Слушайте звезды! (сборник)

В изнеможении он прислонился к стене. Лицо закаменело, по спине опять заструились ручейки пота, во рту пересохло. И гул. Вернулся тот гул. Он заглушил все внешние звуки. Совершенно неслышно мимо промчался трамвай. Пришла неожиданно спокойная мысль: «Вот и все, конец…»

Но именно эта мысль и не позволила ему потерять сознание. Злость на себя, на свою слабость не дала упасть, заставила собраться, выпрямиться. Отшатнувшись от стены, он сделал один шаг, затем другой, третий и, все еще не слыша никаких посторонних звуков, погруженный в гул, двинулся вперед, тяжело, медленно, слегка расставив в стороны руки, словно для равновесия. Мир сузился до пределов тоннеля, по которому он во что бы то ни стало должен был пройти до самого конца. Остановиться значило упасть. Упасть, чтобы никогда больше не подняться. И он шел и шел, и постепенно гул стал стихать, боль в спине и затылке исчезла. Стены тоннеля незаметно разошлись в стороны, растворились. И внезапно волна звуков обрушилась на Кима. Прогромыхал трамвай, с металлическим лязгом открылась дверь подъезда дома.

Гула больше не было. Осталась слабость в теле, заметно дрожали руки, так дрожали, что их пришлось сунуть в карманы.

До общежития он добрался без приключений. Приступы не повторялись. Путь оказался невероятно долгим, но причиной тому, видимо, была слабость. Он словно отработал смену в шахте или на разгрузке вагонов. Ныли перенапряженные мышцы рук и ног, поясница.

Володьки не было: Верочка увезла представлять будущей теще и, судя по всему, до понедельника ожидать его не следовало. Кое-как разувшись и сбросив сумку, Ким ничком рухнул на постель, уткнулся лицом в прохладную подушку.

Нужно было попробовать разобраться в происходящем, может быть, вызвать врача, но сил не было больше ни на что. Уже засыпая, он подумал: «Случись что — и позвать некого…»

Остаток дня и ночь он проспал относительно спокойно и крепко. Что-то снилось, какие-то детские воспоминания: он бежал, искал маму, находил ее и радовался этому.

В воскресенье утром вчерашнее недомогание поначалу вспомнилось с удивлением. Тело лишь слегка побаливало. И можно было наплевать и забыть, если бы сам организм не напомнил, что нет, ничего не кончилось, все продолжается. Умывшись и вскипятив чайник, он, памятуя о том, что вчера и не обедал и не ужинал, вскрыл банку печеночного паштета, хранимую для особых случаев, намазал бутерброд, откусил и… бросился в туалет. Минут десять его выворачивало, и стало казаться, что вот сейчас выскочит и сам желудок. В результате около часа ему пришлось отлеживаться на кровати, чтобы хоть немного придти в себя.

А потом еще час ушел на истерику. Нервы — они ведь только у ковбоев в фильмах железные. Киношные десантники и то иногда срываются и в ярости прошибают кулаками стены. А Ким грыз подушку, орал во весь голос и прямо-таки исходил слезами. Причина истерики не в болезни была. Человек — машина несовершенная, всякое может с ним приключиться. Но случилось-то — непонятное, не поддающееся никаким объяснениям. И оттого особенно страшное.

А последней каплей и последним подтверждением стала сигарета. Свои Ким вчера, во время приступа обронил. Сейчас же, немного успокоившись и решив проверить все до конца, он раскопал у Володьки в тумбочке пачку «Данхилла». Сам Володька не курил, а сигареты держал на всякий случай, как составляющую комплекса охмурения какой-нибудь девицы. Для этих же целей была у него припрятана и бутылка бананового ликера.

Первая же затяжка стоила Киму таких мучений, что сил на новый приступ истерики просто не хватило. Нужно было идти к врачу. Но воскресенье, какой врач? Может быть, травмкабинет?

Решить этот вопрос он не успел. Раздался стук в дверь, и в комнату вошла… Наташка.

Вот кто ему сейчас был нужен. Вот кому можно все рассказать, с кем посоветоваться. Ну, умница, ну, молодец! Как чувствовала, что ему плохо. Ким обрадовался ей, как еще не радовался ни разу за два года их знакомства.

