Миллениум

Доминанты городской панорамы — Соборный холм и Успенский Собор с постройками и фортификационными сооружениями — видны практически с любой точки города. Смоленск старше Москвы, ровесник Киева и Великого Новгорода. Две самых главных смоленских достопримечательности — Успенский кафедральный собор и хорошо сохранившаяся крепостная стена с узенькими бойницами и строгими башнями. Для осмотра стены Павлов уже первые дни своего пребывания в Смоленске вместе с Дим Димычем совершили длительную пешую прогулку по холмам и у Днепра.

В величественном кафедральном соборе, повергнувшем его в трепет своей красотой и внутренним убранством, он не мог не налюбоваться на 12-ти ярусный иконостас высотой с девятиэтажный дом. Галина Павловна, сопровождавшая его в этой экскурсии, уговаривала послушать пение церковного хора, но он отказался, ибо это означало, что он будет присутствовать на службе. Не хотелось ему кривить душой, изображая из себя православного христианина. Они ограничились тем, что поставили свечи перед иконой Смоленской Богоматери Одигитрии (Путеводительницы) и отправились по своим делам.

Зарабатывая за сутки иногда до ста рублей, Павлов не жалел денег на экипировку Дим Димыча и даже с помощью нанятых мастеров (маляра, плотника и сантехника) сделал ремонт на кухне коммунальной квартиры. Мастера побелили потолок и покрасили стены, сняли дверь и расширили проход, отгородили газовую плиту и мойку во внутренне обособленную секцию, отдельную от остального помещения, которое стало похоже на очень уютную столовую. Лишние вещи, захламлявшие прихожую, коридор и лоджию, он перетащил в сарай (бывший коллективный дровяник) и полностью поменял проводку в ванной и в туалете. И, надо сказать, его подвиги на хозяйственном фронте произвели на Галину Павловну даже большее впечатление, чем его сексуальные способности. О таком мужике: не пьющем, работящем и неутомимом в постели, — она могла только мечтать.

18 августа 1990 года, в субботу, Дмитрий Васильевич Павлов и Галина Павловна Стручкова стали мужем и женой. Пользуясь связями Галины Павловны, они расписались, не дожидаясь положенного по закону двухмесячного срока со дня подачи заявления. Их свидетелями была молодая пара — муж и жена — дальние родственники Галины Павловны, проживавшие в шестидесяти километрах от Смоленска в городке Починок, — том самом, про который великий русский поэт Александр Твардовский написал: "И еще доволен я, хоть смешна причина, что на свете есть моя станция Починок". Никаких торжеств по этому поводу они не устраивали, просто пообедали вместе со свидетелями в ресторане, а затем проводили их до железнодорожного вокзала и посадили в пригородную электричку.

Вечером, когда они сели за ужин, к ним в квартиру без предупреждения нагрянули гости. То ли Галина Павловна проговорилась, то ли Дим Димыч, оставленный "на хозяйстве", простодушно ответил кому-то по телефону, что, дескать, "папка и мамка решили пожениться и поэтому их нет дома", это уже не имело никакого значения. Галину Павловну пришли сердечно поздравить ее коллеги по работе в обкоме комсомола и Доме детского и юношеского творчества. Гости явились с цветами, двумя тортами и шампанским, правда, пробыли недолго, где-то около часа: произнесли слова поздравления, познакомились с, наконец-то, объявившимся отцом Дим Димыча, попили чаю и тихонько разошлись, шокированные причиной длительного отсутствия Павлова и поразительным портретным сходством отца и сына.

— Зачем ты им представился, как таксист и бывший зек-рецидивист? Ты ведь геолог и журналист. Что теперь про меня будут говорить? Это же провинция! — упрекала Павлова его официальная супруга.

— Да, не получилось суаре, — согласился Павлов и сразу перешел в наступление: Мне, что надо было врать, будто я — Штирлиц или Робинзон Крузо?

— Сказал бы, что ты — геолог Павлов, освобожденный из китайского плена. Тот самый, которого показывали в программе "Взгляд", — сердилась Галина Павловна, признавая в глубине души, что врать нехорошо.

