Сломанные ангелы

На другом столе, занимавшем все остальное пространство каюты, располагались голографические проекторы. Под самым потолком висело два объемных изображения, повернутых так, чтобы наблюдать их с постели. На одном был впечатляющий вид с высокой орбиты над Адорационом: солнечные лучи, прорывавшиеся сквозь горизонт, зеленый с оранжевым. На другом – Карера в семейном кругу. Как глава семейства Исаак покровительственно обнимал сразу троих детей разного возраста и приятную женщину с кожей оливкового цвета. Вождь «Клина» выглядел счастливым, но я отметил: тело казалось более старым, чем то, что он носил теперь. Найдя простецкий металлический табурет, я сел рядом с проекторами. Проследив, чтобы я уселся, Карера слегка откинулся назад, держа руки скрещенными на груди.

– Был дома? – спросил я, кивая на голограммы. Карера не отводил взгляда от моего лица.

– Когда-то давно. Ковач, ты знал про этого черта… Знал, что его ищет «Клин». Скажешь, нет?

– Пока я не уверен, что это Сутъяди. Его предал Хэнд, назвав Сяном. Откуда твоя уверенность?

Он чуть не рассмеялся.

– Забавный ход. Гномы из корпоративной башни дали мне генетические коды всех боевых тел, выделенных Хэнду. Плюс данные о прошивке – кого и куда закачали. Приятно было узнать, что в его группе скрывался военный преступник. Думаю, кое-кто увидел в этом дополнительный стимул. Дурно пахнущий навар.

– Военный преступник…

Я задумчиво обвел глазами стены каюты.

– Интересен сам выбор терминологии. С позиций человека, наблюдавшего за «умиротворением» в Дикейтере.

– Сутъяди учинил расправу над моим офицером. Над тем, кому был обязан повиноваться. Это преступление – по всем законам военного времени.

– Офицера? Вьютина? – Я не отдавал себе отчета, для чего, собственно, возражал. Скорее всего просто по инерции. – Слушай, а ты стал бы подчиняться Вьютину?

– К счастью, этого не требовалось. Но взводом командовал именно он. И его подразделение считалось самым надежным. Вьютин был отличным служакой.

– Неспроста его называли Собакой.

– Мы здесь не за рей…

– Не за рейтинги сражаемся. – Я изобразил улыбку. – Эта тема немного устарела. Вьютин был гадиной, и ты отлично это знаешь. Коль скоро упомянутый Сутъяди его замочил – значит имел на то вескую причину.

– Лейтенант Ковач! Причины не служат оправданием. – В тоне Кареры послышались неожиданно мягкие ноты. Я определенно заступил за черту. – Любой из подонков-сутенеров с Плаза делос Кайдос имел причины разукрасить лицо каждой из своих шлюх, что, однако, не служит доказательством правоты. Свои причины имел также Джошуа Кемп, и с его собственной позиции эти причины могут казаться очень даже резонными. Что ни в коем случае не делает Кемпа правым.

– Исаак, нужно думать, что говоришь. Иногда релятивизм такого сорта доводит до ареста.

– Вряд ли. Видел Ламона?

– Видел…

Наступила вязкая тишина.

– Итак, – не выдержал я, – отправишь Сутъяди под анатоматор?

– У меня есть выбор? – Мне осталось лишь смотреть в его глаза. – Лейтенант, мы служим «Клину». Сам знаешь, что из этого следует. – В голосе Кареры зазвучали более твердые интонации. Не знаю, кого он убеждал на самом деле. – И ты дал присягу, как и все остальные. Поэтому имеешь доступ к кодам, к информации. Ты знаешь, что мы стоим на страже единства перед лицом хаоса. И все это знают. А враги, против которых мы воюем, должны знать другое: никому не взять нас за горло. На нас должен работать ужас, если, конечно, мы хотим действовать эффективно. А солдаты должны усвоить, что ужас этот возведен в ранг абсолюта. В любом случае ужас окажется в них самих. Иначе «Клин» перестанет существовать как единый организм. Я устало закрыл глаза.

– Как бы там ни было…

– Мне не обязательно знать, что ты видел казнь. – Карера встал со своего места. – Как бы там ни было, свободных мест в зале не останется.

Его движение я прочитал на слух. Открыв глаза – увидел, что Исаак придвинулся ко мне вплотную, руками опершись на край стола с проекторами. Лицо его выглядело очень недобрым.

