Душеприказчик

Вот таким ллерд Вейтарволд предстал на торжестве, посвященном погребению князя Гьелловера. Вейтарволд был бос, как и полагалось всем почетным гостям на церемонии погребения: ведь каждый аррант должен коснуться голыми ступнями той почвы, в которую уйдет сегодняшний виновник торжества, да прорастет имя его в каждой травинке.

– …да прорастет имя его в каждой травинке, – глухо, напевно тянул желтолицый служитель Неназываемого, застывший в изголовье уходящего сановника. – да раскинутся руки его в струях водопадов, да станет тело его пищей для корней деревьев, а череп наполнится землей, священной колыбелью каждого и желанным упокоением для лучших…

Слова древнего погребального ритуала разносились далеко вокруг, хотя священник говорил негромко и голос у него был слабый, хрипловатый, а на горле заметно вздулись от напряжения жилы. Однако же не только три тысячи [10] знатных аррантов, но и почти все жители Плывущего города Галиматтео могли слышать каждое слово, слетевшее с синеватых губ священника. Впрочем, даже самый неотесанный обыватель без труда мог представить себе, что распорядители церемонии воспользовались простейшими акустическими оптимизаторами (акопами), приборами, обеспечивающими беспрепятственное распространение звука на любое заданное расстояние. И даже самый дремучий обитатель Галиматтео… Впрочем, стоп! О чем это мы?.. В Галиматтео практически нет неотесанных и дремучих. Плывушие города, да еще из верхней категории – это вам не гравиплатформы для размещения текстильных фабрик или заводов, производящих какие-нибудь примитивные приборы типа тех же акопов, где могут работать даже такие грубые и нецивилизованные существа, как эти грязные багроволицые гвелли. В Плывущем городе живут представители самой чистой, высокоорганизованной и миролюбивой нации. По крайней мере, они сами так искренне считают, и большинство из вступивших с ними в контакт галактических сообществ, по сути, придерживаются того же мнения. Быть может, за исключением ближайшего соседа планеты Аррантидо-дес-Лини, сумрачного Гвелльхара, населенного такими же угрюмыми и суровыми, как их мир, гвеллями.

Но пока не будем о гвеллях, тем более ни одного представителя этого племени на торжественной церемонии не было. Гвелли не любопытны. Чего не скажешь об аррантах.

А посмотреть было на что.

По совершенно прозрачному, матово поблескивающему охранному тоннелю, проложенному прямо через центральный проспект Плывущего города, текло величественное шествие. Центром его был огромный белый помост, по ширине занимающий никак не менее половины тоннеля. Сквозь его умело сотканные из мощных силовых полей стенки каждый желающий мог видеть всех тех лучших и знатнейших, кто удостоился чести вскоре сойти вниз, на Священную землю. Эти лучшие неподвижно стояли в двух светящихся концентрических кругах, очерченных на поверхности помоста, а в геометрическом центре кругов, на насыпном холме из простой черной земли, на двух приткнутых друг к другу кусках свежего зеленого дерна лежало тело князя Гьелловера. Оно было перехвачено двумя полосами ткани, светло-синей и зеленой – цветами правящего дома, к которому принадлежал умерший.

Лицо князя было усыпано полупрозрачными, бледно-зелеными лепестками, смотревшимися особенно нежно на нездорово-землистой, сумеречного оттенка коже покойника.

Рэмон Ррай находился на той же платформе, на которой могло уместиться несколько тысяч аррантов. Правда, он не стоял в пределах двух концентрических кругов, а располагался ближе к краю медленно плывущей по тоннелю громады похоронного плато. Он сидел в довольно вальяжной позе в глубоком алом полукресле; его гражданский статус не позволял ему стоять при погребении такой персоны, как князь Гьелловер, Предвечный. Не дорос еще, не заслужил. Собственно, он ни на что подобное и не претендовал. К тому же всем этим важным вельможам, таким, как отец Рэмона Ррая, предстояла нешуточная нагрузка: церемония похорон сложна и чрезвычайно продолжительна по времени.

