Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.2

Мне было трудно. Во мне накапливались сведения, наблюдения и события, немыслимые для моей старой жизни. И случилось это всего за три дня. Как будто я прожил всю жизнь, ни разу не увидев воды, а тут неожиданно мне пришлось нырнуть в воду и остаться под ее поверхностью навсегда.

Я узнал, что некоторые люди ходят в одежде, и более того – я сам уже начал ее носить. Я видел грамотных людей и людей вооруженных, я видел, как люди работают на фабриках, курят и даже обманывают спонсоров… Мир с такой скоростью рушился вокруг, словно все, что было раньше, оказалось сном. А, может быть, и я сейчас проснусь на своей подстилке?

– Я и сам не курю, – сказал Батый. – Мне нужно в форме быть.

– Зачем? – спросил я.

– Живым остаться подольше, – сказал Батый. – Может, стану мастером, как Прупис, или даже хозяином, как господин Ахмет, – я жить хочу, такое у меня настроение.

Я тоже хотел жить и потому воспользовался моментом, чтобы порасспросить расположенного ко мне Батыя.

– А зачем мы тренируемся? – спросил я.

Батый лениво скосил на меня черный глаз и ответил вопросом:

– А ты как думаешь?

– Не знаю, ты сказал – рыцари, но не сказал, что они делают.

– Ты в самом деле так думаешь?

– А что бы ты на моем месте подумал?

– Откуда ты такой взялся! – в сердцах воскликнул Батый.

Гурген, сидевший неподалеку, обернулся к нам и улыбнулся. Перехватив мой взгляд, он отвел глаза и принялся не спеша перематывать изоляционную ленту на рукояти меча.

– Откуда все, – сказал я. – Из питомника.

– Ты меня не понимаешь, Тим, – сказал Батый. – Я тебя обидеть не хочу. Я тебя понять хочу. Ты хороший парень и Добрыню не испугался. Но какой-то ты странный. Некоторые ребята даже думают, что ты, может, и не человек?

– А кто же?

– Жабы много опытов делали над людьми – это точно известно. И говорят, они специальных людей вывели, чтобы они были послушные, чистые и без всяких недостатков.

– А зачем? – спросил я. – Им что, нас мало?

– А нас, отсталых, они тогда ликвидируют. Были и не стало.

– Но зачем, зачем? – настаивал я, словно на самом деле был искусственным человеком и старался понять, зачем я нужен.

– Чтобы им не беспокоиться, чтобы мы им не мешали, чтобы они, наконец, вздохнули спокойно!

Мне было непонятно, жалеет он спонсоров или издевается.

– Но ты же видел, из меня кровь текла, когда я с Добрыней дрался, – сказал я.

– Это, считай, тебя и спасло – а то бы мы тебя обязательно ночью развинтили, чтобы посмотреть, как ты тикаешь.

Я не сразу ответил ему – то, о чем он говорил, мне было непонятно, но непонятность была многослойной и тревожной, словно луковица: ты снимаешь слой, а там другой, похожий, но другой.

– Ты прости, – сказал я, решив, что лучше показаться глупым, чем рисковать жизнью. – Но мне не все понятно. Ведь спонсоры прилетели к нам, чтобы навести порядок. Раньше мы жили отвратительно: мы губили нашу природу, не осталось чистой воды и воздуха, люди воевали друг с другом, голодали, болели спидом и холерой. Мы были обречены на гибель, но тут, на наше счастье, к нам прилетели спонсоры, которые нас спасли.

– От чего? – спросил Батый.

– От гибели.

– Я это уже слышал, – сказал Батый. – Знаешь, где? В колонии, куда угодил мальчишкой. Там у нас был такой Проводник, он нас учил про спонсоров. Только никто ему не верил – мы все уже успели пожить и знали этим жабам цену.

– В колонии? Что это такое?

– Это тюрьма, тебя держат там, пока ты подрастешь, а потом распределяют – кого на фабрику, кого на живодерню, а меня вот – на шахту.

– Я всегда думал, что живодерня – это шутка. Это шутка?

Батый рассмеялся, показывая неровные зубы.

– Попадешь – узнаешь, какая шутка.

– Ты рассказывай, – попросил я. – Про колонию.

– Про колонию я забыл, – сказал Батый. – Про колонию нечего рассказывать.

– Расскажи про господ спонсоров. Ведь правда, что они наши братья по разуму?

– Ты и это выучил?