И все-таки "суаре", а по-русски — вечеринка, состоялась, на следующий день, в воскресенье. Постаралась соседка по коммунальной квартире Марина Алексеевна Князева, в субботу, поздно вечером, вернувшаяся из отпуска (она гостила со своей шестилетней дочерью в городе Ржеве Тверской области у своей бабушки). Оказалось, что она и Павлов — старые знакомые, не видевшиеся двенадцать лет. Для него было настоящим сюрпризом узнать в бойкой темноволосой и черноглазой молодой женщине ту самую спортсменку Марину, рядом с которой он ночевал в спортзале средней школы на улице Красина накануне злосчастной командировки в Новосибирск.

Галина Павловна, конкретно, про Марину ему ничего до этого не говорила, кроме того, что она — учительница физкультуры и мать-одиночка с вредными привычками. Их соседские отношения, скорее всего, были далеко не идеальные, поскольку при равном количестве детей они занимали неравную жилплощадь: Галина Павловна — две комнаты, а Марина — одну. То, что Галина Павловна вышла замуж за москвича, Марина Князева восприняла, как подарок судьбы, и не скрывала своей радости по поводу предстоящего, как она догадалась, переезда соседки с мужем и сыном в Москву с последующим освобождением для нее дополнительной жилплощади.

Утром на кухне, во время завтрака, Марина вручила Галине Павловне свадебный подарок: обеденный сервиз на 12 персон, — новенький, даже не распакованный. Сервиз достался ей после развода и раздела совместно нажитого с бывшим мужем имущества. Сказав Галине Павловне столько добрых слов, сколько она не сказала ей за два года совместного проживания в одной квартире, Марина тонко намекнула на то, что презент было бы неплохо "обмыть": пригласить в гости общих знакомых. Она имела в виду юных корреспондентов "Пионерской правды", которых Галина Павловна сопровождала в поездке в Москву в мае 1978 года. Разумеется, — заметила Марина, — тех, кто сейчас в городе и располагает свободным временем.

Предложение Марины показалось Галине Павловне достойным внимания. У Павлова было такое же мнение, и он дал согласие на финансирование предстоящего мероприятия, желательно, как он сказал, в формате расширенного семейного ужина, тогда как Марина и Галина Павловна замахнулись на вечеринку, но не в пошлом, а в классическом значении этого слова.

История слова "вечеринка" в литературном русском языке весьма показательна. Оно присутствует еще в Словаре Академии Российской (1789–1794 гг.), с толкованием "вечерняя беседа, дружеское вечернее собрание".

У Пушкина читаем: "В начале 1812 года полк наш стоял в небольшом уездном городе, где мы проводили время очень весело. Помещики окрестных деревень обыкновенно приезжали туда на зиму, каждый день мы бывали вместе, по воскресениям танцевали у предводителя. Все мы, то есть двадцатилетние обер-офицеры, были влюблены, многие из моих товарищей нашли себе подругу на этих вечеринках; итак не удивительно, что каждая безделица, относящаяся к тому времени, для меня памятна и любопытна". Ясно, что под словом "вечеринка" Александр Сергеевич подразумевал вечернюю встречу соседей для делового общения, знакомства и танцев молодежи.

Со второй половины XVIII века слово "вечеринка" приобретает более демократические интонации. В этом смысле весьма примечательна картина художника-реалиста Маковского с одноименным названием. За чайным столом и вокруг него при багровом свете керосиновой лампы сидят и стоят представители разных поколений и обсуждают "жгучий вопрос". Молодая девушка с некрасивым, но воодушевлённым лицом говорит речь. Её жадно слушают, горят глаза. Кто рукоплещет, кто понурил голову в раздумье. Не вызывает сомнений, что изображенные на картине персонажи — члены подпольной революционной организации. А вот пример из Горького: "У Лютова будет вечеринка с музыкой, танцами, с участием литераторов, возможно, что приедет сама Ермолова" ("Жизнь Клима Самгина").