– Ковач, не желаешь ли заткнуться? И остаться в своем положении. – Если Карера ждал возражений, на моем лице он не нашел ровно ничего. Отпрянув на полметра, он встал. – Ты способный офицер. Ты – лейтенант, и я не разрешаю просрать эту службу. Ты умеешь вселить в своих людей веру и хорошо знаешь, что такое война.

– Спасибо.

– Не смейся, Ковач. Я хорошо тебя знаю. Это факт.

– Нет, Исаак. Это биотехнология. Факт, что чертовой канителью рулят серотониновая блокада, психологические техники Посланников и взрывная нервная реакция. Гены настоящего волка. То, чем я занимаюсь в «Клине», могла бы делать хорошо обученная собака. К примеру, гребаный пес Вьютин.

– Верно. – Пожатие плеч – и Карера снова занял позицию на краю стола. – И ты, и Вьютин – вы оба имеете… имели весьма сходные послужные списки. Если не веришь – на сей счет имеется заключение психохирурга. Похожий наклон кривой Кеммериха, одинаковый айкью. Совпадает даже спектр отсутствия эмпатии. С позиций неспециалиста вы просто на одно лицо.

– Ага… Правда, Вьютин мертв. Вот что ясно неспециалисту.

– Ладно, возможно, были различия в части эмпатии. Что же, психотехника Посланника – достаточно хорошее средство. Позволяет избежать недооценки. К примеру, недооценки такого человека, как Сутъяди.

– То есть преступление Сутъяди в том, что его неверно оценили? Полагаю, такое обоснование приговора ничем не лучше другого.

Карера замер, наградив меня тяжелым взглядом.

– Лейтенант Ковач. Не думаю, что обязан пояснять свои слова. Мера наказания определена и не обсуждается. Этот человек убил моих подчиненных. Приговор будет приведен в исполнение завтра на рассвете. Мне может не нравиться…

– Какое великодушное признание…

Карера не обратил на мои слова никакого внимания.

– Мне может не нравиться это решение, однако его следует исполнить, и я сделаю именно так. А ты, если отчетливо представляешь, что такое хорошо и что такое плохо, обязан меня поддержать.

– Или что?

Получилось не столь вызывающе, как бы того хотелось. С последним слогом я утробно закашлялся, согнувшись пополам и отхаркивая на пол кровавую слизь. Карера передал полотенце.

– Кажется, ты что-то сказал.

– Я сказал: что, если не подпишусь под твоим решением?

– В таком случае мои люди узнают, что ты сознательно укрыл Сутъяди от военного суда подразделения «Клин».

Я поискал глазами, куда бы выкинуть испачканное в крови полотенце.

– Это что, доказанное обвинение?

– Под столом. Нет, сюда. Ковач, не имеет значения – было это или не было. Склоняюсь думать, что было. Хотя по большому счету – все равно. Я обязан следовать уставу, а наказание должно быть неотвратимым и наглядным уроком. Если это устраивает, снова получишь должность плюс новых людей под команду. Нет – покидаешь строй и занимаешь место на разделочном столе.

– Леманако и Квок такое не понравится.

– Конечно. Но они оба солдаты «Клина», и они выполнят приказ. Если им скажут, что это на пользу.

– Не слишком похоже на преданность.

– Преданность – валюта, ничем не хуже любой другой. Что зарабатываешь, то можешь потратить. А укрывательство человека, известного как убийца людей из «Клина», перевесит все твои прошлые подвиги. Любые подвиги.

Карера отпустил край стола и сел прямо. Судя по положению тела, игра была закончена. Обычно он завершал словесный спарринг именно так: последний раунд должен остаться за ним. Таким я видел Кареру в ущелье Шалаи, когда вокруг нас отступали правительственные части, а сверху, из штормового неба, как град сыпались десантники Кемпа. Тогда отступать было некуда.

– Не хочу тебя потерять, Ковач. И не желаю подвергать ненужному стрессу солдат, которые пойдут за тобой. В конце концов, «Клин» означает большее, чем просто один человек из его состава. Недопустимы и внутренние конфликты.

Всеми брошенный, лишенный огневой поддержки и оставленный под бомбами в Шалаи, чтобы умереть, Карера два часа держался в городских развалинах. Пока их не накрыло штормом, сильно ограничившим видимость. Тогда он повел людей в рукопашную контратаку сквозь ветер и клубы пыли. Не разобравшись в ситуации, десантники струсили, отступив в невероятной панике. Когда шторм закончился, ущелье оказалось завалено трупами кемпистов, а «Клин» потерял всего два десятка бойцов.