Тигр! Тигр!

— Как? — поразился Банни. Дагенхем холодно улыбнулся.

— Мне пора.

— Что с Фойлом? — спросил Престейн.

— Пока ничего. — На лице Дагенхема снова появилась страшная улыбка.

— Он действительно уникален. Я перепробовал все обычные методы и наркотики… Ничего. Снаружи — всего лишь заурядный космонавт… если не татуировка… но внутри… из стали. Что-то завладело всеми его помыслами, всем существом и не отпускает.

— Что же? — спросил Шеффилд.

— Надеюсь узнать.

— Как?

— Не спрашивайте, станете соучастниками. Корабль наготове?

Престейн кивнул.

— Ждите. Фойл долго не выдержит.

— Где вы его держите? Дагенхем покачал головой.

— Это помещение ненадежно.

Дагенхем джантировал по курсу Цинциннати-Нью-Орлеан-Монтеррей-Мехико и появился в психиатрическом крыле гигантского госпиталя Объединенных Земных Университетов. Крыло — едва ли подходящее название для целого города в маленькой стране госпиталя. Дагенхем появился на сорок третьем этаже терапевтического отделения, где в изолированном баке плавал без сознания Гулливер Фойл. Рядом стоял солидный бородатый мужчина в халате.

— Привет, Фриц.

— Привет, Саул.

— Хороша картинка — главврач обхаживает для меня пациента.

— Мы у тебя в долгу, Саул.

— Хватит об этом, Фриц. Я не облучу тебе госпиталь?

— Здесь свинцовые стены.

— Готов к работе?

— Хотел бы я знать, за чем ты охотишься.

— За информацией.

— И собираешься для этого превратить терапевтическое отделение в камеру инквизиции? Почему бы не использовать наркотики?

— Все испробовано. Бесполезно. Он не обычный человек.

— Это запрещено, ты же знаешь.

— Передумал? За четверть миллиона я могу продублировать твое оборудование.

— Нет, Саул. Мы всегда будем у тебя в долгу.

— Тогда начнем с Театра Кошмаров.

Театр Кошмаров появился на свет в результате ранних попыток лечения шизофрении методом шока с целью заставить больного вернуться к реальности, превратив его воображаемый мир в пытку. Связанные с ним эмоциональные перегрузки пациента были очень жестокими.

Проекторы очистили от пыли и подготовили к работе. Фойла достали из бака, сделали ему стимулирующий укол и оставили на полу. Бак удалили. Выключили свет.

Каждый ребенок на свете считает, будто его воображаемый мир уникален. Психиатрам же известно: радости и ужасы личных фантазий — общее наследство всего человечества. Терапевтическое отделение Объединенного Госпиталя записало эмоции на тысячи километров пленки и создало всеобъемлющий сплав ужаса в Театре Кошмаров.

Фойл очнулся в холодном поту, так и не поняв, что он вышел из небытия. Его сжимали в клещах, кидали в пропасть, жарили на костре. С него содрали кожу и кислотой выжигали внутренности. Он закричал, побежал, но вязкое болото обхватило его ноги. Какофонию скрежета, визга, стонов, угроз, терзавшую его слух, перекрывал настойчивый голос.

— Где Номад, где Номад, где Номад, где Номад?

— Ворга, — хрипел Фойл. — Ворга. Его защищало собственное сумасшествие, и это придавало ему дополнительные силы.

— Где Номад? Где ты оставил Номад? Что случилось с Номадом? Где Номад?

— Ворга — не сдавался Фойл. — Ворга. Ворга. Ворга. В контрольном помещении Дагенхем выругался. Главврач, управляющий проекторами, взглянул на часы.

— Минута сорок пять, Саул. Ему, пожалуй, больше не выдержать.

— Его надо расколоть. Выжимай все до конца! Фойла хоронили заживо, медленно, неумолимо, безжалостно. Его засасывала глубина. Вонючая слизь обволакивала со всех сторон, отрезая от света и воздуха. Он мучительно долго задыхался, а вдали гремел голос: — ГДЕ НОМАД? ГДЕ ТЫ ОСТАВИЛ НОМАД? ТЫ МОЖЕШЬ СПАСТИСЬ, ЕСЛИ НАЙДЕШЬ НОМАД. ГДЕ НОМАД?

Но Фойл был на борту «Номада» в своем гробу, без света и воздуха. Он свернулся в зародышевый комок и приготовился спать. Он был доволен. Он выживет. Он найдет «Воргу».

— Толстокожая свинья! — выругался Дагенхем. — Кто-нибудь раньше выдерживал Театр Кошмаров, Фриц?

