Несгибаемый

В итоге Виталий Юрьевич решил, что ничего страшного в том, что она увлекается механикой, нет. Ей даже удалось сберечь свои руки от въедливого машинного масла и мозолей. Правда, при этом на перчатки ей приходилось тратить в три раза больше, чем она зарабатывала. Ну да чем бы дитя ни тешилось, лишь бы до беды не дошло. А с этой богемой, вперехлест ее через колено, неизвестно до чего докатится.

Именно в той мастерской, куда она вернулась, Александра и познакомилась с Верховцевым, заказывавшим там изготовление некоторых деталей. Разумеется, за мальчика всерьез ее никто не принимал. Просто все делали вид, что ничего не замечают. Дело свое делает исправно, ученица старательная. Так чего еще нужно? Нет, молодые вроде как интерес проявляли, но только до той поры, пока им не пояснили, где именно находится грань дозволенного. Приставленные папенькой соглядатаи и пояснили.

Когда Верховцев озвучил свою идею, Александра тут же ею загорелась. Любить механику – это одно. А быть причастной к чему-то действительно достойному, к тому, что оставит свой след в истории, – это совсем другое. Она была готова на все что угодно, лишь бы стать помощником инженера. И пусть запомнится только имя Верховцева. Ведь никто не помнит кузнецов, помогавших тому же Нартову [5]. Но зато на склоне своих лет она будет знать, что была причастна к чему-то важному.

Признаться, тот факт, что из механических мастерских дочь перекочевала в личную мастерскую изобретателя, Виталий Юрьевич воспринял уже более благосклонно. И с инженером поговорил, найдя его человеком благоразумным и увлеченным своим делом. К тому моменту было известно только о взрывавшихся пороховых двигателях. Но Верховцев делал ставку не на взрывчатые вещества. Вот Виталий Юрьевич и не беспокоился по данному поводу.

В тот день, когда случилось несчастье, Александра, оказавшись выдворенной за дверь, решила не возвращаться обратно. Ну что там может быть интересного? Вот если работа в мастерской, это дело иное. А участвовать в разбирательстве по поводу обращения очередного жалобщика не хотелось категорически. О взрыве в мастерской девушка вообще узнала только наутро.

И вот тут-то у них с отцом случилась вторая серьезная ссора. Виталий Юрьевич, сильно испугавшись за дочь, в категорической форме потребовал, чтобы она прекратила свое увлечение. Да еще и посадил под домашний арест. В качестве протеста девушка напрочь отказывалась с ним общаться и даже сидеть вместе за обеденным столом…

– Как ни крути, но все указывает на то, что взорвался именно двигатель. Или ты скажешь, что и полиция участвует в заговоре? – вздернув бровь, спросил Игнатьев.

– Нет. Этого я не скажу. Папочка, прости меня, а?

– «Папочка», – передразнил он ее. – А как же тюремщик?

– Я была не права. Но и ты тоже.

– Что – я?

– Я понимаю, ты испугался за меня. Но ведь не под замок же.

– А куда? У тебя же не одна крайность, так другая.

– Может, в университет?

– Куда-а? – опешил Виталий Юрьевич.

– На механический факультет. Ну сам посуди, раз уж я получаюсь твоей наследницей, должна же я разбираться в вопросе.

– Во-первых, мои активы – это не только завод. Если ты помнишь, то по Волге и Каме у меня еще и пароходы с баржами ходят.

– Помню, конечно. Но благодаря войне твои основные активы как раз в заводе.

– А ничего, что я управляюсь с ним, сам не имея инженерного образования?

– Папулечка.

– Александра. Это неприлично, в конце концов. Ты девица. Вот где ты видела девиц, обучающихся в университете? Да еще и на механическом факультете.

– Папочка, ну пожа-алуйста!

– Тебе вообще нужно о замужестве думать.

– Неужели ты считаешь, что при моем приданом я останусь в девах? – мило улыбнулась Александра.

– Не считаю, – вынужден был признать Игнатьев.

– Правильно. А пока суд да дело, я стану постарше и порассудительнее, и меня не окрутит какое-нибудь ничтожество.

– Гхм. Никаких механических мастерских? – наконец начав сдаваться, поинтересовался Виталий Юрьевич.

– Если только у тебя на заводе.

– Никаких инженеров-изобретателей?

