Выше головы! (CИ)

— Ну, тебе видней…

— А какие они?

— Нормальные. Андрэ Жигин — это самый высокий — школьный товарищ Франца Когоута. Они не разлей вода, хотя сразу это непонятно. Но друг за друга они на многое пойдут.

— А кто сломал Францу нос? — спросил я, вспомнив мужчину, который старался быть незаметным.

— Небезызвестный тебе Макс Рейнер. Едва ли не первый его подвиг после того, как он перевёлся на «Тильду». Они все раньше работали вместе — в ТФ. Рейнер повздорил с Жигиным, уж не помню, из-за чего. Из-за места под солнцем, как обычно. Как это понимает Рейнер. Когоут влез — и получил своё… В общем, они с Андрэ ушли из Проекта. А Рейнера взяла на поруки Туччи.

— А почему он не исправил это? Ну, нос?

— Ты — спамер, ты должен догадаться!

— Да я уже понял. Памятный знак в честь за спасение друга…

— Вот-вот! Смешно, да? Рейнер, насколько мне известно, трижды чинил физиономию. Серьёзно. А по мелочи… В общем, они совсем молодые тогда были.

— А другие?

— Другие — тоже ничего такого. Леон не так давно очень сильно побился. Они монтировали что-то для шахтёров — в общем, чудом никто не погиб. Он уже восстановился, но для тех, кого собирают, невозможно собраться до конца — только строить заново. Полагаю, он именно этим сейчас и занят.

— Ты много про них знаешь!

— Я много про всех знаю!

— Эрик Уистлер?

— Инженер. Культурист. Фанат Зотова. При том, что постарше. Но только по цифрам… В вашем Восточном живёт его младший брат с родителями, вот он поумнее будет. Но это нюансы. Нормальные ребята на самом деле.

— Да я сразу понял, что нормальные…

— Тогда в чём дело? Откуда сомнения?

— Я андроид.

— Я заметил! Думаешь, они пропустили эту часть?

— Думаю, они недостаточно серьёзно думали об этом.

— Зато ты думал об этом слишком серьёзно!

— Такой уж я есть…

— Знаю, знаю… Ну, что ж, я пойду, не буду отвлекать тебя от рабочих обязанностей.

— В смысле?

— Рэй, как ты уже верно заметил, я не девочка! Я здесь только чтобы поболтать с тобой. Я не прохожу курс. Только ради тебя… Думаешь, твоя начальница в восторге?

— Восторге — не в восторге, но она смотрит на это несколько иначе, чем ты.

— Как?

— Как на повышение моей квалификации.

— Да она на всё смотрит, как на повышение твоей квалификации! Она же спамер! И на баскетбол твой — на всё! Так что соглашайся. Буду болеть за тебя!

— Вот теперь мне намного легче!

— Весь сектор будет болеть за тебя! Все девочки!

Ступни

Спортивная Зона и примыкающая в ней Медицинская составляли так называемую «Зону Здоровья» — название претенциозное, но вполне точное. В Восточном секторе я успел познакомиться и с тем, и другим, хотя в бассейне, безусловно, бывал чаще, чем в больничной палате. С другой стороны, медицинское обслуживание было постоянным, но, в отличие от спорта, невидимым.

Как и в других областях, логосы и камиллы оккупировали здесь значительный участок работы — тот, который могли выполнять только они.

Контроль состояния входил в ежедневную рутину, но упоминали о нём реже, чем о КТРД. Хотя трудно сказать, что было сложнее: следить за кислородом, температурой, радиацией и давлением — или за здоровьем каждого человека. Так или иначе, у «бактерий» и «вирусов» не было ни своего цвета, ни отдельных инструкций. Несмотря на то, что, по сути, это была та самая опасность второго уровня. Вот только меры противодействия существенно отличались от прежних времён.

Из-за доверия это было (как утверждала доктор Утенбаева) или из-за ИскИнов (как считала камрад Блумквист — главный специалист по «бэшкам», которая теперь переключилась на камиллов), но наша жизнь была несопоставима с прошлым. И чем дольше я думал об этом, тем больше сомневался, что эта система реализуема на планете. То есть, реализуема прямо так, с нуля. Нужно родиться и вырасти в особых условиях станции, чтобы научиться разделять свою свободу и общий долг — и не видеть ничего оскорбительного в постоянных проверках. Нужно привыкнуть к тому, что твоё здоровье и самочувствие не твоё личное дело во всех смыслах этого слова — и ты не можешь, например, употреблять вредные напитки и наркотические вещества, располагая при этом общими ресурсами, включая право на медобслуживание. Хотя, кому такое вообще в голову придёт?..

