.

Но она осторожно прислонила меч к стене, пересекла комнату, выглянула в окно. Ветер растрепал волосы, захолодил грудь. Арэнкин стоял с закрытыми глазами, мокрые полосы на щеках ловили звездный свет.

Она забралась на широкий подоконник с ногами. Говорить было нечего и незачем.

– Зря я так, – с трудом вымолвил, наконец, Арэнкин. – Гирмэн, как всегда, прав – уже поздно.

Елена коснулась его руки, осторожно сжала.

– А вчера было бы рано.

– Я должен был почувствовать. Должен был понять.

– Не должен. Это происходит внезапно.

– Откуда тебе знать, как это происходит?! – перебил он резко.

– Ниоткуда… Если тебе так хочется кого-то убить, разрешаю столкнуть меня вниз прямо сейчас. Нам, людям, не страшно.