Круги на земле

2

Никогда раньше Макс не болел в незнакомом месте. Детский лагерь отдыха не в счет, там он на один день слег с температурой из-за того, что перекупался в море. Но ничего страшного, по сути, не случилось - назавтра же бегал, как ни в чем не бывало. Тут - другое. Непонятно даже, выживет ли (Макс-то, конечно, надеется, что выживет, но...) Была температура. И была головная боль, словно череп пилили два чертенка, причем пилили тупой пилой и не знали, как это делается, все время дергали сильнее, чем нужно, и вслух матерно ругались. И еще были чьи-то лица, постоянно чьи-то лица, которые выплывали из ночной темноты и белели, как потерявшиеся зубы мамонтов. Мамонты, - факт общеизвестный, - зубов никогда не чистили, поэтому и не удивительно, что на тех, которые выплывали из комнатной темноты, чернели глаза. Еще у лиц имелось по рту (у некоторых время от времени проступал второй, но тогда Макс зажмуривался и старался не смотреть), рты говорили. Обычно они переговаривались между собой, и голоса, доносившиеся из-за губ, странным образом напоминали мальчику знакомых людей. Чаще всего говорил Юрий Николаевич. Его голос звучал встревоженно и напряженно, ему отвечали бабушка и Ягор Василич. Их голоса тоже дрожали от напряжения, только скрытого. Они пытались успокоить дядю Юру, но поскольку сами нервничали, ничего у них не выходило. "Зразумей, просил Ягор Василич, - рабенок пасля дароги, стамиуся, перагрэуся. Заутра раницай адужае, вось пабачыш". "Послушай, Ягор, - вздыхал Юрий Николаевич, - я ж тебе сотый раз рассказываю про ту цыганку. Она его прокляла, понимаешь!" "Дурницы! - отмахивался тот. - Ну вы у горадзе и суяверныя!" "Слушай, Ягор, - раздраженно шипел дядя Юра, - я, между прочим, такой же городской, как и ты! Это во-первых. А во-вторых, есть вещи..." "Пакинь ругацца, сынок, - вмешалась баба Настя. - А ты, Ягор, забяры яго и выйдзице адсюль". "Будзешь лячыць?" "Выхадзице", - повторила бабушка. Лица растаяли в темноте комками мартовского снега, осталось только одно. Потом исчезло и оно, вместо лица в комнату явился звук льющейся воды, свежий и прозрачный. Вот звук прервался - что-то звякнуло, зажглась свеча; голос бабушки зашептал непонятные слова, тихо, привычно. Нечто легкое и теплое коснулось Максового лба, приподняло ему голову, поправило подушку так, что мальчик теперь лежал на ней, но затылок к наволочке не прикасался. Секундой спустя по макушке что-то забегало - точно свихнувшийся Шалтай-Болтай, который не может найти подходящую стену, чтобы забраться на нее и как следует подразнить всю королевскую конницу со всей королевской ратью. Одновременно голос бабушки продолжал шептать слова; Макс даже сумел расслышать кое-что: "Оцче наш, иже еси..." Вдруг катание прекратилось... - и теперь вместо Шалтая-Болтая к голове прикоснулось холодящее лезвие ножа! Макс... Макс даже не успел ничего подумать - а нож уже ходил над ним, делая круговые движения, точно голова мальчика картошка и ее нужно почистить; а иногда еще и будто резал ее на куски. Когда (по мнению ножа) голова-картошка осталась без кожуры и была накрошена, - лезвие заерзало, но теперь уже не над Максом, а где-то рядом. При этом оно издавало такой звук, словно ходило по стеклу. Чуть раньше то же самое действо (то есть, бег по стеклянному краю) производил невидимый Шалтай-Болтай. Потом раздался треск, что-то булькнуло и где-то легонько плеснула вода. Макс пересилил слабость в теле и повернулся посмотреть наконец, что же происходит. Но увидел только бабушкину руку - с дряблой кожей, с тугими венами - с зажатой в кулаке литровой банкой. В банке расплывалось что-то мутно-желтое. "Яйцо", - отстраненно подумал Макс. Бабушка внимательно всматривалась в пятно, замершее в толще воды, потом тяжело вздохнула и поставила банку на невидимый столик. И снова начала произносить молитву. Произносила уверенно, четко, спокойно, так что теперь Максу было слышно каждое слово. Потом бабушка окунула пальцы в стакан (стоявший рядом на столике), резко взмахнула руками - и на мальчика упали холодные камешки брызг; они растеклись по лицу, застывая. И сам он словно застыл от этих слов, забыл себя, забыл где он и кто он. Остался только ритм произнесенных фраз и капельки воды на коже; и то, и другое казалось тоненькими иголочками, вонзившимися в определенные точки сознания и тела. Давление иголочек увеличивалось с каждым вдохом, и в конце концов Макс "отключился", не способный и дальше выдерживать силу подобного притока энергии.