Может быть, Утенбаева и права: люди те же самые, но условия настолько отличаются, что старые обычаи просто не могут возродиться — негде! Например, в докосмическую эпоху забота о здоровье была услугой, которую нужно было покупать, и это не всем было доступно. Я не совсем представлял, как такое может быть, но на этой почве должно было сформироваться весьма специфическое отношение к своему телу и к праву разрушать его — любым удобным способом. Наверное, когда ограничены все прочие возможности, такая свобода — единственное, что остаётся.

Или, например, спорт: я читал, что он мог быть работой, причём опасной… для здоровья. Безумие, конечно, но стоило мне вспомнить что-нибудь из тогдашней жизни, как всё казалось безумием!

На станции ничего такого не могло быть — в первую очередь потому, что нехватка людей заставляла к каждому человеку относиться как к величайшей ценности. Конечно, если бы нас был миллиард или хотя бы миллион, всё было бы иначе! Но нас было гораздо меньше, и у нас были логосы с камиллами.

Концепция «замкнутой интеллектуальной среды обитания» подразумевала сосуществование, близкое к симбиозу. Но здесь работал главный принцип, который соблюдался в каждом действии: этот симбиоз мог быть прерван в любой момент.

Люди для людей, природное материнство — и укрепление иммунитета взамен стерильности. Поэтому атмосфера на станции не была абсолютно чистой, хотя и оставалась безопасной. Иначе все усилия по сохранению «естественного состояния» людей пойдут прахом при соприкосновении с болезнью прошлого, типа какой-нибудь инфлюэнцы! И человечество вымрет, не в силах справиться с пустячной простудой… Чтобы этого не случилось, чтобы не стать рабом заботливых камиллов, контроль за болезнями не обозначал их превентивного уничтожения. Мы должны были стать достаточно сильными, чтобы справляться с самыми разными опасностями. Насколько и у кого получается, кому требуется помощь, а кого никакая зараза не берёт — в этом и состоял контроль. И как водится, из-за своей «невидимости» он и не ощущался.

Да и кому интересно задумываться про анализы, которые автоматически выполняются при пользовании санитарной комнатой, или про сканеры, встроенные в каждый душ? Здоровье было нормой. Санитарные рекомендации, ровно как и советы, какой вид спорта лучше выбрать, мало кого беспокоили. Мы принимали это как должное. О системах такого рода беспокоятся только тогда, когда они дают сбой, а пока всё спокойно, доверяют медикам и камиллам. Если всё работает, значит не о чем волноваться.

Но на что они способны на самом деле? И чем забота Медицинской Службы отличается от действий Администрации, которая не так давно скрывала от общества факт существования безумного убийцы?..

Я поймал себя на этой мысли, проходя через сканер — стандартная процедура перед каждой тренировкой, только в этот раз я помедлил, вспомнив, что вместо плавания будет баскетбол. Впрочем, это ни на что не повлияло. Нужно быть совсем дряхлым стариком, чтобы получить запрет. Или воскресшим, как Ганеша Зотов, который прикатил на тренировку в капсуле медицинского камилла — хоть тренером побыть, если нельзя игроком.

— Анда, не сутулься! Разогнись, я сказал!

Голос, пропущенный через микрофон камилла, звучал неестественно громко. Внешне Зотов был совершенно здоров, разве что «шрамы» позаметнее, чем у Леона, но врачи категорически запрещали ему какие-либо нагрузки: всего неделю назад он был полутрупом. Поэтому — капсульный медкамилл, похожий на тяжёлый скафандр с коляской, и постоянное наблюдение. Ему восстановили шестьдесят семь процентов тела, включая часть позвоночника и ноги. Серьёзная операция — никто не хотел рисковать, тем более ради какого-то там турнира, благо он проводился четыре раза в год и был всего лишь частью развлекательной программы, привязанной к окончанию школьных каникул.