Лучший друг Бога

– Просто запугивание, – сказал Дзета. – Впрочем, верно, поначалу тебе не следует торопиться. Пей не спеша; пусть оно там уляжется.

– А какое наказание следует за распитие спиртного? – спросил Ник. Он вдруг обнаружил, что ему стало трудно выговаривать слова.

– Год. Окончательно, без возможности досрочного освобождения.

– И дело стоит того? – Комната вокруг него стала казаться нереальной; она потеряла свою вещественность, свою конкретность. – А разве не формируется привыкание? В газетах пишут, что, один раз попробовав, человек уже никогда...

– Да пей ты пиво, – прервал его Дзета; он отхлебнул из своего бокала, опорожняя его без видимых трудностей.

– Знаешь, – пробормотал Ник, – что скажет Клео насчет того, что я выпил?

– Жены все такие.

– Не думаю. Это она такая, а некоторые не такие.

– Да нет, все они такие.

– Почему?

– А потому, – ответил Дзета, – что муж для них – только источник материальных средств. – Он рыгнул, скроил гримасу и откинулся на спинку вращающегося стула, зажав в здоровенной ручище бутылку пива. – Для них... ну вот, смотри. Скажем, у тебя есть какая-то машина – какой-нибудь хитрый, замысловатый механизм, который приносит тебе кучу юксов, если работает как следует. Теперь предположим, что этот механизм...

– И что, жены действительно так относятся к мужьям?

– Точно. – Дзета снова рыгнул, кивнул и передал Нику бутылку пива.

– Но это же не по-человечески, – сказал Ник.

– Точно. Клянусь твоей багрово-зеленой жопой – так оно и есть.

– Я думаю, что Клео беспокоится обо мне потому, что ее отец умер, когда она была еще совсем маленькой. Она боится, что все мужчины... – Он искал нужное слово, но не мог его найти; его мыслительные процессы были теперь сбивчивыми, туманными и необычными. Он никогда раньше не испытывал ничего подобного, и это напугало его.

– Да не беспокойся, – сказал Дзета.

– Я думаю, Клео какая-то пресная, – пробормотал Ник.

– Пресная? Что значит «пресная»?

– Пустая. – Он махнул рукой. – Или, я хотел сказать, пассивная.

– Женщины и должны быть пассивными.

– Но это служит помехой... – Он споткнулся на этом слове и почувствовал, что краснеет от смущения. – Это служит помехой их взрослению.

Дзета наклонился к нему.

– Ты все это говоришь потому, что боишься, что она тебя не одобрит. Ты говоришь, что она «пассивная», но ведь теперь-то, в этом случае, тебе как раз это и нужно. Ты хочешь, чтобы она шла еще дальше; то есть одобряла то, что ты делаешь. Но зачем вообще ей рассказывать? Почему она должна об этом знать?

– Я всегда ей все рассказываю.

– Зачем? – громогласно вопросил Дзета.

– Я обязан так поступать, – ответил Ник.

– Когда мы допьем это пиво, – сказал Дзета, – мы с тобой кое-куда смотаемся. Где, если нам повезет, мы сможем подобрать кое-какой материал.

– Ты имеешь в виду материал о Низших Людях? – спросил Ник и почувствовал, как в груди у него похолодело; он понял, что его затягивают в опасное предприятие. – У меня уже есть брошюра, которую один мой знакомый расценивает как... – Он замолчал, не сумев выстроить фразу. – Я вообще не собираюсь рисковать.

– Ты уже рискуешь.

– Но этого достаточно, – сказал Ник. – Вполне. Сидеть здесь, пить пиво и разговаривать, как мы разговариваем.

– Только один разговор имеет значение, – заявил Дзета. – Тот разговор, который ведет Эрик Кордон. Настоящий материал; не те подделки, что передаются на улице с рук на руки, а то, что на самом деле говорит, вся суть. Я ничего не хочу тебе говорить: я хочу, чтобы он сказал это тебе. Через одну из своих брошюр. И я знаю, где мы можем ее подобрать. – Он встал из-за стола. – Я говорю не о «словах Эрика Кордона». Я говорю о подлинных словах Эрика Кордона, о его иносказаниях и предостережениях, о планах, известных только настоящим членам мира свободных людей. Низким Людям в подлинном смысле, действительном смысле.

– Я не хотел бы делать ничего, что не одобрила бы Клео, – сказал Ник. – Муж и жена должны быть честны друг с другом; если я займусь этим...

