Прорыв(из сборника"Дафна Дю Морье. Истории без конца")

Мак распорядился подключить кислород. Робби укрепил маску на лице Кена, а шеф перешел к «Харону-3». Засветился экран монитора.

— Беру управление на себя, — кивнул мне Маклин.

Девочка плакала, но машина не давала ей передышки.

— Оставайся с Кеном, — вновь прозвучала команда. — Рассказывай обо всем, что там происходит.

Я надеялся, что Мак знает, что делает. А если в кому впадет ребенок? Сможет ли он вернуть девочку к жизни? Ссутулившись, она сидела, такая же неподвижная, как и Кен, и, казалось, такая же безжизненная. Робби велел укутать ее одеялом и следить за пульсом: удары сердца были слабые, но ровные. Прошел час, но ничего не случилось. Только мерцал экран, на котором постепенно затухали импульсы сознания Кена, передаваемые в машину датчиками. Ребенок молчал.

Долго, очень долго мы ждали, прежде чем, шевельнувшись, девочка изогнулась на стуле, сложив руки на груди и подтянув к себе колени. Голова свесилась на грудь. Я гадал, уж не молится ли она по-детски, как Кен. И вдруг меня осенило: это же была поза плода перед родами. Всякие черты исчезли с лица Ники. Она казалась сморщенной и старой.

— Начинается, — процедил Робби.

Мак поманил меня к пульту, а Робби, склонившись над Кеном, сжимал пальцами его запястье. Сигналы на экране стали прерывистыми и едва различимыми. Внезапно они вспыхнули с новой силой, и в тот же миг Робби произнес:

— Все. Он умер.

Синусоида сигнала оставалась неизменной. Мак отсоединил датчики и вернулся к экрану: монитор показывал ровные всполохи, точно биение пульса.

— Получилось! — воскликнул Мак. — Боже мой, получилось!

Мы втроем стояли у экрана и наблюдали сигнал. Его характер нисколько не менялся, и, казалось, в уверенном движении линий билась сама жизнь.

Не знаю, сколько времени мы простояли у машины: несколько минут или часов. Но вдруг Робби повернулся и спросил:

— А что с ребенком?

Мы совсем забыли о Ники, забыли и о застывшем безжизненном теле, которое только что было Кеном. Девочка лежала в необычной скрюченной позе, склонив голову к коленям. Я направился к пульту «Харона-1», чтобы включить электронный голос, но Мак сделал мне знак оставаться на месте.

— Прежде чем мы ее разбудим, попробуем задать ей несколько вопросов.

Он подал сигнал очень слабо, чтобы сразу не разбудить ребенка. Голос тут же повторил последнюю команду:

— Оставайся с Кеном. Рассказывай нам обо всем.

Сначала ответа не было. Потом странным неуклюжим движением девочка распрямилась, ее руки свесились точно плети. Она начала раскачиваться взад и вперед, будто следуя ритму синусоиды на экране. Наконец она заговорила, и ее голос был пронзительным и высоким.

— Он просит, чтобы вы его отпустили, вот что он хочет. Дайте уйти… Дайте уйти… Дайте уйти… — не переставая качаться, она стала судорожно хватать воздух ртом, забила руками.

— Мак, буди ее, — потребовал Робби.

Ритм сигнала на экране изменился, стал быстрее. Девочка начала задыхаться. Не дожидаясь команды Мака, я включил голос машины:

— Говорит «Харон». Говорит «Харон». Просыпайся, Ники.

Девочка задрожала, краска сошла с ее лица, дыхание стало нормальным. Она открыла глаза и оглядела нас, как всегда безразлично, потом принялась ковырять в носу.

— Хочу в туалет, — сказала она угрюмо.

Робби вывел ее из комнаты. Частота сигнала, сбившаяся в то время, когда Ники кричала, снова стала размеренной.

— Почему сигнал изменяет ритм? — спросил я.

— Если бы вы не запаниковали и не разбудили Ники, мы, может быть, и узнали бы это, — голос Мака был грубым, совсем необычным.

— Мак, — возразил я, — ребенок мог задохнуться.

— Нет, не думаю, — ответил он и посмотрел на меня. — Вы заметили, ее движения как бы передавали потрясение при родах? Вы полагаете, она задыхалась? Нет, это больше было похоже на попытку первого вздоха ребенка, борющегося за жизнь. Кен в коме шел от этого мира назад — обратным путем, и до последнего момента Ники была с ним.

