Петр II Альтернативный (СИ)

  - И как? Испытывали уже при стрельбе? Осечки бывают?

  - Бывают, Государь. Поначалу каждый второй выстрел бомба не взрывалась, но сейчас наловчились уже и осечка только один раз из пяти где-то получается.

  - Тоже немало. Нужно совершенствовать дальше. А как насчёт времени срабатывания бомбы?

  - Когда пристрелялись, то почти всегда взрыв бомбы стал происходить после попадания.

  - Отлично. Что с бомбическими орудиями крупного калибра? Отлили уже?

  - Той формы ствола, которую мы с тобой обсуждали, Петр Алексеевич, у нас пока нет. Болванку отлили, сейчас высверливаем и шлифуем. Будет готово через несколько дней. А пока испытывали на самой крупной из наших пушек. Пороховой заряд клали меньше, но выстрел все равно получается очень мощный и дальнобойный, так как бомба легче, чем цельное ядро. Если такие орудия поставить на корабли да палить по настильной траектории - пробьют борт любого корабля!

  - Я рад, Василий Дмитриевич! Продолжайте работу. Нужно оснастить один из наших кораблей батареей таких мощных орудий и провести испытания в условиях потешного морского боя. И усильте секретность. Ни один шпион не должен ближайшие годы разобраться в ценности того, что вы сделали!

  Корчмин ещё сам не понимал, насколько мощное оружие он создал. Через несколько лет, когда начнётся война с турками, я рассчитывал, что российские корабли уничтожат весь османский флот в Средиземном и Черном морях, молниеносно и непоправимо. А до этого ни один английский или французский шпион, которыми переполнен Петербург, не должен разобраться в том, что я намереваюсь изменить баланс сил среди морских держав.

  1 августа я отправился в Петропавловскую крепость. Мой дед посещал казематы Тайной канцелярии каждый понедельник. Сегодня уже вторник, но традицию я решил возродить. Тем более что сейчас полным ходом шло расследование покушения на меня. В первый же день, когда я был ранен, арестовали всех солдат отряда Дашкова и большое количество свидетелей, толпившихся в районе Гостинного двора. Всех их опросили сначала на месте, затем в крепости 'у пытки'. Лицезрение дыбы, неторопливые приготовления палачей хорошо развязывало языки. Но многим не повезло еще больше и пытки они всё равно не избежали. В эти времена в политических процессах со средствами расследования не церемонились. Людей подвешивали на дыбе, выворачивая суставы, били кнутом. После этого отправляли в камеры отлежаться, чтобы через несколько дней подвергнуть истязаниям снова. По установленному порядку обычно пытали три раза. Если не находили в ответах противоречий или изменений - появлялся шанс избежать дальнейших допросов. Презумпция невиновности в таком серьезном расследовании не работала. С точки зрения Ушакова и его подчиненных все оказавшиеся в пределах видимости во время покушения на царя были преступниками. Даже если вина не подтверждалась смущения никто не испытывал, так как решалась задача поиска врагов Государя. Я не мешал, предупредив только, чтобы никого не калечили, да и кнутом пользовались только по делу. Больше всего досталось тем, кто в предчувствии неприятностей попытался бежать с места происшествия. Но их имена выяснили из показаний других свидетелей, и аресты продолжались до сего дня. Пока что удалось выяснить приметы разбойников и разослать погонные грамоты для их поимки с обещанием высокой награды.

  - Через границу не убегут? - спросил я Ушакова, перебирая протоколы допросов на столе передо мной.

  Сидевший на лавке могучий генерал помотал головой.

  - Даже если в Финляндию прорвутся - там их тоже достанем, Государь. Люди предупреждены.

  Я кивнул.

  - Что Веселовский? Много наговорил?

  - Поет как соловей, Петр Алексеевич.

