Туристы (СИ)

Оксана Егоровна долго разглядывала эту затёкшую фотографию, вертела её и так и эдак, на свет носила, наклоняла, приближала к своим очкам…

— Да, он цей! — Оксана Егоровна уверенно упёрла свой палец в лицо человека, который стоял посередине, и даже постучала по нему. — На всём хуторе по сёлам его Эрихом Колосажателем, да «немецким дьяволом» прозывали, столько народу извёл, ирод. Дрожали все, як вин приезжал, бо село попалит и все мы на кольях окажемся. В крайней хате, к лесу, в нас баба Маланка жила, её вси Голосухой прозывали, бо язык в неё был ого-го якой. Як вбачить, що едуть воны, так волала на весь хутор: «Краузе, Краузе!» и мы усе в хату бегли, мов гусенята те, бо моторошно одраз ставало…

Миркин выхватил из-за уха ручку и на собственной ладони кособоко накарябал два слова: «Эрих» и «Краузе». Теперь он знает имя и фамилию того, кто рулил «брахмаширасом», и возможно, у него есть шанс отбояриться от рыбозавода…

— Он частенько потом приезжал до нас, в хате ночевал, а мы усе у сарае. Выгоняли нас всех из хаты. Татка мой старостой сделался, а дядька Евстрат став главный полицай. Я партизанам помогала, вместе с дядькой Антипом. Немцы щось строили за лесом башню такую, как большая мельница. А у нас гарнизоны ихние стояли, охраняли башню. У насна селе её «Чёртовой мельницей» прозвали, бо той, хто сунуться туды задумал — ни за що назад не повертался. Потом партизаны её взорвали, алэ цэ уже як ирод той сгинул. Не вынесла Богородица его злодейств, погубила его избавлень-трава. Ох, долго потом ще немцы бесновались, но выдушили их наши партизаны, а потом и Красная армия пришла, и выручили нас от них.

Миркин писал, захватил ворох салфеток и покрывал их словами, изредка прорывая их стержнем ручки до дыр. Он и раньше слышал кое-что про траву и про исчезновение людей в местных лесах. Сейчас, среди уфологов это явление называли Светлянковским феноменом. Теплицкому об этом знать не обязательно, потому что он обязательно попрёт туда выяснять, в чём дело. А там — болота непролазные, ещё утопнет!

Буфетчица Лиля моргала своими намалёванными глазками и всё косила в их сторону, словно бы прислушивалась. В таких местах бывает негласная мафия… Лиля — мафиози? Нет, это просто Миркин устал от духоты, клопов и Иванкова. А вот и Иванков звонит ему по телефону, сейчас, будет клещами вытаскивать, где он, Миркин, торчит уже второй час? Поесть ходил — что, нельзя?

Пришлось прощаться с Оксаной Егоровной, потому что Иванков железно настоял на том, чтобы Миркин возвращался обратно к клопам.

— Теплицкий звонил! — скрипел Иванков в трубку мобильного телефона и ещё чем-то шелестел. — Требует вас на ковёр. Злющий такой был, как волк.

Миркин подумал, что это Барсук что-то напортачил в бункере с «брахмаширасом». Неужели сломал? Способный, однако! Миркин, например, так и не понял, каким образом можно его сломать? Скорее, об него можно что-нибудь сломать.

====== Глава 10. Возрождение “бункера Х”. ======

Место действия — немецкий бункер.

Дата и время — секрет.

Теплицкий вызвал на ковёр обоих — и Миркина, и Иванкова. Миркин стоял и держал в руках дневник майора Фогеля, который он тихонечко стащил из архива, а так же тетрадку, в которую он выписывал всё, что его интересовало. Иванков переминался с пустыми руками и с сумкой для ноутбука на левом плече.

Теплицкий считал бункер «брахмашираса» своим. Он даже успел набить его современной мебелью. В дальнем помещении, где стоял сам «брахмаширас», и трудился Барсук — уже торчала пара компьютерных столов, компьютеры, новый диван и офисные стулья.

Теплицкий же расположился в другом помещении, не таком просторном, но куда более уютном. Кривоногий антикварный диван был сдвинут в дальний угол, а на его место, под герб, был втиснут новый, из мебельного салона. Современное освещение и вот эта вот, минималистская безликая офисная мебель абсолютно изгнали отсюда весь тот флёр мистической таинственности, который витал в воздухе бункера десятилетиями. Да, если куда-нибудь вторгается Теплицкий — другого и не жди.

