Два завоевателя

Мелисендра отчаянно замотала головой:

— Нет, нет и нет. Они принадлежит богине. Вот почему мне постоянно мерещатся всякие ужасы. Аварра отомстит за нее. Ему не избежать этого. И тебе тоже. — Лицо у нее побелело от ужаса. Далее она заговорила как бы сама с собой: — Что же теперь делать? Что?! Я считала, что у Барда хватит здравого смысла отказаться от этой бредовой идеи. Решила, что его достаточно проучили в первый раз. Но он из тех, кому урок не впрок! Что же теперь делать? Я не испытываю к нему ненависти; он — отец моего ребенка и еще… И еще…

Она порывисто прошлась по комнате. Ломала пальцы, протяжно вздыхала… Пол с удивлением наблюдал за ней, тревога прокралась и в его сердце.

— Я даже вообразить не могу, какое наказание ждет того, кто посягнет на жрицу Аварры. Ужасно! Для начала он навлек на себя гнев меченосиц — они всегда пользовались покровительством богини… Теперь это…

Со странным чувством Пол наблюдал за Мелисендрой. Всю жизнь он искренне верил, что заветной мечтой любой женщины было желание обрести хозяина; что в душе, сами того не сознавая, они страстно желают отдаться — в том и заключалась обязанность мужчины, чтобы ласково, не нанося вреда, открыть эту простую истину. Наблюдая за Мелисендрой, он был готов дать голову на отсечение, что уж кто-кто, а она знает, чего хочет. Тем более что Бард уже брал ее против ее воли… Но в том-то и состояла причуда воображения, что он как раз не желал идти этим путем… Он неожиданно почувствовал нестерпимое желание убить Барда. Именно за это самое… За наглость, скотское убеждение в том, что сила всегда права.

«Но это невозможно! — он едва не вскрикнул. — Я не могу посягнуть на него! Ведь он — это я!..»

— Что там насчет Ордена Меча, Мелисендра? Они сражаются рядом с мужчинами, выставляют на всеобщее обозрение свои прелести и при этом требуют, чтобы не смели прикасаться к ним? Я соглашусь, что женщины, занимающиеся хозяйством, семьей, должны быть защищены. Но те, которые решили отказаться от покровительства…

— Неужели ты полагаешь, что все женщины одинаковы? Я не знакома с жизнью Ордена, хотя мне довелось побеседовать с одной из сестер. Если они взяли в руки мечи, не понимаю, почему они перестают считаться женщинами? Почему они вмиг должны лишиться всех прав? Почему пол должен определять — имеет право человек взять в руки оружие или обречен воспитывать детей, вышивать полотенца и делать сыр?

— В следующий раз, — видя такую горячность, улыбнулся Пол, — ты начнешь доказывать, что мужчины тоже, если пожелают, могут заняться вышиванием и стиркой обгаженных детских штанишек.

— Неужели ты и впрямь сомневаешься, что некоторым мужчинам это куда больше по сердцу, чем воевать? — требовательно спросила она. — Почему бы и нет, даже если они пожелают носить юбки и варить кашу на обед! Женщина, наконец, может выйти замуж, стать лерони, дать обет на верность Ордену или Аварре, проколоть уши, взять в руки меч, почему бы и мужчине не заняться чем-нибудь мирным? Таким боги помогают… Почему женщина, взявшая в руки меч, должна бояться насилия? Вот я женщина — ты тоже желаешь использовать меня таким образом?

— Нет, — сказал Пол. — Я убью любого, кому подобная мысль придет в голову. Вряд ли он примет легкую смерть. Но ты настоящая женщина, а эти в малиновом…

— Они тоже женщины, — прервала его Мелисендра. — Это только мужчины могут считать, что та, кто оторвалась от детских соплей и ухода за домашней птицей, уже иное существо, на которое не распространяется закон. Все, кто подвергают женщину насилию, — слабаки и подонки, которым не дано завоевать ее честно, стать ей другом. Почему только женщины подвергаются подобному издевательскому обращению? Когда ты захватываешь в плен вражеского солдата, ты можешь отобрать у него оружие, потребовать за него выкуп; в прежние времена ты мог сделать его рабом, но тебе же никогда в голову не придет лечь с ним в постель.

— Вот и Бард так же говорит, — ответил Пол. — Он заявил, что эти меченосицы являются пленниками, с ними и надо обращаться соответственно.