Вид у Наташки был очень виноватый. Еще бы! Раз Ким не позвонил больше, не пришел, значит, обиделся. А она так его ждала! Ну что поделаешь, если это сколопендра сидит и сидит, все про своего Сашеньку толкует. Телефон позвонит, а она норовит поближе быть, чтобы подслушать — кто это все названивает? А Ким, поросенок, и не позвонил больше.

Все это она выложила одним духом, присев на край постели, и только потом обратила внимание на его вид. Всполошилась: бедный мальчик, заболел. Приложилась губами к его лбу — нет ли температуры, взялась считать пульс. Так что случилось? Перебрал немного? Так это дело поправимое. Вот тут у нее в сумочке пиво есть, арабское. Как раз то, что ему сейчас надо.

Ким только представил вкус пива, и его замутило. Отдышавшись, он попытался рассказать Наташке все, что с ним происходит.

Нечего сказать, здорово получилось! Нашел кому рассказывать, у кого совета просить. Наташка сперва предположила отравление, но потом глаза у нее округлились, дыхание перехватило, она побледнела и даже отодвинулась от него.

— Ты знаешь, что это? Он смотрел непонимающе.

Она собралась с духом и ляпнула:

— СПИД!

На что Киму плохо было и совсем не до смеха, и то он расхохотался. Жалкий, правда, смех вышел.

— Ты с ума сошла! Соображаешь, что несешь?

Наташка уже стояла, боком продвигаясь к двери. Перепугана она была до крайности и от страха даже слова выговорить не могла, только мотала головой, выставив вперед ладони — не приближайся. Ким сел на кровати:

— Да погоди ты! — и попытался встать. Она как завизжит:

— Не-е-ет! Ким даже уши зажал от ее визга и глаза закрыл.

А когда через секунду открыл, Наташки уже не было. Сумочка ее осталась лежать на стуле.

Вот теперь уже все было по-настоящему кончено. Он остался один — больной, голодный. Если дело так пойдет и дальше, очень просто можно окочуриться. Или как это еще говорят: хвоста сплести, ласты склеить? Из очередного приступа он может не выкарабкаться. А если не будет приступов, то банально умрет от голода.

Ким представил себя умирающим от голода: высохшим, ослабевшим, с длинной седой бородой и… хихикнул. Современному человеку как-то трудно свыкнуться с мыслью о своей скорой безвременной кончине. Да, наверное, и не только современному. Впрочем, такое вот доведение размышлений до абсурда Киму часто помогало не падать духом в самых незавидных ситуациях. Появлялась веселая ярость, желание сделать судьбе назло, переломить ее. И чаще всего это выходило. Главное — не сдаваться, не смиряться с неизбежным, и в этом случае всегда (или почти всегда) есть шанс выкарабкаться.

Как-то на учениях в пустыне, в самый неподходящий момент — то есть, когда остались они с водителем машины вдвоем и до расположения полка оставалось еще прилично катить по еле заметной дороге среди барханов, заглох двигатель и никакими усилиями запустить его вновь не удавалось, — разразилась песчаная буря. Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, что не такая уж она и сильная была, эта буря, так, ерундовина. Но тогда положение показалось совершенно поганым. Тем более, что воды у них во флягах оставалось всего ничего, пара глотков. Водитель, солдатик-первогодок, задергался, заныл, нагнетая напряжение. Еще немного, и они бы устроили панику на двоих. Однако тут Киму представилось, как лет через сто из песка случайно отроют машину с двумя ссохшимися мумиями и долго будут гадать, кто они и откуда здесь. От одной мысли о выражениях лиц тех, кто их найдет, Ким развеселился, приказал «салаге» заткнуться и не вякать. Они достали миниатюрные нарды и неплохо провели время, играя и покуривая крепкую бакинскую «Аврору». Конец этой истории был как у Высоцкого в песне — пришел тягач и отбуксировал их в часть.

Конечно, в Наташкин бред о СПИДе он не поверил ни на секунду. Неоткуда было взяться этой заразе. Но какая-то другая болячка к нему прицепилась. А какая? Врач… Врач будет только завтра, а сегодня нужно было как-то перемочься и все-таки заставить себя что-то съесть.