Кроманьонец (СИ)

К весне мы смогли накопить приличный запас шерстяной нитки. Осталось только вспомнить, как вязать спицами или крючком, да попробовать их изготовить из дерева или кости. Только тогда пришлось столь важное дело отложить на несколько месяцев. Утаре порадовала новостью, что ждет ребенка. Не было никакого особенного утра или вечера, повода тоже не было. Я смотрел на журчащую в ледяных промоинах реку, когда услышал ее шепот:

- Лоло, у нас будет ребенок...

Конечно, я обрадовался. Решил, что как только сойдет лед с реки, поплыву назад, к соплеменникам. А поскольку планировал сделать это не с пустыми руками, ушел с головой в плавку бронзы.

Так кончилась моя юность.

Конец второй части.

Часть 3

По дороге в небо

Глава 26

Путешествие в одиночестве всегда возвращает человека в его прошлое или, напротив, побуждает грезить о будущем. Я не грезил, из своего будущего дословно восстановил в памяти рассуждения жены: " Удивительное дело, чем насыщенней и содержательней становится моя жизнь, - говорила она, - тем чаще я обращаюсь к воспоминаниям. По идее, мое настоящее "здесь и сейчас" должно превалировать над далеким и полузабытым прошлым, или, по крайней мере, конкурировать с ним. Но все происходит наоборот. Прошлое, когда я смело зову его к себе в гости, приходит не только с печалью об ушедших годах, но и с бесценными подарками осознавания себя в настоящем..."

Удивительной она была и совсем не похожей на Утаре. А может, я так и не понял того многого, что могло бы сроднить их? Оптимизм, например. Как мне смешно было тогда слушать рассуждения о возможностях в сорок лет еще запросто выучить несколько языков, родить ребенка. Я думал, что ей уже не стать балериной, а мне капитаном дальнего плавания. В пятьдесят она говорила о ярких переживаниях духовных и интеллектуальных открытий, а я думал, что она уже не сможет родить. В шестьдесят она подтолкнула меня к строительству дома, а восьмидесятилетний юбилей с ее подачи я отметил прыжком с парашютом.

Вспоминая, я размышляю, что дают воспоминания мне? Вдохновение или печаль? Силу или разрушение? Я плыву по реке в свое прошлое, к людям, ставшим для меня родными, радуюсь, ожидая встречи, и тоскую, грущу, вспоминая свое возвращение домой после окончания войны.

Ноги сами несли с той встревоженной паровозными гудками и гулом сотен голосов станции скорее домой, в тишину лесную. Позвякивали на груди награды, а сколько было на сердце радости. Верил, что встретит меня Катюша, провожавшая, когда-то в армию, но почему-то переставшая писать уже с полгода как. Думал, что не доходят ее письма, уж слишком быстро мы двигались на Запад.

У сруба колодезного, от которого половина пути до дома, остановился в ольховой прохладе. Пил бы и пил, но холодной была водичка, губы смочил и обрадовался знакомому с детства вкусу. Намочив волосы, тронулся дальше.

Из-за сосен показались избы, как в зеленом дожде, стояли они среди берез и лип, в которые врывалось солнце и, рассеянное листьями, сыпалось на крыши, на траву и на плетни, обнятые разомлевшими лопухами.

На повороте к родительскому дому у колодца мы с Катюшей и встретились. Увидел ее большой, выпирающий живот и сразу о письмах недошедших понял, и такое все родное вокруг, простенькое, как проталинка, с которой раскрывается земля, чтобы зеленеть потом, и цвести, и пахнуть гречишными, липовыми и ржаными медами вдруг совсем обесценилось злостью и стыдом...

В километре от поселка Рыб загнал долбленку в прибрежные кусты и скрытно пошел берегом, размышляя, какие чувства мне принесет встреча с соплеменниками? Недавние воспоминания еще сдавливали сердце, но увидев на берегу копошащихся у лодки Тиба и Тина, все недавние тревоги тут же позабылись и сердце забилось радостно. Я побежал к девушкам, но быстро с поклажей за плечами и в руках у меня не получилось. За то рыбачки, увидев меня, припустили навстречу. Бросив под ноги корзины, я раскрыл соплеменницам свои объятия. Пришлось закрыть ладошкой Тина рот. Она стала повизгивать, а обращать на себя внимание земледельцев мне не хотелось. Над их поселком курились дымы, и кое-кто уже проснулся: сюда доносились голоса.

