Кроманьонец (СИ)

Гуси улетели, и стало тихо вокруг. Тяжелое небо приникло к земле, смолкли обычно хозяйничающие в лесу сойки и синицы и слышен только шелест воды, который, едва только привыкнет ухо, воспринимается как самая глубокая тишина.

Темный еловый лес стоял, нахмурившись по обоим берегам реки. Этот небольшой галечный пляж, пожалуй, был единственным местом, где я могу попасть на берег, не рискуя потерять лодку.

Склонившись за невысокий борт, зачерпнул ладошкой воду и выпил. Тут же почувствовал голод. Идей как решить эту проблему пока не было. Хоть я и опасался погони, но еще поразмыслив ночью, пришел к выводу, что спешить "лоси" не станут. Скорее решат, что ни я, ни запасы керамики в стойбище белок никуда от них не денутся. Наверняка еще расспросили обо всем недалекого Тоя.

Разувшись и сняв штаны, полез в воду. Вспомнил вопрос какого-то философа. Он спрашивал то ли аудиторию, то ли оппонента: "Что нежнее, глаза или ноги?" Вопрос был отнюдь не риторическим, ибо за ним, следовал другой: "Почему же тогда глаза не бояться холода, а ноги мы стараемся согреть?"

В моем случае философ оказался не прав. Например, мой рот ощущал холод воды, а ноги она лишь приятно холодила. Шучу, конечно, философы всегда правы...

Развернул лодку к берегу и вытолкнул нос на сушу. Еще не выходя из воды, среди серой гальки заприметил желтый камень. Неподалеку второй... Сердце забилось радостнее. Ведь кремень - это огонь!

Быстро собрал десяток камней и, бросив их в лодку, натянул штаны и чуни. Побродил по ельнику, притащил на пляж сухой травы и веток. Потом полез в густые заросли прибрежного тростника. Хотел нарвать метелок и даже начал, как увидел пустое птичье гнездо. Мне показалось, что оно лучше подойдет в качестве трута. Прижимать к камню его, несомненно, удобнее, чем пушистые тростниковые метелки.

Выбрав пару камней по руке, я присел у сложенного костерка. К камню в левой большим пальцем придавил птичье гнездо, а тем, что зажал в правой, стал наносить удары. Одна из искр попала на трут, и тот стал тлеть. Отбросив в сторону кремни, я стал раздувать пламя и, как только гнездо вспыхнуло, поджег траву и собранный хворост.

Муська зря время тоже не теряла. Похоже, нашла уже, что-то съедобное. Я видел ее спину и слышал, как она работает челюстями, разгрызая кого-то. Из интереса подошел посмотреть. Волчица поймала огромную лягушку. Где и как не заметил, но удивился. Знал, что вроде зимуют они на дне.

Разделся и сам полез в воду. Добрел к обрывистому берегу и стал шарить под ним в поисках нор. В первой же нащупал вялую рыбку. Оказалось, что поймал голавля! Небольшой, грамм на четыреста, он затрепыхался, едва оказался снаружи.

Поджарив рыбку, я согрелся и утолил голод. Потом снова полез вводу. Поймав еще четырех, запек их на углях и, укутав в сухую траву, перенес в лодку.

Свистнул Муське и полез в долбленку сам.

***

Местами, течение ускорялось, а кое-где почти не ощущалось. Стараясь не замечать мозоли и боли в ладонях, я греб из последних сил. Уже давно снял кухлянку, но пот все равно заливал глаза.

Мне казалось, что вот-вот за поворотом увижу пологие галечные берега, а за ними и знакомую дюнку, но свернув, снова и снова натыкался то на остров, выплывающий из тумана, то оказывался на просторах разлившейся вдруг реки, когда далекий берег темнел полоской леса под пронзительно синим, без единого облачка небом.

Глава 7

Прошла еще одна бессонная ночь...

К рассвету туман исчез, подгоняемый холодом, а подбитые набирающим силу ветром листья посыпались с ив.

Всходило солнце. Большое, красное оно легло на лес, казавшийся отсюда, с реки, густым и заманчивым.