Я уже понял, что под гипнозом человек способен на многое, но сейчас его слова меня не убедили:

— Мак, но Ники закричала уже после того, как Кен скончался, — ведь тогда на экране «Харона-3» появился новый сигнал. В этот миг Кен был уже мертв и не мог в своем подсознании никуда идти, даже, как вы говорите, обратно к точке собственного рождения.

Маклин задумался и долго молчал.

— Я просто ничего не могу понять, — наконец ответил он. — Нам надо снова усыпить девочку.

— Нет, — запротестовал Робби, как раз входивший в аппаратную, — хватит с ребенка. Я отослал ее домой и велел миссис Янус уложить девочку в постель.

Я впервые ощутил властные нотки в его голосе. Врач огляделся, бросил взгляд на экран, потом на неподвижное тело на столе:

— А не хватит ли с нас со всех? По-моему, достаточно. Мак, вы доказали свою теорию, и я выпью с вами за это, но только завтра, а не сегодня.

Он был на пределе, как и мы — ведь целый день мы почти ничего не ели. Вернулся Янус и принялся готовить ужин. Он выслушал наш рассказ о смерти Кена, как обычно спокойно, и сообщил, что Ники заснула, как только ее уложили в кровать.

Что ж… работа была закончена. Напряжение дня давало себя знать, я почувствовал, что совершенно вымотался, сознание оцепенело. Я мечтал только об одном — лечь и уснуть, как Ники.

Но я не сразу потащился в спальню. Нечто, что было сильнее моей болезненной усталости, заставило меня заглянуть в аппаратную. Там все оставалось по- прежнему: тело Кена лежало на столе, а на экране монитора светилась ровная синусоида сигнала. Я постоял минуту, потом склонился над пультом и перемотал пленку, чтобы снова услышать голос ребенка. Перед глазами возникла ее раскачивающаяся голова, руки, бившие по воздуху, будто в порыве вырваться на свободу. Я включил магнитофон.

— Он просит, чтобы вы его отпустили, — говорил пронзительный голос. Вот что он хочет. Дайте уйти… Дайте уйти… Дайте уйти… — пленка зарегистрировала судорожный вздох и снова: — Дайте уйти… Дайте уйти… Дайте уйти…

Слова не имели смысла, и я выключил магнитофон. Ведь сигнал был только энергией, которую нам удалось уловить в момент смерти Кена. Кто же в таком случае передавал нам через девочку эту просьбу? Кто же хотел, чтобы мы освободили Кена? Если только… Я поднял глаза. В дверях стоял Мак и смотрел на меня. Рядом была собака.

— Цербер очень беспокоен. Он все время мечется по комнате и не дает уснуть.

— Мак, я снова прослушал запись. Здесь что-то не так.

Маклин подошел ко мне и встал рядом.

— Не так? Что вы имеете в виду? Посмотрите на экран: запись не влияет на сигнал — он постоянный. Эксперимент удался на сто процентов, мы добились, чего хотели. Энергия — там.

— Знаю, что она там, — ответил я. — Но все ли это?

Я снова включил магнитофон, и мы вместе слушали судорожное дыхание ребенка и чье-то требование:

— Дайте уйти… Дайте уйти…

— Мак, — начал я, — когда Ники это выкрикивала, Кен был уже мертв. Между ними не могло быть никакого контакта.

— Ну и…

— Девочка никак не могла ощутить себя Кеном. А ведь она от его имени требовала: «Дайте уйти!» Только если…

— Что если?

— Если не случилось невероятное… То, чего никак не должно быть. Все становится на свои места, если то, что мы видим на экране, является сущностью самого Кена.

Изможденный Мак вытаращился на меня, не веря в то, что услышал. Мы снова взглянули на дисплей и по мере того, как осознавали смысл пульсирующего на экране сигнала, в нас нарастал беспредельный ужас.

— Мак, что же нам теперь делать? — спросил я.

Миссис Янус позвонила утром и сообщила, что Ники проснулась среди ночи и повела себя очень странно. Она раскачивалась, бросалась взад и вперед. Мать попыталась успокоить девочку, старалась уговорить ее лечь, но не смогла. Нет, никакой температуры у нее не было, и сейчас ее не лихорадит. Только эти странные движения… Ники не прикоснулась к завтраку и совсем не разговаривает. Может быть, Мак пошлет сигнал, и это поможет ей?