Мародер. Каратель

— Сол, я, в отличии от тебя, не играю в игрушки на рабочей машине. Эй, Римас! Ты уже знаешь, как потратишь боевые за охрану нашей леди-босс?

— Бобби, я тебя понял. Спасибо, приятель. Вот что, парни. Побегу-ка я к нашему взводному, мне кажется, что ему стоит знать, что завтра от дяди Сэма обломится какая-никакая работенка…

11

— Ну вот, пришел. И че дальше? — вслух, не узнавая своего голоса, спросил человек, стоя перед невысокой кучей мусора, оставшейся от разобранного коттеджа.

Куча молча лежала под снежной шапкой, лениво кося на человека. Ахмет попытался изгнать из головы обрывки мыслей, создающих дурацко-издевательское ощущение от ситуации. Не выходило. …Кто здесь жил? — попробовал зайти с другого конца Ахмет. — Понятия не имею, точно. Я даже не останавливался ни разу в этом квартале. Даже пешком мимо не проходил. Или, может, так — что я должен найти? Мне что-нибудь нужно? Нет. У меня есть все, что только можно пожелать; более, чем достаточно для моей работы. Убить тут некого. Отмазать тоже. Сядем-ка да покурим…

Поискав, куда бы пристроить задницу, человек влез чуть ли не на вершину кучи, вывернул из слежавшегося хлама металлическую подставку для обуви и уселся, охлопывая многочисленные карманы необжитой одежды. Достал пенал с половинкой кохибы [236] и щелкнул подарочной зиппой Командира, отмечая, что руки все еще трясутся. Шутка ли — отпидарасить до приемлемого состояния четыре волыны, он провошкался с ними с раннего утра до самого обеда. …Обеда. Надо же, — ухмыльнулся человек, одобрительно приглаживая взглядом чистую машинку на коленях. — Обеда?… Мгновенный просверк еще несформулированной догадки остро царапнул по нервам.

Ахмет с внезапной тоской вспомнил, что еще несколько дней назад то, что нынче кажется вспышкой, составляло его фон — тихий и ослепительный. Он как-то безоговорочно понял, что еще несколько дней назад он без труда решил бы эту загадку. Чего там, это даже не показалось бы загадкой — делов-то. Он сделал бы все не задумываясь, как находишь выключатель на кухне, встав ночью покурить. …Да, старый был прав. Без моего озера мне никуда. Надо же, как быстро. И как незаметно-то! — словно проснувшись, Ахмет удивился, как человеческое, казалось бы — выжженое и вымороженное из него практически полностью, стремительно вылезло откуда-то и покрыло его с головы до ног. — А я даже не заметил, вот что на самом деле удивительно-то…

В идеально тихом воздухе к ясному полуденному небу поднялась насыщенная синяя струйка. Затянувшись один раз, Ахмет поплыл, блаженно щурясь на торчащую из серого марева кустарников коробку столовой. До чего приятное ощущение — снова попасть на резьбу. Мир, начавший было капризно рассыпаться на отвратительно кривляющиеся пятна, снова сощелкнулся и стал слегка прозрачным и одуряюще глубоким. …Вот так. Все просто, паря. Сотни две, — автоматически прикинув расстояние, Ахмет попытался извлечь из-за пазухи обыденного мира сияющее под рукой, но ставшее таким труднодоступным знание — куда ему сначала. — Здесь — однозначно, но еще столовка. Тоже однозначно…

Вызвав ощущение ключа, Ахмет стремительно обвел взглядом кучу, и без тени сомнения ухватился за витой шнур в нитяной оболочке. Дернул, шевеля плотный мусор — немного поддалось; потянул, стараясь не переусердствовать. Один конец довольно быстро выскочил из щели в хламе, неся на конце колодку самодельной переноски с обрывком толстого черного кабеля.