Грести сил уже не было, только править, обходя плавни и мели.

Какая-то беспокойная, жгучая тревога терзала меня, как прилипчивый слепень, донимающий в жаркий летний день. Только упустишь его из виду и сразу же чувствуешь боль.

" Лоси приплывут", - почему то сомнений на этот счет я не имел, - "Они не станут убивать соплеменников. Наверное. Будут хитрить, высматривать, давить мнимым, но только для меня, превосходством или принуждать? А если я все-таки доплыву и расскажу, как они со мной поступили, не появится ли у Тоя желание обагрить человеческой кровью макуахутл, испытать на прочность доспехи?"

За тревожными мыслями пришли воспоминания из прошлой жизни. Вдруг они стали яркими, живыми, будто я снова оказался в полесских лесах сорок первого.

"...нас все глубже в лес загоняли егеря. Начались топкие места. Голые, чахлые осинки стали и вовсе низкорослыми, появились мохнатые и высокие кочки, украшенные красными глазками созревшей клюквы, и черные, зловещие окна стоячей воды.

Патронов нет, только винтовки с пристегнутыми штыками.

Двое "загонщиков" с похожими на короны остролепестковыми эдельвейсами на рукавах курток вышли из-за деревьев. Они не оглядывались, шли спокойно, будто на прогулке.

Как было тогда зябко и тоскливо сидеть в болоте среди сизой сумеречной хмари, среди неизвестности...

- Да. Прижали нас. Ну, ничего, - успокоил старшина мудрым старческим шепотком. - Ты как, малой, еще не обосрался?

- Пока нет товарищ старшина, - механически отвечаю, а сам крепко сжимаю винтовку и не отвожу взгляда от егерей.

- Мы в своем краю, а они в чужом, нам легче. Родная земля - это, брат, не просто слова, живого она греет, а мертвому пухом стелется. Делай Игорек, как я!

Он встал и пошел навстречу немцам. Правая рука опущена, винтовку держит за ствол у самого штыка. Приклад хлюпает по грязи - чвак-чвак... Левую поднял вверх.

Поднимаюсь и я, догоняю старшину, идем вместе...

В лесу потрескивали короткие автоматные очереди. Безумолчно верещали, пролетая над головой и спасаясь от автоматного треска, сороки и сойки. Неожиданно выскочил из-за кустов заяц, шмыгнул у самых ног егерей.

Те оживились, один из них засвистел, потом пустил длинную очередь. Впрочем, пули пошли выше, срезав верхушки скрученных, словно древесным ревматизмом осинок. В стрелявшего немца старшина и ударил. Бил снизу в отчаянном прыжке, чтобы не только достать, но и насадить на штык как букашку. Развернувшись, прикрылся трупом от уже наведенного автоматного ствола.

-Бе-е-ей! - закричал из последних сил.

И я ударил. В бок, тоже снизу. Граненый штык пробил печень, задел почку и вышел из егерской спины. Немец упал как подкошенный.

Я запомнил на всю жизнь вдруг заострившийся нос, ставшие впалыми щеки и сжатые в тонкую полоску губы.

Тогда я первый раз в жизни увидел лицо смерти. Не в глаза ей заглянул, в глаза смерти потом пришлось смотреть много раз, а увидел именно лицо, когда достаточно только бросить взгляд, чтобы понять - человек умер..."

Сердце бешено колотилось, а течение несло лодочку мимо кривых прутьев ольховника, за пожелтевшей осокой, а над ними возвышались плотные кроны сосен.

"Зачем я сделал ацтекский меч? А позже, когда Саша рассказала о плохих людях, я решил научить соплеменников убивать?! Как неосмотрительно..."

И тут я понял, что если чужаки и приплывут, то приложу все усилия, чтобы наши племена не враждовали...

***

Столь изнурительное путешествие окончилось внезапно. Я уже перестал искать полными надежды взглядами знакомые места. Почти не греб и находился в полной апатии, когда заметил, что с брега мне кто-то машет. Вот и не верь после этого в магию материнских сердец! Мое внимание пыталась привлечь Таша.