– Нет, ты скажи! Мне это очень важно знать!

– Это только пустая фраза! Братья по классу, братья по духу, братья по разуму. Я думаю, им у себя тесно, вот они к нам и забрались.

– Скажи, зачем они прилетели?

– Для искусственного человека ты слишком настырный, – сказал Батый и поднялся.

На площадку вышел Прупис и сказал:

– На позицию! Сейчас будем отрабатывать выпад с последующим колющим ударом в печень. Встали! Ланселот, ты что отстаешь? Я этого не люблю.

Вечером Прупис пришел к нам в комнату, сел на край кровати, на которой я лежал, вымотанный тренировкой так, что мог шевелить только языком, да и то с трудом.

Он протянул мне несколько разной формы кусков кожи.

– Такие подойдут? – спросил он.

Я сразу понял, что это значит, и стал рассматривать куски. Два вернул ему обратно, а про остальные сказал:

– Подойдут. Мне еще будет нужен острый нож.

– Сам наточишь, – сказал Прупис и добавил, обращаясь к лежавшему на соседней койке Батыю: – Покажешь ему, где взять нож.

Громко топая и разговаривая, в комнату вошли человек пять ветеранов, которые куда-то ходили, пока мы тренировались.

– Не так громко, – сказал Прупис. – И не надо песен.

Ветераны покорно замолкли и стали громко шептаться. Один из них упал, остальные шикали друг на друга.

– Напились, как скоты, – сказал Прупис. – Но я их не осуждаю – такая уж у нас сволочная жизнь. Никогда не знаешь, сколько тебе осталось.

Батый закрыл глаза и сделал вид, что спит. Но я чувствовал, что он не спит, ему интересно, о чем мы будем разговаривать. А я тоже понимал, что мы будем разговаривать, иначе бы Прупис не присаживался на кровать – дал бы мне кожу, и дело с концом.

– Мне Лысый намекнул, – сказал Прупис негромко, – что ты – любимец.

От этого слова Батый открыл глаза.

– Что в этом страшного? – спросил я. – То меня обвиняют, что я искусственный, и грозятся разобрать на винтики, то вы говорите, что я любимец. Я ничего не понимаю.

– Я тебе задал простой вопрос, и мне нужен на него простой ответ. Ты любимец?

– Да, – сказал я не без колебаний. – А чего в этом плохого? Разве я виноват?

– Никто не виноват в том, что с нами делают жабы, – сказал тихо Прупис. – Но все-таки лучше, когда люди не знают, что ты любимец. Любимцев мало кто видел, про любимцев думают, что все они – жабьи собаки. Им нельзя верить, они… ну, как животные. Не люди, а животные, только домашние. Собак жабы потравили, и вместо них любимцы.

– Это все вранье! – сказал я громче, чем надо было – кто-то еще обернулся в нашу сторону. – Любимцы тоже разные бывают.

– А кто знает? – сказал Прупис. – Мы все живем по своим углам и не знаем. Теперь я гляжу на тебя и вижу, что ты – как человек. А почему ты сбежал?

– Надоело, – соврал я. – Надоело быть любимцем. Хочу, чтобы меня не любили.

– Шутишь, – сказал Прупис. – Ну шути, шути. Ты мне нравишься, но все же будь осторожен.

Он поднялся и ушел. Вова Батый повернулся ко мне и сказал:

– А мне говорили, что любимцев выводят в специальных лабораториях и мозги у них вынимают.

– Я сейчас у тебя мозги выну, – мрачно сказал я. Мне спорить не хотелось.

– Я думал, что любимцы хорошо живут, – продолжал Батый, не обратив внимания на мое предупреждение, – что у них жрать – от пуза! И чистые они.

– Жрать от пуза, – сказал я. – Сколько хозяйка даст, столько и съешь.

– И дом, и чисто, – сказал Батый, с непонятной мне завистью.

– А ты что, хотел бы?

– Кто не захочет? – спросил Батый. – Каждый человек хочет жрать и спать.

– А я бы ни за что туда не вернулся.

– Почему?

– Потому что жратва – не главное. Тебя любят – ты сытый, тебя разлюбили – то побьют плеткой, а то и отправят на живодерню.

– И ты с ними в одном доме жил? – спросил Батый, глядя в потолок.

– Конечно. В одной комнате.

– А правда, что у них когти ядовитые?

– Ну и глупый ты, Батый! Хозяйка же меня гладила! И мы с ней гуляли.