– Если она не одобрит – найди себе другую жену, которая одобрит.

– Ты серьезно? – спросил Ник; голова его к тому времени так затуманилась, что он даже не мог понять, серьезен ли Дзета. И действительно ли он имеет в виду именно то, что говорит, – не важно, прав он или нет. – Ты хочешь сказать, что это могло бы разделить нас? – спросил он.

– Это уже разрушило множество браков. В любом случае, разве ты так уж с ней счастлив? Ты же сам сказал, что она «пресная». Это твои слова. Это сказал ты, а не я.

– Это все от спиртного, – пробормотал Ник.

– Конечно, от спиртного, «in vino veritas», – сказал Дзета и ухмыльнулся, показав коричневатые зубы. – Так на латыни; а значит это...

– Я знаю, что это значит, – перебил Ник; теперь он почувствовал злобу, но не мог понять, к кому. К Дзете? «Нет, – подумал он, – к Клео. Я знаю, как она бы к этому отнеслась: “Мы не должны накликать на себя беду. Нас отправят в лагерь для интернированных на Луну, в один из этих ужасных трудовых лагерей”». – А что важнее? – спросил он у Дзеты. – Ведь и ты женат; у тебя жена и двое детей. Чувствуешь ли ты ответствен... – Язык снова отказался ему повиноваться. – Чему ты больше предан? Семье? Или политической деятельности?

– Людям в целом, – ответил Дзета. Он задрал голову, поднес ко рту бутылку и допил остатки пива. Затем он резко, со стуком поставил бутылку на стол. – Давай-ка двигаться, – сказал он Нику. – Знаешь, как в Библии: «Познаете вы истину, и истина освободит вас».

– Освободит? – переспросил Ник, тоже вставая – и находя это для себя затруднительным. – Вот уж это брошюры Кордона вряд ли с нами сделают. Какой-нибудь легавый разузнает наши имена, выяснит, что мы покупаем кордонитскую литературу, и тогда...

– Если все время искать легавых, – съязвил Дзета, – то как тогда вообще жить? Я видел сотни людей, которые покупают и продают брошюры, иногда на тысячи юксов за один заход, и... – он сделал паузу, – иногда сыщики действительно до них докапываются. Или какой-нибудь легавый заприметит тебя, когда ты передаешь несколько юксов торговцу. А затем, как ты говоришь, следует тюрьма на Луне. Но ты должен идти на риск. Жизнь сама по себе уже риск. Ты спрашиваешь себя: «Стоит ли игра свеч?» – и отвечаешь: «Да, стоит». Стоит, будь она проклята. – Он надел пальто, открыл дверь конторы и вышел на солнце.

Ник, видя, что Дзета не оглядывается, после продолжительной паузы неторопливо последовал за ним. Он догнал его у припаркованного скиба Дзеты.

– Думаю, тебе надо начинать присматривать себе другую жену, – сказал Дзета; он открыл дверцу скиба и протиснул свою массу к рычагу управления. Ник, тоже забравшись внутрь, захлопнул дверцу со своей стороны. Дзета ухмыльнулся, поднимая скиб в утреннее небо.

– Тебя это, во всяком случае, не касается, – проворчал Ник.

Дзета не ответил; он сосредоточился на управлении скибом. Повернувшись к Нику, он заявил:

– Сейчас я могу вести как угодно – мы пустые. А вот на обратном пути мы будем с грузом, и ни к чему, чтобы какой-нибудь офидант ПДР опустил нас за неправильный поворот или превышение скорости. Верно?

– Верно, – согласился Ник и почувствовал, как его охватывает леденящий страх. Он уже стал неизбежным – тот путь, которым они следовали; теперь с него было не сойти. «А почему? – спросил он себя. – Я твердо знаю, что должен довести это до конца, но почему? Чтобы показать, что я не боюсь, что какой-нибудь филер вычислит нас? Чтобы показать, что я не под каблуком у жены? По множеству дурацких причин, – подумал он, – а главное – потому что я пью алкоголь, самое опасное вещество – после разве что синильной кислоты, – которое только можно усвоить. Ладно, – подумал он, – будь что будет».

– Чудный денек, – сказал Дзета. – Голубое небо, никаких облаков, за которыми кто-то может прятаться. – Довольный собой, он взмыл вверх; Ник молча съежился в кресле и беспомощно сидел, пока скиб плавно двигался вперед.