3

На голове что-то лежало. Макс открыл глаза (в комнате было светло, как будто уже наступило утро), посмотрел наверх, но ничего не увидел. Лоб перевязали то ли полотенцем, то ли бинтами, и под материей находились какие-то прохладные пластинки неправильной формы. Мальчик высвободил руку из-под одеяльного плена и осторожно сдвинул повязку. На глаза съехало нечто белое; Макс снял это, чтобы рассмотреть. Оказалось, под полотенцем (голову все-таки перевязали полотенцем) находились обыкновенные капустные листы. И, как бы там ни было, они здорово помогли. Жар прошел, альпинисты пропали - Макс чувствовал себя почти совсем здоровым. Он выскользнул из-под одеял, сгреб с кресла рубашку и штаны и начал одеваться. Вместе с тем не забывал оглядываться по сторонам. Судя по тому, что мальчик увидел в окне, и впрямь наступило утро, причем давно. Свет, падавший со двора, проникал в комнату, в которой оказался Макс, и разливался в ней, освещая все подряд. Например, кровать мальчика, тусклый ковер над нею, черно-белые фотографии под засиженным мухами стеклом. На фотографиях были изображены пары молодоженов, среди них Макс узнал и папу с мамой. Еще одна пара, похоже, состояла из дедушки с бабушкой в молодости. Мальчик некоторое время разглядывал снимки, а потом решил пойти поискать дядю Юру. Толкнув левую створку высокой, до потолка, двери, Макс очутился в соседней комнате. Здесь стояла самая настоящая печь, прямо как в сказках. И даже наверху что-то шевельнулось, черное и пушистое. Появление мальчика заставило существо спрыгнуть с печи - оказалось, это кошка, невероятно растрепанная и огромная, словно фокстерьер. Мягко соскочив на пол, животное замерло, посмотрело на Макса большими изумрудными глазами, после чего шустро шмыгнуло куда-то под стол. В это время еще одна дверь в комнате скрипнула, раскрываясь - вошел Юрий Николаевич. На лице дяди отображались усталость и озабоченность, связанные, вероятно, со вчерашней Максовой болезнью. Заметив племянника, Юрий Николаевич остановился и внимательно посмотрел на мальчика, как будто пытался отыскать признаки хвори и в то же время боялся увидеть их. - Как себя чувствуешь, козаче? Макс чуть виновато улыбнулся: - Спасибо, нормально. А где все? - Ягор уехал еще вчера, сразу после того, как ты заснул. А бабушка сейчас на огороде. Есть хочешь? Мальчик проверил собственные ощущения и подтвердил, к явной дядиной радости: - Хочу! ...Картошка оказалась поджаристой, с упругой золотистой корочкой, огурцы обладали невероятным ароматом, а помидоры, казалось, пахли солнцем никогда в городе Макс не ел ничего подобного! Он с аппетитом набросился на порцию и очень скоро потребовал добавки. В это время как раз вошла бабушка; она, вздохнув, присела на краешек диванчика, который стоял у печи, рядом с дверьми в большую комнату, и с умилением стала наблюдать за внуком. Сперва молчала, но потом не вытерпела и, не дождавшись, пока Макс доест, начала спрашивать его: как учеба, как живется в городе, не обижают ли старшие мальчишки и прочую... Ну, не чушь, конечно - он понимал, так надо - но все равно, согласитесь, несерьезные это какие-то вопросы; особенно про старших мальчишек! Макс отвечал, попутно накалывая на вилку полоски картошки (или, как ее тут называли, бульбы); вдруг