– Только если с твоим главным инженером.

– А папиросы?

– Все. Уже не курю. – Девушка решительно тряхнула своими каштановыми кудрями.

– Слово?

– Слово. Но только в этом, – тут же поспешила поправиться она, однако, встретив строгий взгляд отца, уточнила: – Ну разве что с твоего позволения и одобрения.

– Ладно. Но это еще не все. Вступительные экзамены сдавать ты будешь сама, учиться тоже. Я палец о палец не ударю.

– Согласна. Спасибо тебе, папулечка.

– Господи, другие радуются изумрудным ожерельям, а моя дочка…

– Ты на завод? – перебила она его.

– На завод, куда же еще-то.

– Я с тобой. Вы же сегодня новую машину испытывать будете.

– Так ведь не завтракала.

– А я быстренько.

– Не спеши. Соберись как полагается. Я пришлю шофера обратно. И без тебя испытания не начнем, – поймав на себе осуждающий взгляд дочери, пояснил он.

– Папуля, а можно мне будет прокатиться на новом образце? – промурлыкала Александра милым котенком.

– О том и толкую. Соберись и переоденься.

– Папочка, ты самый лучший! – тут же бросилась девушка на шею зардевшемуся от удовольствия отцу.

Глава 4

На всякого хитреца…

– Вот так держи. Ага, так. Я сейчас.

Петр вооружился молотком и, приставив к скважине гвоздь, вогнал его наполовину в бревенчатую стену, чтобы и не намертво, и держалось. Потом второй. Корпус распределительного щитка повис на стене, и потребность в помощнике отпала.

– Порядок, Митя. Дальше я и сам управлюсь. А ты давай пробивай изоляторы. Только строго по линейке, чтобы не как бык поссал.

– Ну что вы, дядь Петр, теперь мне каждый раз тот случай поминать будете? – шмыгнув носом, с обидой произнес парнишка лет пятнадцати.

– Еще как буду. И запомни: халтурить – это последнее дело.

– А мы сейчас что делаем? – хохотнув, возразил паренек.

– Ну знаешь, русский язык – он ведь велик и могуч. Вот возьми слово «коса»: есть девичья коса, есть песчаная, а есть для косьбы, – заканчивая крепить распределительный щиток, начал пояснять Петр. – Мы сейчас халтурим, это в смысле подрабатываем, помимо основной работы. А я тебе халтуру в работе поминаю, это когда дело свое плохо делаешь. Уяснил?

– Уяснил, – приколачивая первый изолятор строго по линии натянутого шпагата, произнес парень. – Ученый вы, дядь Петр. Только непонятно, откуда столько знаете. Сказывали же, что на улице выросли. А сами и грамоту разумеете, и арифметику, и с механикой у вас эвон как легко все выходит. Только летом устроились в мастерскую, а уже мастер.

– Вот это ты верно заметил. Если мне что нравится, то я враз это воспринимаю, – принимаясь набивать изоляторы в другом направлении от щитка, подтвердил Петр. – А что до знаний, так люди разные мне встречались. Господа-то, они не всегда заносчивые. Есть и такие, что всегда готовы помочь, и даже получают от этого удовольствие. Кто-то себя потешить хочет, кто-то считает эту помощь своим христианским долгом. А вообще, Митя, счастливый случай подворачивается всем без исключения. И не раз, не два, а пока живешь, тебе Господь подбрасывает возможности что-то изменить, чего-то достичь. И только от тебя зависит, увидишь ты это или нет.

– Это как это?

– Ну вот послушай притчу. Жил-был один мужик. В Бога веровал так, что спасу нет, все только и делал, что молился да поклоны ему бил. А тут вдруг половодье. К нему среди ночи соседи прибежали, мол, бежим, вода подступает. А он им, дескать, идите спасайтесь, а мне ничего не будет, я в Бога верую так сильно, что он не даст мне пропасть. Вода уж к крыльцу дома подступила, и ко двору подплывают на лодке, мол, садись, спасайся. А он им: «Ищите иных, кого спасать, а меня Господь сбережет». Сидит уже на крыше, река вокруг бурлит. И тут сверху падает веревочная лестница, а из гондолы воздушного шара зовут его, спасти хотят. А он им отвечает, что бояться ему нечего, Господь не попустит.