Сломанный клинок. Дети морского царя

— А она — нет… — как бы про себя сказал Ванимен. — Ее отец… Она ведь и отца любила, наверное. Она осталась в одиночестве, и тогда меланхолия ее одолела…

— Ее тело нашли в озере, — резко перебил Иван. — С тех пор, по-видимому, призрак Нады обитает на его берегах. Вам, жителям морских глубин, она совершенно не опасна. Короткая и печальная повесть. Давай выпьем с горя, Ванимен, — Иван поднял кубок.

Томислав вернулся домой на рассвете. Ванимен ожидал его прихода, чтобы попрощаться.

Занималась утренняя заря, омытое ночным дождем небо сияло чистотой.

Томислав и Ванимен стояли на опушке леса. Небо на востоке было светло-серым, в вышине — голубым, и темно-синим — на западе, где мерцала над заходящей луной последняя звезда. Лес пестрел осенними красками, охрой, бронзой и пурпуром, под ногами шуршала опавшая листва. Впереди в туманной дымке лежали опустевшие после жатвы поля, где-то вдалеке заливались петухи, и больше ни звука не доносилось в утренней прохладе.

Томислав прислонил свой посох к стволу дерева и обеими руками крепко сжал руку Ванимена.

— Мы еще увидимся, не раз, — сказал он.

— Да, мне бы этого хотелось, — ответил морской царь. — Будь уверен, я обязательно встречусь с тобой, если когда-нибудь снова окажусь в ваших краях.

Томислав вздохнул.

— Но почему же вы нас покидаете? Здесь вас любят, и тебя, и всех остальных.

— Любят, но так, как любят собак. В нашем Лири мы были свободными. Не все ли равно, добрые или злые будут у нас хозяева, если мы превратимся в домашних животных?

— О нет, вы не будете рабами — если ты этого боишься. Вы обладаете такими удивительными умениями, что сможете добиться лучшей доли. — Томислав помолчал. — Конечно, было бы лучше, если бы вы приняли христианство.

И вдруг он преобразился — лицо священника преисполнилось торжественности.

— Ванимен! — воскликнул он с жаром. — Прими крещение! И Всевышний дарует тебе душу бессмертную, которая во славу Господа пребудет на небесах долее звезд!

Правитель лири отрицательно покачал головой:

— Нет, мой добрый друг. В течение долгих столетий я набирался мудрости и знаю, какова судьба выходцев из нашего народа, которые осмелились совершить подобный шаг.

— Какова же их судьба? — снова помолчав, спросил священник.

— Я полагаю, они обрели то, к чему стремились — бессмертие на небесах.

Но они утратили память о своей жизни, как будто никогда ее и не было.

Кануло во тьму все их прошлое, все, что составляло их жизнь: мечты, радости, странствия в морских глубинах. Бесследно исчезло все, что было их сущностью. Они стали кроткими смертными существами, у которых только и осталось своего, что необычные ступни и цвет волос. — Ванимен вздохнул.

Глаза священника светились решимостью, седая борода чуть колыхалась под легким утренним ветром.

— Ванимен, — проникновенно сказал он, — я много размышлял об этих вещах, подолгу, упорно размышлял. — Томислав на секунду поджал губы. — И пришел к убеждению, что Бог ничего не делает напрасно. Все, что сотворено Господом, не погибнет до скончания века. Может быть, то, что я говорю, ересь. И все-таки я верю, что в последний день Творения мы вновь обретем все, с чем когда-либо расстались.

— Возможно, ты прав. Но возможно, и нет. Если ты прав, я все равно этого не приемлю. Как я охотился на нарвалов под толщей арктических льдов! Как прекрасны были мои возлюбленные, прекрасней, чем северное сияние… И Агнета, моя Агнета… — Голос Ванимена дрогнул. Он высвободил руку, которую держал Томислав. — Нет, я не отдам этого в обмен на вашу жалкую вечность.

— Ты меня не понял, — возразил отец Томислав. — Ванимен, я читал разные легенды, предания, я знаю, что случалось обычно с теми жителями Волшебного царства, которые приняли христианство. Я уверен, что то, что с ними случилось, только послужило им на благо. Но ведь это произошло отнюдь не со всеми, бывали исключения. В старинных хрониках описано, что иные сверхъестественные существа, приняв крещение, полностью сохраняли память. Я буду молить Господа, чтобы он послал нам свое знамение. Пусть Господь даст нам знак, что по Его беспредельному милосердию у вас сохранится память о прошлом.