бабушка на полуслове запнулась. Но поправилась и перевела разговор на другое. Мальчик только с минутным запозданием понял, что бабушка хотела спросить про папу, да вовремя перехватила предупреждающий взгляд Юрия Николаевича и не стала спрашивать. Наверное, дядя Юра ей уже все рассказал. - Ты не перажывай, - говорила она тем временем Максу, - тут, прауда, зараз амаль дзяцей, усе разъехалися, але и табе аднагодак знайдзецца. Да Гардзейчыхи якраз прыехау унук, Дзяниска. От и патаварышуеце. Мальчик мысленно пожал плечами: не особенно ему и нужны друзья-товарищи, он и сам с усам. В том смысле, что, конечно, Макс ничуть не стесняется незнакомых ребят, просто ему ж не обязательно играть "с кем-нибудь", он вполне самодостаточная личность. В это время во дворе скрипнула калитка и резко залаяла невесть откуда взявшаяся собака. Бабушка выглянула в окно: - Во, якраз Дзяниска - тольки об им згадали, и ён тут як тут! Заходзь, заходзь, не сцесняйся. Скрипнула дверь, соединявшая "печную комнату" и веранду - отводя рукой прибитое к притолке покрывало (чтобы всякая насекомая мерзость не налетала), вошел "Дзениска". Это был мальчишка примерно Максового возраста, каштановолосый, кареглазый, с невероятно загорелой кожей, кое-где начавшей уже шелушиться. Он с любопытством зыркнул на Юрия Николаевича и гостей, поздоровался со всеми и протянул Максовой бабушке нечто, похожее на теннисную ракетку. - Вот, - сообщил Дениска, - гэта сяструха прасила занесци. И гэта - так сама, - к "теннисной ракетке" прилагалась миска со свернутыми трубочкой и наполненными кремом вафельными блинами. - Дзякуем, Настасия Мацвеяуна. - Ну дык сядай ды паяси з нами, - сказала баба Настя, ставя миску на стол. - Заадно з маим унукам пазнаёмися. Гэта Максимка, а гэта - дядя Юра, мой сынок. Юрий Николаевич протянул Дениске руку: - Привет. Помнишь меня? - А чаго ж ня помниць - помню, - по-свойски ответил Дениска и запросто пожал предложенную руку. - Вы у пазапрошлым годзе прыязджали, так? - Точно. Ну а это Максим, мой племяш. - Привет. - Привет. - Першый раз у дзярэвни? - поинтересовался Дениска. - А я тут кожный год летам бываю. Тут добра. Ты, як паяси, заходь да нас - на Струйную збегаем, я табе дам на веласипедзе праехацца. Он соскочил с табуретки, попрощался и вышел - только слышно было, как заливается во дворе невидимая собака. - Чего он? - удивился Юрий Николаевич. - Рябый, вроде ж, никогда на людей без толку не кидается, а тут как будто завели пса. - Ды кались дауно Дзяниска нечым яго абидзеу. Не са зла, случайна. А той нияк забыць не можыць. - Ясно, - протянул дядя Юра. - Ну что, козаче, поел? Как самочувствие? Только честно! - Нормально, - Макс потянулся было за пирожным, но понял, что места в животе уже не осталось. - И завтрак вкусный, спасибо, - повернулся он к бабушке. - Можно, я теперь пойду погуляю? - Ну-ка, - Юрий Николаевич приложил ко лбу племянника ладонь. - Вроде бы, температуры нету. Мам, посмотри... Баба Настя поднялась с диванчика, прикоснулась губами к Максовому лбу: - Здаравёханёк. Няхай, бяжы, унучыку, гуляй. Тольки з двору сёння, кали ласка, не хадзи. Хиба да Дзяниски - ды й то да абеду. И нияких Струйных яшчэ паспееш накупацца. - Договорились? - подытожил Юрий Николаевич. - Договорились, - кивнул Макс.