Фантастика 1984

ИРИНА.

Письмо шестое

Признаться, меня весьма озадачило Ваше письмо. Быть может, Вы решили написать фантастический рассказ и в столь необычной форме делитесь со мной замыслом? Как все это понимать?

ВЛАДИМИР.

Письмо седьмое

Неужели эта простенькая история вызывает у Вас недоумение? Хорошо же. Я высылаю фото десантного бота. Можете обратиться к специалистам: они подтвердят, что снимок подлинный.

ИРИНА.

Письмо восьмое

Получил фото. Благодарю Вас. Чем я могу быть полезен уцелевшему десантнику? И еще: каким образом у Вас оказалось фото? И вообще при чем тут Вы? Извините за резкость, но шутка Ваша, если только это шутка, мне все же непонятна.

ВЛАДИМИР.

Письмо девятое

Вы спрашиваете, при чем тут я? Но потрудились ли Вы показать снимок эксперту? Если нет, прошу это сделать. Собственно, только после этого нужно было бы объяснить Вам, при чем тут я. Но я сделаю это сейчас, несколько опережая события. Десантник, который остался в одиночестве на гренландском побережье, - женщина. Еще точнее: это я.

ИРИНА.

Письмо десятое

Экспертиза, к сожалению, подтвердила подлинность снимка, так что я поставлен перед необходимостью получить от Вас новые доказательства достоверности происшедшего, не говори уже о Вашем личном участии в этой предполагаемой экспедиции.

ВЛАДИМИР.

Письмо одиннадцатое

Представляю себе, что получилось бы, если бы я обратилась к человеку менее осведомленному. Это похоже на известную притчу (сборник притч погиб, к сожалению, вместе со многими другими материалами нашей экспедиции). Что делать взмоем положении? Вы и представить себе не можете, какие неожиданности подстерегали меня, когда я тайком пробиралась к ближайшему порту, чтобы оказаться наконец на борту норвежского траулера. Не буду описывать свои злоключения.

Вам не дано их понять. В конце концов меня подобрали туристы-лыжники, и началась моя новая жизнь, под чужим именем естественно. Так я оказалась в Мурманске, потом - в Петрозаводске. Во время своих странствий я искала человека, который мог бы мне поверить. Выбор пал на Вас. Случайность?

Возможно. Я вызвала Вас на откровенность своим первым письмом. Теперь я убедилась, что диалог утомителен, нелегок.

И почему это люди, увлеченные какой-то идеей, часто проходят мимо ее воплощения, даже не узнавая родное детище? Вам нужны новые доказательства? Пусть будет так. Высылаю конверт с гибким листом. На листе или, лучше сказать, в листе смонтирован преобразователь и приемопередатчик для связи с окололунным кораблем. Там, на дальней орбите, они еще ничего не знают о судьбе очередного десанта. Прошло лишь два месяца по вашему календарю, а программа рассчитана на пять.

Вы сами сделаете то, что должна сделать я: дадите им знать о происшедшем. Вы должны достать долгоиграющую пластинку с записью сонаты ми минор Корелли. Включите проигрыватель, поставьте пластинку и, держа за уголок лист, который я выслала, прочитайте вслух мое третье письмо к Вам, начиная со слов: “Пятеро инопланетян изучали Землю…” Музыка, звуки служат нам для передачи модулированных сообщений в пространстве. Кроме того, музыка не вызывает помех коротковолновикам. Но будьте уверены; самые чувствительные в Солнечной системе приемники настроены на сонату Корелли. Вы тотчас получите ответ, точнее, знак, что передача принята на борту. Тем самым Вы поможете мне: до сих пор я не смогла достать пластинки с записью Корелли.

ИРИНА.

Письмо двенадцатое

Я сделал Все, о чем Вы просили меня. Когда зазвучала сонатата, я прочитал третье Ваше письмо. Как только я произнес фразу о самолете, гибкий пластиковый лист засветился мягким, как будто солнечным светом, хотя на улице был темный спокойный октябрьский вечер. А настольная лампа вдруг погасла на мгновение. Где-то во мне, в тайниках моего сознания прозвучало: “Спасибо за помощь!” Слова эти сопровождались музыкальной фразой из Корелли. Если это не ответ, то что это?