— Правда? — не поверила Мелисендра. — Это единственный достойный поступок, который связан с именем Барда ди Астуриен. Кто знает, может, с возрастом он станет больше человеком и меньше диким волком…

Пол с подозрением глянул на нее:

— Ты сказала, что не испытываешь к нему ненависти. Даже после того, как он силой взял тебя?

— О, дорогой, это не было насилием. Я сама желала этого, хотя, конечно, он поступил недостойно, наложив на меня чары. Однако с годами я поняла, что многие женщины ссылаются на какую-то магию и ложатся с мужчинами просто потому, что желают это. Надеюсь, Великая Мать сможет простить Барда, как я в конце концов простила его.

Она приблизилась, обняла его:

— Почему мы все о нем и о нем? Мы же здесь одни, и, скорее всего, он не побеспокоит нас этой ночью.

— Нет, — согласился Пол. — Думаю, ему сейчас не до нас. У него и так сейчас полон рот забот — леди Карлина, гнев Аварры… Что там еще?

Карлина плакала очень долго — наконец ее рыдания затихли, всхлипы стали реже, однако слезы по-прежнему струились по щекам, смачивая подушку.

— Карлина, — сказал Бард. — Я прошу тебя — перестань плакать. Что сделано, то сделано. Прости, что я был вынужден применить силу. Но теперь все будет хорошо. Я даю слово, что больше никогда я так поступать не буду. Теперь всю оставшуюся жизнь, Карли, мы можем жить счастливо, теперь ты больше не будешь отказывать мне.

Она повернулась и глянула ему прямо в глаза. Спросила хриплым низким голосом:

— Ты что, в самом деле веришь в это?

— Конечно, любимая. Моя жена… — Он попытался взять ее руку, но она тут же отдернула ее.

— О, Мать Аварра! — неожиданно воскликнул он. — Почему женщины так безрассудны!

Карлина с любопытством глянула на него, странная улыбка заиграла у нее на губах.

— Надо же! Ты, животное, еще смеешь обращаться к Аварре? Ничего, придет день, и у тебя язык не повернется обратиться к ней за милостью. Думаю, ты поплатишься за все. И очень скоро. Вот тогда ты будешь молить ее о милосердии, о прощении. Каяться во всем, что совершил тогда, на озере, и сегодня…

— Сегодня. — Бард пожал плечами. — Аварра — покровительница родов и также семейного очага. Я уверен, она не станет гневаться на человека, взявшего свою жену, которая дала ему слово верности. Даже если она и нарушила его и дала лживый обет богине. И если она посмеет встать между мужем и женой, тогда я в свою очередь даю клятву, что разгромлю все ее святилища на территории королевства.

— Богиня — защитница всех женщин, и она накажет тебя за насилие.

— Ты считаешь, это было изнасилование?

— Да! — подтвердила Карлина.

— Не думаю, что ты это всерьез. Твоя богиня знает, что если бы ты не пыталась противиться…

— Не-ет! — вскрикнула она, и он овладел ею во второй раз. Теперь она не сопротивлялась, лежала молча, не шевелясь. Словно кукла…

Бард глянул на нее с презрением:

— Еще не было женщины, которая могла бы пожаловаться на меня. В конце концов и ты, Карлина, поймешь это. Почему ты не можешь стать честной сама с собой? Все женщины одинаковы — в душе вы всегда восхищаетесь мужчиной, который взял вас, продемонстрировал, что он — настоящий хозяин. И ты когда-нибудь будешь благодарна мне за то, что я открыл тебе сию простую истину. Я должен был дать тебе этот опыт. Но ты, Карли, слишком горда. Я должен сломить твою гордыню, чтобы ты могла наслаждаться любовью.

Неожиданно она села на кровати, прикрыла тело рясой.

Бард рассвирепел, сорвал черное одеяние, швырнул его в угол:

— Никогда больше не смей прикасаться к этой дряни.

Карлина пожала плечами, надела нижнюю сорочку. Слезы по-прежнему текли из глаз, она судорожно вытерла их. Однако голос ее был тих и ясен:

— Ты, животное, действительно решил, что мне можно приказывать? Или думаешь, что, защищаясь подобным образом, ты сможешь забыть, что сотворил со мной только что! Ты решил, что сможешь не думать об этом негодяйстве? О своей черной душонке?..