С трудом освободив из-под кучи второй, Ахмет рассеяно ругнулся — можно было и сообразить, не дыша больше часа едкой штукатурной пылью. …Ладно, подумаешь — поработал маленько. Зато вон кружку нашел… Шнур уходил во вторую кучу, на месте сарая. Или гаража — здесь мусор содержал куда больше железа. Бросив ставший излишним шнур, Ахмет быстро освободил крышку погреба. Нет, это смотровая яма. …Все-таки гараж, стало быть. Так, че у нас на периметре? Периметр ништяк, тихо…

Спрыгнув на чистое и сухое дно ямы, Ахмет поймал себя на ощущении, что вдыхает сейчас тот воздух. Тот. …Бля, он на самом деле другой. Точно. Какой он теплый и мягкий, как я не замечал этого тогда… Сердце мгновенно затопило грустью, тут же переплавляющейся в ненависть, застилающую взгляд кровавым занавесом, из горла само полезло рычание. …А ну тихо, бля. Развоевались мы, смотри-ка. Давай лучше гляди внимательно…

На первый взгляд — ничего. Подставочка, о двух ступеньках. Вот от тебя и оттолкнемся. В голове у Ахмета возник невидимый призрак давно умершего человека, обстоятельно сколотившего это неказистое, но глубоко продуманное издельице. Пол забетонирован. Стенки аккуратно зашиты жестью под рейку, загрунтованы и покрашены. Двурогая вешалка — тут висела тряпка, и, скорее всего, комбез. Конкретный был мужик. Как он поступил бы… Да. Ахмет достал из поясной кабуры лезермана [237] и выщелкнул четырехгранное шило. Звякнуло со второго удара. За жестью и парой слоев иссохшего рубероида обнаружилась металлическая пластина, притянутая к деревянному тайничку на съеденные ржавчиной шурупы. Никаких усилий прикладывать не пришлось, пластина, оказавшаяся задней стенкой какого-то прибора, чуть ли не сама спрыгнула с гнилых, крошащихся пеньков. В нише лежал рыжий бакелитовый футляр полевого радиотелефона «Искра» — блестящий, ни пылинки, словно заложенный на хранение позавчера.

…Как странно. Мне абсолютно похуй, что лежит в этой коробушке… — лениво удивлялся сам себе Ахмет, таща к себе увесистый футляр. — А раньше на говно бы от любопытства изошел, прямо там открыл бы… Подойдя, осмотрелся и нарезал кружок вокруг — нет ли следов. Нет. Зашел. Да, никого не было; затопил печь, скинул куртку и волыну. Несколько раз выходил за снегом — плотно набитый в кружку, он давал от силы пятую часть воды. …Эх, заварочки бы… — тоскливо вздохнул, пристраивая на венчающем печку тазике свою новую кружку. Ахмет почему-то был уверен, что нашел именно его кружку — того обстоятельного, педантичного старика, выстроившего во дворе коттеджа гараж, вырывшего и по-хозяйски обустроившего смотровую яму. Странное чувство — пожелав заварки, Ахмет вдруг понял, что совсем скоро хлебнет крепкого чаю, даже во рту послушно возник тот немножко банно-вениковый привкус, каким отдает крепкозаваренный низкосортный чай — единственный, кстати, по-настоящему вкусный.

…Ну это уж дудки, — усмехнулся человек, безразлично приготовившийся умереть на днях. — Должнички вряд ли будут мне настолько рады… Он прекрасно понимал — в случае, если он сделает свою работу плохо, его снова ждут тупые удары пуль. Если хорошо — то придется узнать немного нового. Например, как от термобарического удара внутренние органы превращаются в кашу, лезущую из естественных и новообретенных отверстий. …Или во, вчерашний тарарам-то! Вот на что раскрутить бы еще разок! Опять же, никаких неприятных ощущений. Разнесло, и все… Ладно, давай-ка глянем, че там Фан Фаныч [238] заныкал, все равно кипятка еще ждать да ждать… Открыв защелку, Ахмет сдернул носовой платок с легкомысленными ромашками, прикрывавший содержимое.

…Оба-на. А Фан Фаныч-то не прост был, глянь-ко… На выметенный перед печкой пятачок вывалилась целая куча интересностей. Первым делом Ахмет поднял пистолет. …Эт чо еще такое… Ага, ТТшник. Ух ты, именной… «Генерал-лейтенанту Комарацкому А. Н.» — че-то не слышал о таком. Наверное, из самых ранних, при Берии еще… Точно — «за Аннушку». [239] Ого! — «…имени Службы и от меня лично. Л.П.» Ни хренашеньки-хрена, точно — сам Берия парня наградил… — Ахмет выкатил обойму. — Незаряжен; значит, пружина еще жива. Ладно, все равно патронов нет, на место его. Че там у нас дальше. Ага. Фунты. Раз, два, три… Пятнадцать. Полусотенные. Это че получается? Шестьдесят пять? Нет, семьдесят пять. Немало, сто пятьдесят килобаксов. По тем временам это вообще невъебенные бабки. Вот и сами баксы, еще с маленьким бенни. Три; это че? — тридцать…