Настя СИ)

— Не соблаговолишь сообщить, куда мы направляем наши стопы?

Никита чуть не выронил сумку.

— В главный корпус пойдём.

— Насколько он главный? Главнее всех остальных?

— Я откуда знаю. Называется главным.

— Так и написано? Мелом на стене? Не хочу, конечно, обижать тебя, Никита, но я бы не стала доверять надписям, которые написаны мелом. Тем более, на стене.

— Там табличка висит.

— Это другое дело. Табличка — это признак надёжности и благосостояния. А не помнишь, из чего была табличка?

— В каком смысле?

— Из бумаги, из фанеры, из чего-нибудь ещё?

— Из бронзы.

— Бронза — это здорово. А как ты узнал, что именно из бронзы? Понимаешь, Никита, есть такие люди, которые любят делать далеко идущие выводы. Из обыкновенного предположения, допустим, посредством строгой логики они извлекают вывод, из него — второй, из второго — третий, из третьего — четвёртый, и так далее. Они идут всё дальше и дальше, всё больше убеждаются в своей правоте, но забывают, что то, с чего они начали — это всего-навсего предположение, которое не суть, что правильно. Они бывают очень удивлены, когда понимают, что почему-то все их безукоризненные выводы и предпосылки привели к неверному итогу…

Я чувствовала, что несу полную ерунду, и у меня были все основания полагать, что с каждым словом в глазах Никиты я выгляжу всё глупее и глупее. Но что было делать? Надо же было мне хоть как-то его заболтать. Я сразу поняла, что чем витиеватее я буду говорить, тем больше вероятность, что происшедшее несколько минут назад он так и не вспомнит.

Моя уловка сработала. Если бы я выражалась односложно, тем более молчала, Никита продолжал про себя мусолить историю в песочнице и переживал бы. Теперь же у него голова занята совсем другим.

Единственное «но»: тема про основы формальной логики оказалась не настолько захватывающей, насколько мне этого хотелось бы. Пришлось срочно менять направление диалога.

— Ты давно приехал в это благословенное учреждение?

— В семь утра.

— А почему не в пять? Было бы гораздо смешнее.

Никита сделал очень длинную паузу; я подумала, что он принял мои слова за неудачную шутку.

— В темноте грав не люблю водить.

— Ты разве сам его водишь?

— Да. Папка меня уже давно научил.

— Ты сюда без родителей добрался?

— Ну да.

— На граве?

— На чём же ещё. Не на подводной же лодке!

— И права у тебя есть? — Недоверчиво продолжала допытываться я.

— Права с пятнадцати выдают. Для суперов никто отдельных законов не издавал.

— А как же ты без прав?

— Кто тут смотрит на эти права? — Отмахнулся он. — В Питере — да — на каждом углу патрульные. Там бы я и сотни метров не пролетел. А уже в десяти километрах от города — вообще ни одного.

— И ты такое расстояние один пролетел? — Всё ещё не верила я. — С самого Питера и досюда?!

— Какое ещё «такое»? Если бы я из Сибири летел — это да, честь мне и хвала. А тут всего две области, этим и хвастаться стыдно.

И что мне нужно было на это ответить? Я прожила уже десять лет и за всё это время и двух метров не пролетела на граве самостоятельно, а Никита просто так утверждает… Мальчишка ведь запросто мог совершить вынужденную посадку где-нибудь на границе между Вологодской и Питерской областью — его бы долго пришлось искать. Ладно, может быть, у него не очень умный папа, но мама-то куда смотрит? Или им вместе сын настолько безразличен?

Я снова решила сменить тему разговора. Если нам придётся учиться вместе, у меня ещё будет возможность узнать, что происходит у него в семье. Просто так, из чистого девчоночьего любопытства. А если он окажется в соседнем классе или будет водиться с другой компанией, то это ещё лучше: не придётся загружать голову лишними проблемами.

— И как тебе тут?

— Я пока ещё ничего не знаю, — признался мальчик. — Я сначала по территории гулял. Как-то там всё странно.

— Что именно? — Не поняла я.

— Вообще — всё. Людей почти нет, хоть через день уже учёба начинается. А те, что есть, — так лучше бы их не было. Кому не задай вопрос — или молчат или цедят сквозь зубы, так, что больше и подходить не хочется.

