Любовники

Ольвегссен набычился и сказал:

- Кстати о вашей СН. Последняя вам не к лицу, Ярроу. Надеюсь, следующая будет получше. Иначе... Хэла бросило в жар, коленки дрогнули.

- Так точно, авва.

Собственный голос едва расслышал.

Ольвегссен соорудил флешь из пальцев и глянул на Ярроу сквозь амбразуру в воздвигнутой фортификации.

- Иначе, как ни жаль, я вынужден буду принять меры. Я не могу держать в своем штате человека с плохой СН. Боюсь, что я...

Ольвегссен надолго замолк. Хэл почувствовал, как взмокло под мышками, как бисеринками выступил пот на лбу и на верхней губе. Знал: Ольвегссен нарочно тянет время, - и ни о чем не хотел спрашивать. Не хотел доставить этому седовласому красавчику с "гимелом" на груди удовольствие послушать, каково он, Хэл, умильно поет. Но не дай Сигмен показаться безразличным! Будешь молчать, как пень, - поулыбается Ольвегссен, возьмет, да и уволит.

- Что вы, авва... - подхватил Хэл, силясь ни единым звуком не выдать бури собственных страстей.

- Очень боюсь, что не смогу позволить себе даже такое снисхождение, как ваш перевод в преподаватели подготовительных курсов. Хотелось бы проявить милосердие. Но милосердие по отношению к вам грозит обернуться попустительством антиистиннизму. Сама мысль об этом недозволительна. Ни в коем случае...

Хэл ругнулся про себя, не в силах совладать с дрожью.

- Так точно, авва.

- Очень боюсь, что мне придется обратиться к аззитам, чтобы вашим делом занялись они.

- Только не это! - ахнул Хэл.

- Именно это, - возразил Ольвегссен из-за своей фортификации. - Было бы крайне неприятно, но представляется, что все прочее не буверняк. Я смогу мысленно предначертать со спокойной совестью, лишь обратившись к ним.

Он разобрал фортификацию, развернул кресло боком, подставил Хэлу профиль и сказал:

- Все же надеюсь, что мне трудиться не придется. Прежде вас самого призовут к ответу за то, что творите. И, кроме себя, винить вам будет некого.

- Так заповедал нам Впередник, - сказал Хэл. - Приложу все старания, чтобы не доставлять вам огорчений, авва. Позабочусь, чтобы мой АХ не имел поводов ухудшить мою СН.

- Очень хорошо, - сказал Ольвегссен без капли веры в эти благие речи. Вы свободны, предписание возьмите с собой, копия мне наверняка поступит с нынешней почтой. Алоха, сын мой, и приятных мысленных предначертаний.

- Авва, где вы, там истина, - сказал Хэл, повернулся и вышел вон.

Не помня себя от жуткого страха, с трудом понимал, что делает. Безотчетно добрался до вокзала и подал заявку на бронь по всему маршруту. Походкой лунатика прошел в салон рейсовика.

Получасом позже он был уже в Лос-Анджелесе на пути к стойке - узнать, как там насчет местечка на Таити.

Он был уже у самой стойки, когда почувствовал, что спиной вроде бы кого-то задел.

Дернулся, обернулся извиниться.

Сердце громыхнуло так, что чуть наружу не выскочило.

Сзади оказался коренастый, плечистый пузан в свободной блестящей черной хламиде. На голове черная шляпа конусом с узкими полями лаком блестит, а на груди - серебряное изображение ангела Аззы.

Пузан подался вперед, вгляделся в еврейскую цифирь под знаком крылатой пяты на груди у Хэла.. Сверился по бумажке, зажатой в кулаке.

- Буверняк, вы и есть Хэл Ярроу, - сказал аззит. - Пошли со мной.

Самым странным во всем этом деле было то, что Хэл не до смерти сомлел, но подумалось об этом гораздо позже. Не то чтобы никакого жуткого страха вовсе не было. Просто страх отхлынул в какой-то дальний угол разума, а все ближние были заняты лихорадочным гаданьем, что стряслось и как отбиться. Растерянность и смятение, которые как скогтили его во время разговора с Ольвегссеном, так с тех пор и не отпускали, вдруг будто испарились. На смену пришла холодная и быстрая сметка: мир просматривался насквозь и был враждебен до предела.

Возможно, потому, что угроза Ольвегссена была далекой и двусмысленной, а аззитская лапа - ближе некуда и недвусмысленно грозна.

Его подвели к карете на полосе возле здания вокзала. Приказали сесть. Залез туда и тот аззит, набрал на панели маршрут следования. Карета взвилась вверх на полкилометра и взяла с места, куда ведено, но с жутким воем сирены. Хэлу было не до шуток, но все же мелькнула мыслишка, что тысячелетия идут, а полицаи верны себе. Никакой срочности нет, а страж закона не страж, если по его милости всем встречным-поперечным ушей не заложило.

Минуты через полторы карета причалила на двадцатом этаже какого-то здания. И аззит, который и звука не проронил за весь маршрут, жестом велел Хэлу вылезти. Хэл тоже молчал, поскольку знал, что разговоры бесполезны.

Они вдвоем пересекли причал и зашагали по коридорам, в которых кишмя кишел народ. Хэл силился запомнить дорогу, будто на случай возможного по бега. Смешно, конечно. Отсюда не сбежишь. И не виделось причины оказаться в положении, когда кроме побега ничего не остается.

По крайней мере, он так предполагал.

Наконец аззит остановился перед дверью без таблички. Указал на нее большим пальцем, и Хэл вошел первым. Оказалось, секретариат: за столом сидела бабенка-секретутка.

- Докладывает ангел Паттерсон, - сказал аззит. - Доставлен Хэл Ярроу, специалист номер ЛИН-56327.

Секретутка повторила по громкой связи, и голос со стены приказал войти.

Секретутка нажала кнопку, дверь откатилась.

Хэл, по-прежнему первым, вошел.

Комната оказалась непривычно просторная, больше его рабочей в университете, больше всей пука в Сигмен-сити. В дальнем конце был здоровенный стол, столешница загибалась полумесяцем с острыми концами. За столом сидел мужик, и при взгляде на него все самообладание Хэлово разлетелось вдребезги. Хэл рассчитывал увидеть АХ'а повыше рангом, самого в черном и в колпаке конусом.

Но. мужик был не аззит. Он был в лиловой рясе, на голове лиловый клобук, на груди болталось золотое еврейское "Л" - "ламед". И мужик был с бородой.

Выходит, высший из высших, уриелит. Хэл видывал таких всего десяток раз в жизни, из них всего однажды - в натуре.

"Сигмен великий! - мелькнула мысль. - Что же я такого натворил? Вот уж погорел так погорел!"