  Секретарь Меншикова, Яков Веселовский, ничего не знал о покушении, зато попав в каземат начал рассказывать о воровстве Светлейшего князя. Утаивание налогов, притеснение соседей-помещиков, взятки со всего и вся. Даже с приданного цесаревен умудрился получить откат. Новостью казнокрадство Александра Даниловича не было. Раньше это сходило ему с рук, но сейчас мои советники уговаривали наказать своего врага. Первое время я склонялся к более мягкому штрафу и ссылке. Но смущали странные приказы в Ингерманландский и Семеновский полки, ушедшие из Военной коллегии перед самым покушением. Допрошенные Пашков и оба генерала Волкова уверяли, что эти распоряжения были вызваны угрозами моих камер-юнкеров во время ночной попойки. К стыду своему, я таких речей не помню, так как был сильно пьян. Но всё равно созывать армию на основании пьяного трепа молодежи кажется чрезмерным и нелогичным. А вот для осуществления переворота - очень даже! Ушаков и Головин ждали от меня разрешения применить пытки к генералам, однако я сомневался, что перепуганные офицеры смогут что-то добавить к своим показаниям.

  - Позволишь дать совет, Государь? - Ушаков спокойно смотрел мне в лицо. Я кивнул и он продолжил. - Преступление Меншикова не в том, что он причастен к покушению на тебя. Его вина в том, что он позволил себе принимать решения за тебя. Он, несомненно, хотел поместить царя под арест и править от его имени. Это такая же измена, как и покушение на цареубийство!

  - Но ведь мне только одиннадцать лет. Я несовершеннолетний и по Тестаменту императрицы нахожусь под опекой Верховного Тайного совета!

  Ушаков снова мотнул головой.

  - За несколько последних месяцев ты доказал всем, что разумен как взрослый муж, Ваше императорское величество. Тестамент же Меншиков сочинял на пару с Бассевичем, чтобы ограничить твою власть и править самому. Но самое главное - именно он отдал преступный приказ Дашкову доставить тебя во дворец, вопреки твоей воле.

  Я кивнул, соглашаясь и Ушаков продолжил:

  - Сейчас никто не сомневается в том, что ты достаточно взрослый, чтобы управлять страной самовластно. Но для тех, кто тебя ещё не знает и судит по твоему возрасту нужен знак, убедительный и беспощадный.

  - Какой знак, Андрей Иванович?

  - Знак, что сомневаться в мудрости одиннадцатилетнего императора уже преступление. Люди должны бояться и тогда то, что ты задумал, станут делать без пренебрежения и лености.

  Я отложил бумаги и смотрел, размышляя, в небольшое окно на крепостной двор. 'Всё-таки Меншиков подставился. Ушаков прав. Хотя он использовал аргументы для укрепления моего деспотизма, но некоторый страх подданных может быть полезным для дела'. Вздохнув, спросил:

  - Кто там сейчас в очереди на дыбу?

  - Любой, кого прикажешь, Государь, - ответил Головин.

  - На ваше усмотрение. Я просто хочу посмотреть.

  Пыточная выглядела мрачно, как я и представлял. Тусклые светильники, огонь в очаге, серые стены, крюки в потолке, столик с пыточными инструментами. Палачи и канцеляристы склонились в низком поклоне. Я окинул помещение взглядом и сел в сторонке на лавку. Пара дюжих охранников привели изможденного человека и поставили на колени. Начался допрос. Ушаков и Головин попеременно спрашивали, перепуганный мужчина отвечал, канцеляристы записывали. Потом с допрашиваемого сорвали рубаху. Я увидел незажившие уродливые шрамы по всей спине, оставшиеся от предыдущей пытки. Бедняге заломили руки за спину, привязали к веревке, подвешенной к потолочному крюку, и палачи вздернули тело к верху. Человек застонал, а потом заорал, когда его дернули за ноги вниз, выворачивая руки из суставов. Снова начался неторопливый допрос. Потом палач взялся за хлыст и ловкими ударами превратил всю спину в кровоточащий кусок мяса. Плохо соображающего от боли человека снова спрашивали и еще нескоро унесли прочь. Я наблюдал за этим жутким процессом. Наконец, так и не сказав ни слова, вышел на улицу. Взглянул на пасмурное сегодня небо. Ушаков и Головин стояли рядом, почтительно ожидая моих распоряжений. Я же боялся проявить видимую слабость, поэтому молчал. Мой дед-садист обожал подобные развлечения. Меня от них тошнило. К тому же я понимал, что на результаты следствия пытки мало влияют. Ясно, что все это расследование бьёт по невиновным людям, оказавшимся не вовремя в ненужном месте. Но лезть со своими цивилизованными представлениями в худо-бедно работающую систему дознания посчитал вредным. Самое большее - запретил увечить людей, а телесные раны их затянутся.