Может быть, Вы объясните?… Голос был женский, низкий, бархатный.

ВЛАДИМИР.

Письмо тринадцатое

Имя женщины, которая Вам ответила, - Танати. На корабле нас было двое. Теперь, когда Вы как будто убедились в правдивости моих писем, прошу выслать мне диск с записью и лист, если Вас это не затруднит.

ИРИНА-РЭА.

Одна деталь противоречит самому духу события, о которых Вы рассказываете. Я имею в виду контакт между цивилизациями. По-видимому, он состоялся? Но если так, почему мы с Вами это допустили? Контакт - это музыка разума, это новые диковинные корабли на стапелях, затем - в сверкающем от звезд пространстве, затем - на новых неведомых землях-планетах.

Это событие необыкновенное, ко многому обязывающее обе стороны. Легче всего изобразить встречу братьев по разуму в кино или повести, следуя традициям. Написано об этом немало, но кто поручится, что в книгах отыщется хоть одна правдоподобная ситуация, предвосхищающая события?

Высылаю Вам запись музыки Корелли. Постоянно думаю о том вечере, когда она звучала так обещающе.

ВЛАДИМИР.

Письмо пятнадцатое

Спасибо за сонату Корелли. Теперь я могу поддерживать связь с кораблем. Утрачены собранные материалы, и я не знаю, как их теперь восстановить.

Вы спрашиваете относительно возможности контактов. Контакты непозволительны, если они охватывают сразу широкий круг людей. Многое тогда изменяется, и нет никакой решительно возможности вернуть события в исходную точку и начать все снова. Представьте, что подобный факт стал всеобщим достоянием. Мгновенно придет в действие механизм, который связан с социальным расслоением во многих странах и другими известными вам явлениями. Начнется борьба за контакты, за использование их в своих целях. Это изменит ход развития, эффект в конечном счете получится отрицательный. Как это ни странно, но контакты - не панацея от бед.

Контакты личные, например наша с Вами переписка, допустимы. Иногда они желательны. Во всяком случае, Ваши письма я жду с нетерпением. Расскажите о себе.

РЭА.

Письмо шестнадцатое

Eсли Вас интересуют гербарии и коллекции, я мог бы связаться с моим другом, который работает в Томском ботаническом саду. Нетрудно написать в Киев, в Ташкент, что касается Главного ботанического, то это как раз проще всего, ведь я почти коренной москвич. С этого “почти” я начинаю рассказ о себе в надежде, что и Вы напишете несколько слов, которые будут для меня бесценным подарком (не забывайте о моей профессии).

Я не помню отца, да и не могу его помнить: осталось лишь несколько пожелтевших фотографий, которые моя мать, затем тетка хранили как зеницу ока. Родился я перед самой войной, в дальневосточном городе. Помню снежные метели, сугробы, долгие зимние вечера, а весной - аквамариновую бухту моего детства, где даже в апреле еще плавали льдины, а рядом с ними то тут, то там появлялись нерпы, охотившиеся за рыбой.

Над бухтой бродили цветные облака - розовые, жемчужные, коричневые, синие. Нигде позже таких облаков я не видел.

И с весны до осени особенный смолистый запах доносили ветры с гор, где на каштаново-серебристых под солнцем каменных горбах зеленел кедровый стланик.

Помню трудный месяц, когда мать не хотела мне говорить об отце. Запомнилось ее лицо, я и теперь вижу ее такой, какой она была тогда. Наконец я узнал: отец погиб в боях под Харьковом.

Вскоре я потерял мать. После войны мы перебирались с теткой моей в Москву, к родственникам. Затем - школа, новые друзья, голубятни близ Андроникова монастыря, катанье с крутого холма на санках.

Порой вдруг вспоминается широкая лента Амура, горящие дома на его берегу, товарные вагоны нашего поезда, безнадежно застрявшие в тупике ввиду боевых действий против Квантунской армии. В августе сорок пятого, когда мы перебрались в Москву, было жарко, солнечно. Много западнее, под Челябинском, дым от заводских труб висел пеленой, маревом, солнце было горячим и красным. Я впервые в жизни держал в руке стакан молока и боялся притронуться к нему губами. А в жарком багряном зареве над городом шар солнца медленно опускался и горел как уголь в паровозной топке.