И Томислав обнял морского царя.

4

Епископ Йохан Кваг часто совершал поездки в Копенгаген, ибо этот город входил в епархию, центром которой был Роскильде. В Копенгагене у роскильдского епископа был собственный дом. Здесь, в одном из жилых покоев, уже довольно долго сидел и о чем-то размышлял епископ. Он удобно устроился на высоком кресле, украшенном резными изображениями двенадцати апостолов. Перед ним на простом табурете сидел молодой человек. Его скромное платье и ютландский выговор никак не вязались с тем, что он пожелал сделать огромные пожертвования на нужды церкви.

Узнав о столь необычной щедрости, епископ и повелел секретарю пригласить молодого человека для аудиенции.

— Ты не все поведал мне, сын мой, — сказал наконец епископ, прервав затянувшееся молчание.

Нильс Йонсен опустил голову в знак согласия. Самообладание и чувство собственного достоинства этого юноши, отметил про себя епископ, были столь же необычайны, как его богатство.

— Да, святой отец, — сказал Нильс. — Если я расскажу вам все до конца, то от этого могут пострадать некоторые лица. Но, клянусь вам Господом Богом, я не сказал ни одного слова не правды. Сокровище не было захвачено мною преступным путем.

— И ты, сын мой, решил поделиться им с нашей епархией… Если твои предложения о стоимости сокровищ соответствуют действительности, то далеко не каждна монарх в состоянии сделать подобный щедрый дар.

— Я предоставляю вам, святой отец, определить размеры той доли сокровищ, которая причитается святой церкви, и полагаюсь на вашу исключительную порядочность.

— Выбора у тебя, считай, нет, — сухо заметил епископ. — Без защиты влиятельного покровителя тебе не сносить головы. Одному владеть таким богатством тебе не удастся.

— Я это понимаю, ваше преосвященство.

Йохан удобней облокотился в кресле.

— Понимаешь, а торгуешься, — сказал он. — Ты забыл о том, что мирские блага гибельны для твоей души.

— Я надеюсь, что мой духовник водремя предостережет меня от опасности.

— А ты, как я погляжу, задиристый малый.

— О, я не хотел сказать что-то непочтительное, святой отец. Я холост, но у меня есть близкие, которые нуждаются в помощи. Это моя мать и другие родственники. Вместе с тем, если принять во внимание, какими средствами пробивает себе дорогу Ганзейский союз, потеснивший все прочие торговый корпорации, то, по моему разумению, наше королевство должно бы только радоваться появлению в Дании нового крупного судовладельца.

Епископ вдруг утратил всю свою важность и расхохотался:

— Отлично сказано, сын мой!

— Значит, вы?..

— Полегче, полегче, сын мой, не спеши. Нужно договориться о некоторых условиях. Во-первых, поскольку ты скрыл от меня тайну, а может быть, и не одну, ты должен исповедаться и получить отпущение грехов.

Нильс почтительно склонил голову.

Йохан улыбнулся и добавил:

— Я распоряжусь, чтобы тебя принял отец Эббе, настоятель собора святого Николая, покровителя всех моряков. Отец Эббе ведет свой род от мореплавателей, он хорошо разбирается в таких вещах, которые для кого-нибудь другого могут остаться загадкой.

— Премного благодарен, святой отец.

— Далее. Ты должен тайно, так, чтобы никто ничего не узнал, привести надежных и сведущих людей в тo место, где спрятан клад. Пусть они определят стоимость сокровищ. — Епископ сложил на груди руки. — Нам надо вести себя очень осторожно. Если сокровище так велико, как ты говоришь, то за одну ночь его не вывезти. Под каким-нибудь предлогом вспыхнет ссора, и пойдут войны за обладание этим золотом. Несколько лет тому назад наш Копенгаген подвергся нападению норвежцев, а уж как подумаю о германских князей, так прямо мороз по коже… Ну, хорошо. На мой взгляд, самое разумное — оставить пока большую часть клада там, где он сейчас спрятан.