— Нет. Ты прав. Это поразительный человек, Саул.

— Мы должны из него вытянуть… Ну, хорошо, к черту с этой штукой. Попробуем Мегалан. Актеры готовы?

— Все готово.

— Начнем.

Мания величия может развиваться в шести направлениях. Мегалан является драматической попыткой диагностики конкретного течения мегаломании.

Фойл проснулся в громадной постели. Он находился в роскошной спальне, сплошь в парче и бархате. Фойл удивленно огляделся. Мягкий солнечный свет падал через решетчатые окна. В дальнем углу застыл лакей, поправляя сложенную одежду.

— Эй… — промычал Фойл.

Лакей повернулся. — Доброе утро, мистер Фойл.

— Что?

— Прекрасное утро, сэр. Я приготовил вам бежевую саржу и легкие кожаные туфли.

— В чем дело, эй, ты?

— Я?… — Лакей удивленно посмотрел на Фойла. — Вы чем-то недовольны, мистер Формайл?

— Как ты меня зовешь, паря?

— По имени, сэр.

— Мое имя… Формайл? — Фойл приподнялся на локтях. — Нет, мое имя Фойл. Гулли Фойл. Так меня зовут.

Лакей прикусил губу. — Простите, сэр.

Он вышел. Через минуту в комнату вбежала прелестная девушка в белом. Она села на край постели. Взяла Фойла за руки и заглянула ему в глаза. Ее лицо выражало страдание.

— Милый, милый, милый, — прошептала она, — пожалуйста, не надо начинать все сначала. Доктор клянется, что ты пошел на поправку.

— Что начинать?

— Всю эту чепуху про Гулливера Фойла, будто бы ты простой…

— Я Гулли Фойл. Мое имя — Гулли Фойл.

— Любимый, нет. Это болезнь. Ты, наверное, чересчур много работал.

— Я Гулли Фойл всю мою жизнь.

— Дорогой, тебе так кажется. На самом же деле ты Джеффри Формайл. Ты… о, к чему это я рассказываю? Одевайся, любовь моя. Тебя ждут внизу.

Фойл позволил лакею одеть себя и, как в тумане, спустился по лестнице.

Прелестная девушка, очевидно обожавшая его, повсюду шла за ним. Они пересекли колоссальную судию, заставленную мольбертами и незаконченными картинами, миновали зал со шкафами, столами, посыльными и секретаршами и вошли в громадную лабораторию с высокими потолками, загроможденную стеклом и хромом. Там колыхалось и шипело пламя горелок, бурлили и пенились разноцветные жидкости, пахло странными химикалиями. По всему чувствовалось: здесь проводятся необычные эксперименты.

— Что все это значит? — поинтересовался Фойл. Девушка усадила его в плюшевое кресло у необъятного стола, заваленного бумагами. На некоторых из них красовалась оставленная небрежным взмахом пера внушительная подпись: Джеффри Формайл.

— Все свихнулись, все… — забормотал Фойл.

Девушка остановила его.

— Вот доктор Реган. Он объяснит.

Импозантный джентльмен со спокойными уверенными манерами приблизился к Фойлу, пощупал пульс, осмотрел глаза и удовлетворенно хмыкнул.

— Прекрасно. — констатировал он. — Превосходно. Вы близки к полному выздоровлению, мистер Формайл. Можете уделить мне одну минуту?

Фойл кивнул.

— Вы ничего не помните. Случается — перетрудились, к чему скрывать — чрезмерно увлеклись спиртным и не выдержали нагрузок. Вы утратили связь с реальностью.

— Я…

— Вы убедили себя в собственном ничтожестве — инфантильная попытка уйти от ответственности. Вбили себе в голову, будто вы простой космонавт по имени Фойл. — Гулливер Фойл, верно?

Со странным номером….

— Гулли Фойл. АС 128/127.006. Но это действительно я! Про…

— Это не вы. Вот вы. — Доктор Реган махнул рукой в сторону необычных помещений, виднеющихся через прозрачную перегородку. — Обрести настоящую память, всю эту великолепную реальность можно лишь избавившись от фальшивой.

— Доктор Реган подался вперед, сверкнув стеклами очков. — Восстановите детально вашу старую память, и я уничтожу ее без следа. Где, по-вашему, вы оставили воображаемый корабль «Номад»? Как вам удалось спастись? Куда делся ваш воображаемый «Номад»?

Фойл заколебался.

— Мне кажется, я оставил «Номад»… — Он замолчал. Из блестящих очков доктора Регана на него уставилось дьявольское лицо… кошмарная тигриная маска с выжженной надписью «Номад» через перекошенные брови. Фойл вскочил.