 — Я вот тут подумал и решил. Мы запускаем «бункер Х»! — весело сообщил Теплицкий, пританцовывая около нового дивана на одной ножке в новых крокодиловых туфлях. — Не правда ли, гениально?

 — Что? — у Миркина даже отпала челюсть, и он едва не раскидал все свои бумаги. Зачем это ему понадобился второй бункер, ещё и «Х», в котором безвременно погибла так и не испытанная машина времени?

 — «Бункер Х»! — повторил Теплицкий. — Будете с Барсуко́м «флипперы» чинить, усекли? Барсу́к?

Доктор Барсук был отозван от «брахмашираса» и топтался около Миркина в несвежем и уже не белом халате, удерживая в руке некую бумагу.

 — Но… Зачем? — не понял Барсук, у которого от «бункера Х» остались крайне неприятные воспоминания. — Да, кстати, я вам уже говорил, что не Барсу́к, а Ба́рсук? Неужели так трудно запомнить?

Теплицкий надвинулся не на него, а на Миркина, и вопросил у профессора, словно бы сам являлся следователем, а Миркин был у него подозреваемым:

 — Вы узнали, кто изобрёл «брахмаширас»?

Миркин едва собрался раскрыть рот, как Теплицкий подступил к нему вплотную и выхватил его тетрадь, оставив в руках у профессора увесистый дневник немца Фогеля.

 — Так, ну-ка, глянем… — он принялся листать её, плюя на пальцы.

Теплицкий увидел фамилии расстрелянных немецких командиров, которые Миркин списывал со старых карточек, и присвистнул:

 — Ого, солидно накопал… Так, начнём… — он пробежался глазами по этим сложным и странным немецким фамилиям, а потом выделил ту, которая его заинтересовала.

 — Так, так… — пробормотал он, а потом — поднял голову и вперил в Миркина вопрошающий взгляд. — А вот, кто такой этот некто, Клоп?

 — Упс… — сморщился Миркин, вспомнив, как из-за обилия клопов на время потерял разум и зарапортовался так, что начал карякать слово «клоп» везде, где только мог. Даже одну архивную бумаженцию замарал «клопом».

 — Хи-хи… — тихонько хихикнул около Миркина Иванков, но тут же замолчал и помрачнел, не забывая о неудаче с гербом. В Москве ему ничем не помогли. Сейчас переводчик надеялся на Берлин.

 — Это… никто, — пробормотал профессор, и, чтобы Теплицкий не записал его в дундуки и не заточил на рыбозавод по второму кругу, сразу же переключил внимание начальника на «группенфюрера Эриха Краузе», который рулил «брахмаширасом».

 — М-да? — услыхав о нём, Теплицкий забыл про «клопа», отложил тетрадку на новый пластиковый стол, который уместили около старинного вычурного комода, и схватился за подбородок, раздумывая. — Рулильщик? Это уже кое-что! А вы? — это Теплицкий надвинулся уже на Иванкова.

Иванков едва не упустил ноутбук на пол, бетон которого прежний хозяин бункера пытался смягчить ковром и шкурой медведя.

 — Берлин даст ответ через неделю, — проблеял переводчик. — Понимаете, Алексей Михайлович, это нелёгкая задача… Даже в Москве не нашли никого, у кого был бы подобный герб…

Теплицкий твёрдо решил, что приберёт герб себе — так он ему понравился. Теплицкому было всё равно, кому он принадлежал раньше — хоть лысому чёрту — этот гордый герб будет красоваться на эмблемах его заводов. И рыбозавода — тоже.

 — Дундуки… — буркнул Теплицкий. Хоть кого-то Теплицкий уже записал в дундуки. Московских специалистов по геральдике, наверное.

 — Да, вернёмся к нашим баранам! — Теплицкий покрутился на своей одной ножке и плюхнулся на новый диван, который был мягоньким, как пух. — Итак, Иванков ископает мне всё про этого гуся Эриха. Всё: рост, вес, возраст, всё-всё-всё! А ты, Миркин, возвращаешься в «бункер Х»! Да, Барсу́к тоже!

 — Ну, сколько вам говорить, что я — Ба́рсук? — осведомился доктор Ба́рсук, который взвинтил себе нервы тем, что был не в силах включить «брахмаширас». — От слова «БАРС»!

 — Пока «брахмаширас» не будет включён, вы — Барсу́к! — отрезал Теплицкий. — Барсу́к, а не какой не барс! Всё, сегодня же едете оба в «бункер Х», убираете там всё и чините «флипперы»!