Лично Рэмон находил эту церемонию скучной и утомительной, как и большинство ему подобных, молодых аррантов из знатных семей, также восседавших за пределами светящихся окружностей у краев платформы и перешептывавшихся о чем-то своем. В таком возрасте вообще мало интересуют проблемы смерти, да и что о ней говорить, когда всему Галиматтео известно, что князь Гьелловер давно заслужил земной покой. Радоваться надо!.. Поэтому Рэмон покосился на своего соседа, молодого Вийлелля, который полулежал на кушетке, зависшей в полуметре [11] от массива платформы. По поверхности кушетки проскакивали длинные, ленивые зеленые искры, Вийлелль откинулся назад и полузакрыл глаза: он включил режим нейролептонного массажа и теперь блаженствовал. Время от времени он высвобождал из-под складок своего пеллия длинный, оплетенный термолентой сосуд и делал оттуда глоток. Рэмон Ррай ухмыльнулся и вынул сувенир, привезенный ему отцом с одной из Избавленных планет… как ее, то бишь… А, ну да, Зиймалль-ол-Дез. Фляга…

Это была серебряная плоская фляга с выбитым на ее поверхности профилем какого-то лысоватого человека с бородкой и надписью на одном из тамошних языков: «Наше дело правое, мы победим». Во фляжке постоянно имелся напиток, чрезвычайно модный в последнее время среди молодежи Галиматтео. Два или три глотка распускали по всем жилам состояние блаженного покоя, расслабленности и ленивого, убаюкивающего тепла. Еще два-три глотка – и появлялось озорное, искристое желание дурачиться, кривляться, совершать многочисленные невинные глупости и зажигать окружающих своим настроением. Окружающая действительность принимала вид весело вихрящегося карнавала, радужно размытых картинок, сменяющих одна другую как в калейдоскопе. Правда, этот зиймалльский напиток (да и другие его разновидности) был весьма коварен: еще несколько глотков, и мир начинал складываться, плющиться, выскальзывать из-под ног и больно прикладывать своего поклонника по чувствительным местам. В голове поселялся надсадный гул, постепенно разраставшийся и заполнявший все тело. Рэмон Ррай уже проходил через все эти стадии. Показалось забавным, хотя потом раскалывалась голова, перед глазами проплывали мутные пятна, а в руках и ногах поселялась мелкая, зябкая ломота. Да ничего, жить можно. Хотя, конечно, отец уже многократно пожалел, что в свое время подарил сыну этот экзотический сосуд с далекой дикой планеты. Кажется, он там входил в Совет Трех и ему напрямую подчинялись Генеральные Эмиссары едва ли не половины Зиймалль-ол-Дез.

Рэмон прищурил один глаз и бросил взгляд на покоящееся на земельном кургане тело князя Гьелловера. Виновник торжественной церемонии находился примерно в ста пятидесяти шагах от Рэмона, но силовые поля оптических оптимизаторов создали иллюзию близости – шагов десять, не больше. Рэмону прекрасно был виден каждый лепесток на грубой коже князя. Да, внешний вид его оставляет желать лучшего. Рэмон Ррай сощурил второй глаз и быстро, как будто ему кто-то мог помешать, несколько раз глотнул из фляжки.

Зиймалльский напиток оказал свое обычное действие. Рэмон Ррай закрыл глаза и попытался отвлечься от церемонии, от длинных тягучих звуков древнего гимна, исходивших из надтреснутого горла служителя Неназываемого. Ему представились, зеленый луг, поблескивающая кромка воды, короткие всплески волн, сильные, свежие ароматы, источаемые нагретой солнцем землей… В последний раз он спускался вниз, к самому телу планеты, почти год назад. Плывущий город занимал все его время, да, если по чести, вниз и не тянуло, в эту первозданную чистоту, которую так восхваляют Храм и все его болтливые Аколиты. Напиток же из подарочного сосуда почему-то вызывал немотивированную, беспричинную тягу к природе.

Рэмон Ррай несколько раз ловил себя на этом странном чувстве.

– Эй, Рэ, – послышался ленивый голос Вийлелля, – ты, я смотрю, тоже потягиваешь зиймалльский нектар? А я слышал, твой отец (тут Вийлелль, как ни лень ему было, вынужден был поднять ладонь в почтительном жесте) не очень одобряет это?