- Тише! Меня изгнали...

- Лоло идем! - прошептала Тиба и, подхватив корзину, свободной рукой подтолкнула меня в спину к поселку.

Вторую корзину взяла Тина и мы, молча, пошли. Река залила балку, и узкая тропа вела нас в метре от поверхности темного озера. Я шел с опаской. Не очень-то хотелось поскользнуться и оказаться в ледяной воде. Тиба то и дело подталкивала меня, посмеиваясь над моей неуклюжестью.

Вскоре тропа стала шире, и я увидел костер и мужчин племени у него. Той, Лим, Лют и Тошо - наши и Норх с Брехом из "лосей". Они заметили нас и побежали навстречу. Представив, как сейчас станет шумно, я остановился и вытянул руки, рассчитывая, что они поймут. Не поняли, но Тина, поставив корзинку, метнулась к ним и остановила Тоя. За вожаком остановились и другие, судя по удивлению на их лицах, они так и не смогли понять причины в происходящем. А я был рад. Даже когда ребра затрещали от их объятий...

***

Меня накормили лепешками. Пока я рассказывал соплеменникам о своей жизни в изгнании, показывал металлические орудия труда, Лило, тут же у костра, перетерла каменным терочником зерна в муку и, замесив тесто, вылила мучную кашицу на разогретый камень. Запахло хлебом! Я, уже позабыл, каким на вкус был хлеб в моей прошлой жизни, но вкус этой лепешки мне показался совершенным. Ел бы и ел...

Ребенка моей детской подруги, пока та готовила для меня, держала на руках Тиба. Малыш, замотанный в заячьи шкуры, спал. Мне хотелось расспросить Лило о ее жизни и ребенке, но мужчины племени уже успели оценить бронзовые топоры и ножи и бурно выражали свой восторг. Стало немного шумно...

Пришлось приступить к вручению подарков. Тою, Лиму и Люту я подарил и топоры и ножи. Другим мужчинам - только ножи. Получив подарки, они как-то сразу притихли. Кое-кто отошел от костра, наверное, чтобы никто не помешал радоваться...

Наступил черед женщин. Их радовать было приятнее. Бронзовых и медных проколок и иголок хватило на всех. И как-то не создавая очереди, им всем удалось обнять меня.

Потом, я рассказывал, как ходил в горы и как плавил бронзу. Как мог, объяснял, что такое - литейная форма... Женщинам стало скучно, и они разошлись по своим делам. Мужчины, напротив, внимали. Хоть мне и показалось, что понимают на самом деле они немного из сказанного.

Я достал сверток с мотыжками, развернул и передал одну Тою.

- Это мотыга. Надевается на палку вместо рогов животных, чтобы рыхлить землю. Как думаешь, Люди поменяют свое зерно на это изделие?

Той вертел в пальцах мотыжку и сопел. Потом, прищурив глаз, спросил:

- Ты поэтому вернулся? Хочешь забрать зерно и уйти?

Я не собирался сегодня начинать этот разговор. Но подумал: "Раз уж так все благоприятно складывается, почему бы не рассказать о своих планах прямо сейчас?.." Тем более, что мужчины у костра умолкли. Мой ответ интересовал их всех.

- Я вернулся, чтобы мы вместе ушли! Там, где я поселился, Рыбам будет лучше!

- Тут у нас есть все, только тебя не хватает... - Той задумался. Я молчал и вскоре вожак снова заговорил, - Почему ты решил, что мы пойдем с тобой?

По правде, Той меня удивил. Что-то изменилось в вожаке за год. Раньше он вряд ли задал бы такой вопрос, потому, что мыслил иначе и никогда по своей инициативе не искал аргументов, пытаясь найти решение. Наверное, Тоя изменило общение с людьми из племени земледельцев. Прошла зима, а у соплеменников есть зерно, которое они могли получить только от Людей, а те выраженным альтруизмом во времена моего шаманского прошлого удивить не смогли. Определенно Тою приходилось думать чаще...