— Это точно, — согласилась я. — Мне тоже довелось на одну компанию набрести. Они себя вели так, словно я им помешала труп закапывать.

— Я этому нисколько не удивляюсь. Даже мне жутковато в школе одному стало. Вот я пошёл найти кого-нибудь из нормальных людей, кто ещё на территорию не зашёл.

— Ты имеешь в виду, там все ТАКИЕ?

— По крайней мере, ты первая из нормальных, кого я встретил. На стоянке, правда, с родителями пацан какой-то целый час торчит, но я к нему подходить не стал, какой-то он болезный. И в главном корпусе ребята с нашего курса сидят, ждут шести часов, но там шумно и все с сумками, кто ест, кто спит, — короче, бардак полный. Я тоже туда не ходок. Так что можно сказать, что я никого не знаю. Ты первая. Кстати, а где твои родители?

— Угадай.

— Ты сирота?

— Дурак ты! Я самостоятельная. А родители меня проводили и уже уехали. Что я, сама не доберусь куда нужно?

Никита с таким уважением посмотрел на меня, что я сразу поняла, насколько всё-таки хорошей была идея оставить родственников на стоянке.

Через несколько минут мы добрались до больших деревянных ворот с затейливой резьбой по периметру. «ШКОЛА ЮН» было написано на левой створке. «НЫХ ТАЛАНТОВ» заканчивалось на другой. И внизу, буквами чуть поменьше, надписано: «Отделение Навигаторов»

Большой жёлто-зелёный плакат на перетяжках над воротами гласил: «Добро пожаловать!»

Мы подошли к воротам. На будочке около входа белела новенькая надпись «Лицам старше шестнадцати лет вход строго запрещён». Я помедлила, остановившись у черты. Мне казалось, что стоит только сделать шаг — и всё тут же будет по-другому.

Мальчик, аккуратно подстриженный, в ослепительно белой рубашке и тёмном костюме вышел из будки, весело посмотрел на нас.

— Чего не заходите? Боитесь?

Я тут же сделала несколько шагов вперёд и остановилась. Не хватало ещё, чтобы меня считали за трусиху.

Появился второй мальчишка, одетый так же элегантно, как первый,

— Туда! — Кивнул второй мальчик, весьма широким жестом указывая в глубину территории.

— Куда именно?

— Найдёшь, не маленькая. — И посмотрел на Никиту. — А ты чего туда-сюда шляешься? Stultus!

— Absibi disce omnes! — Не задумываясь, ответил ему мой новый знакомый.

Мальчишка хотел ответить, но потом махнул рукой и ушёл в свою дежурку.

Я не могла не восхититься:

— Ты даже ругаться по латыни умеешь?

Никита смутился.

— Обычный бытовой грубиян. Надо было на место поставить. А ещё супер.

— А о чём вы говорили?

— Ты что, разве латыни не знаешь? — Вытянулось лицо моего собеседника.

Я смутилась.

— Я в языках не очень. Так, кое-что поняла, но не совсем…

— Он сказал, что я дурак, а я ответил, что по себе не нужно судить о других.

— Здорово! Молодец. Это он тебя проверял, «супер» ты или нет.

— Если бы кому-нибудь из обычных детей нужно было сюда пробраться, он бы латынь выучил по любому.

— В десять лет? Не-е, Никита, ты слишком высокого мнения о современных малышах. Если бы он МЕНЯ о чём-нибудь спросил, максимум, что я смогла бы сказать, это «Dura lex, sed lex» или что-нибудь в этом роде.

— Тоже неплохо.

Пройдя вахту. Никита обернулся, с ненавистью посмотрел в сторону каморки дежурных.

— Вырядились! Уроды!

— Чего это ты так на них?

— Неважно…

Мы пошли по широкой асфальтовой дорожке. С обоих сторон стояли небольшие скульптуры. Никита увидел, что я их рассматриваю.

— Навигаторы позапрошлого века, — пояснил он.

— А-а…

Я бы с удовольствием взяла его за руку, слишком непривычно было всё вокруг, но признаться кому-то в своей слабости — тоже удовольствие ещё то.

Долговязая девочка в потёртых, обрезанных чуть выше колен джинсах вскапывала клумбу, часто вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб.