Пылесос истории

Практичный ум Ларисы сразу заработал с бешеной скоростью и в определенном конкретном направлении:

- Послушай, послезавтра у Татьяны день рождения... У нее будет, как всегда, много гостей... И всегда - море выпивки. Слышишь? Дашь мне послезавтра этот стаканчик?

Мнкола задумался.

- А может, лучше пойти вместе? Я могу выпить немного больше тебя.

- Вместе? Тебя же там никто не знает.

- Я твой муж... Разве этого недостаточно?

- А Юрасика с кем оставить?

- Надо что-то придумать... Мы придумаем...- радостно улыбался Микола.

- Послушай, Николка, а если пить не дома, когда шкатулочки нет рядом? Все равно получится, деньга появится?

- Все равно... Это уже проверено. Полная гарантия. Точность, как в аптеке. На сколько выпил - столько и, будьте любезны, получайте...

- Господи, счастье-то какое нам привалило!- прошептала Лариса.

В кухню вошел Юрасик:

- Мам, а мам,- дергал Ларису за рукав.- Мам, а дедуля тоже пляный и холодный. Ма-ам...

Поначалу они не придали значения этим словам:

- Батя бокал коньяку тяпнул и пошел спать,- сказал Микола.

- Продукт только зря перевел. Нужно было ему из стаканчика дать.

- Ишь ты, сразу догадалась. Гениальная ты баба, Лариска!..

Отец лежал на кровати, неестественно раскинув руки. Раскрытый рот, раскрытые глаза.

Он не дышал.

Он умер.

Чтобы не травмировать психику сына, они решили отвезти Юрасика в село к Ларисиной матери. Эта мысль пришла им обоим одновременно. Зачем такому маленькому ребенку видеть покойника? Да к тому же, родного деда? А еще похороны, кладбище. Это - не для детских глаз. А одного дома не оставишь.

Лариса сразу же начала собираться в дорогу, и час спустя она с Юрасиком мчалась на автобусе, выдыхая по пути "волшебный коньяк". А Микола остался дома, чтобы приготовить все для печального ритуала.

Его хватило всего на два телефонных звонка: сказал председателю профкома, что у него, Миколы, умер отец, и требуется помощь организации в похоронах, а потом попросил Петра-марафонца прийти и помочь, как товарищ товарищу, а выпивки будет достаточно.

На больше у Миколы сил не хватило. Он едва доплелся до кухни, зубами сорвал пластмассовую пробку с "Алиготе", выпил всю бутылку до дна и заснул там же, на полу, блаженно свернувшись калачиком.

Утром, а точнее в конце ночи, когда за окном уже серело, он проснулся с тяжелой головой и не сразу сообразил, что же произошло. Почему он спит на кухне? На полу? Наконец, всплыло в сознании - умер отец.

Поднялся, отряхнул с одежды мусор, закурил и пошел в комнату отца. Мертвый лежал на кровати в той же позе.

Микола позвонил в "скорую помощь" и вызвал врача.

Машина приехала минут через двадцать.

Молодой врач, подойдя к покойнику, удивленно поднял брови:

- Почему вы сказали по телефону, что отец умирает? Как это понимать? Он уже остыл.

- Я вчера малость выпил... Мы с отцом вчера малость выпили... Когда я проснулся утром и увидел, что не все в порядке... Мне показалось, что его можно еще спасти... Я и сейчас не верю, что отец умер... Он действительно умер?

Врач посмотрел на него, как на идиота. Потом сел к столу и, спрашивая, начал заполнять свои бумаги.

Двое в белых халатах привычными ловкими движениями перекатили тело на носилки, понесли к дверям.

- Зачем вы его забираете?- удивился Микола,

- На вскрытие.

- Зачем вы забираете у меня отца?

- Это обязательно... Судебно-медицинская экспертиза...

- Вы что думаете, я мог...

- Я ничего не думаю. Такой порядок.

- А свидетельство о смерти мне кто выдаст?

- Приходите завтра во второй половине дня вот по этому адресу. Там вам расскажут. Всего наилучшего. Утешать вас, как мне кажется, нет необходимости. Прощайте.

Микола выпил две литровые банки воды из-под крана, опять лег спать. Теперь уже в большой комнате на диване.

Разбудил его звонок где-то в полдень. Пришли из профкома театра. И Петр пришел. Он первым переступил порог, обнял сонного и помятого Миколу, поцеловал его и сразу прошел в комнату, склонив скорбно голову, молча сидел на стуле, пока Миколу деликатно расспрашивали, как все произошло.

Микола безбожно, но складно врал, даже слезу пустил. Наконец, договорились, что профсоюз берет на себя все организационные хлопоты Миколе нужно будет только приехать с комплектом одежды в назначенный час к моргу. Ребята из профкома не впервые отправляли в последний путь, имели опыт, научились делать это быстро, без лишней проволочки.

Петр дождался, когда закончился разговор, когда тихо прикрылись входные двери. Они остались вдвоем с Миколой. Он поднялся, снова обнял своего напарника и после паузы, смущенно произнес:

- Знаешь, ты меня обидел, Микола... Я понимаю, у тебя такое горе... А ты меня по телефону морем выпивки соблазнял или заманывал... Разве так можно? Что мне твоя выпивка? У тебя горе. Тебе помочь чем-то нужно. И это главное. И ты в эти дни можешь на меня рассчитывать полностью, как на родного брата. Все, что нужно, сделаем. А выпивка, дело дурное - не хитрое... - с этими словами Петр достал из бокового кармана четвертинку горилки. - Давай символично... Помянем... Я сам два года назад мать похоронил... Знаю, какое у тебя сейчас ужасное состояние... Это зелье в таких случаях помогает... - Петр вытащил из кармана два точно таких же, как и у Миколы, блестящих складных стаканчика. - Выпьем из моей посуды. Это, как говорится, поминальные стопочки.

Увидев эти стопочки, Микола аж зубами скрипнул от зависти, а Петр подумал, что это от горя.

- Крепись, браток. Жизнь такая вот штука... "Да, несправедливая штука жизнь, - рассуждал Микола.- Вот у этого олуха марафонского целых два стаканчика. А у меня - один. Ходили бы вместе с Лариской - у каждого свой стаканчик, и горя бы не знати. А так... Какая несправедливость!"

- Спасибо, Петро. Ты - настоящий товарищ.

"Дурень с кисточкой, выставил на стол четушку со стаканчиками и уверен, что я не догадываюсь, что это за "поминальные стопочки"... А может, у него на самом деле обычная лагерная самоделка?"

- Ты знаешь, Микола, я уже второй год не могу закончить мамин портрет... Не могу найти чего-то главного, самого важного... Я не могу изобразить ее такой, какой она была в жизни... А один мой знакомый сказал, что это хорошо, что я не могу... Это означает, сказал он, что для меня мать еще не умерла... Странно, правда? Но в этом что-то есть... Когда я стараюсь представить ее, то очертания никогда не бывают четкими, мама в моем представлении всегда в движении, всегда чем-то занята, разговаривает. И мне хочется ей сказать: мама, посиди немного спокойно. Но я боюсь это попросить, так как кажется, если мама послушается, сядет неподвижно, вот тогда и помрет по-настоящему... Никогда раньше не думал, что мамина смерть так меня подкосит... Вроде бы половина меня умерло... За свою жизнь много ужасов видел, много смертей, но, знаешь, когда мама умерла, я даже не воспринял это как смерть... Это было в сто крат горше, коварнее, более жестоко, чем смерть... Мне трудно высказать это словами... Но и написать портрет не могу... А как твои литературные успехи?

Микола поморщился, а Петр, не ожидая ответа, продолжал:

- Я уже сто раз убеждался, что работа лучше всего лечит любые раны. Когда мама померла, я рисовал, писал маслом... И на работу ходил, конечно. Спал по нескольку часов в сутки. И пусть тебя не мучит, если в эти тяжелые минуты захочется, как говорится, взяться за перо... Я совсем недавно узнал, что ты пишешь, что в литинституте обучался... Мне это Гордый из отдела кадров сказал... Я и не догадывался, что ты... писатель. Стыдно, но ничего твоего не читал. Может, дашь? Ты много печатался?

Микола долго молчал, наконец, заставил себя и многозначительно изрек заученную фразу:

- Тех, которые правду пишут, не любят много печатать. Или, может, ты не согласен? А писать ради денег - это просто преступление!