Дикий Порт (Райские птицы)

— Достаточно, — ещё мягче завершает Рихард. — Ты высказал своё мнение, я тебя выслушал. Семейная связь восстановлена, а теперь, Гуго, отправляйся по своим делам.

— Кретин тупорылый, — с отчаянием бросает тот. — Тебе же голову откусят!

— Кто?

— Земляне! Мне плевать, что ты сволочь, плевать, что ты на меня срал всю жизнь, плевать, что тебе твои жопы клыкастые людей дороже, но ты брат мой! Мне смотреть, как ты в петлю суёшься!

— Гуго, если посчитать, сколько раз на своём веку я, по твоему мнению, совался в петлю, так я бессмертен.

— А не бессмертен ведь… — шёпотом говорит младший, наклоняясь ближе. Запах от него неприятный, и Рихард едва приметно морщится. — Не бессмертен… Ладно, Рих, я пойду. Если велишь. Если хочешь. Ты получаешь, чего добиваешься, и тут получишь… что я-то сделаю? Ничего.

И уходит, наконец. Всклокоченный, сам уже седой, глядящийся полубезумным. Брат. Младший.

«Опять напьётся», — с сожалением думает Начальник Порта.

Рихард встаёт. Оставляет на столе, на тиснёной коже альбомного переплёта, чётки, перстни и браслетник. Выходит из комнат в сад.

Тёмное небо Порта отгорожено невидимым куполом. Армейский гравитационный щит накрывает не только пентхаус на крыше, всё здание. Где-нибудь на Террах или Земле — паранойя, здесь — рядовая мера безопасности. Королю корсаров иначе нельзя.

Здание возносится выше аэромобильных маршрутов. Если подойти к ограде, перед тобой раскинется фантастическая панорама Дикого Порта, единственного города на планете с тем же названием. Впрочем, гигантский мегаполис можно считать совокупностью многих городов, принадлежащих различным расам…

И над головой — близко, удивительно близко, почти рядом, кажется, можно потрогать — как и много лет назад, горит алая голограмма «Only for humans». Это всего лишь вывеска, помогающая отыскать нужный район, но кажется, что надменная латиница, врезанная в лиловость местного небосвода, указывает всей планете.

Только для людей.

…пожалуй, лишь на Диком Порту, среди чужих, раса Homo остаётся — и чувствует себя — единым целым. Внутри её собственного ареала это уже не так. Парадокс? Неизбежность? Продолжение культурной эволюции, столь же естественное, как продолжение генной?

Прежняя доминирующая раса Галактики была таковой сотни тысяч лет. За неимением равных противников ррит воевали друг с другом, но то была неотъемлемая часть их культуры, диктованная инстинктом; с ней не могли и не собирались бороться. Победившие восхищались доблестью побеждённых. «Так не оставалось на свете крови побеждённых, — сказала Эскши, — но оставались песни о доблести».

Их эволюция шла дольше, медленней, тяжелей. Хищники-одиночки долго учились налаживать контакт друг с другом. Агрессивные, меньше людей склонные к самоконтролю, они не смогли в своё время избежать атомной войны, надолго отбросившей их назад в развитии. Л’тхарна считает, что этот фрагмент генетической памяти оказался ценнее, чем можно было думать. Мгновенный откат от высокоразвитой цивилизации к дикости уже случался — и прежний уровень вновь был достигнут, пусть это стоило огромных усилий. Повторить путь проще, чем проложить его.

Местра Надеждина соглашалась.

«Удивительная женщина, — думает Рихард, глядя, как потоки машин оплетают монолиты городских зданий. — Сказочная…»

Легко приложить термин «пост-человек» к тройняшкам Чиграковым, которые и с виду-то странны. Новая ступень эволюции ассоциируется с молодостью. Язык не повернётся назвать так милую местру Алентипалну… этот напевный сплав имени и обязательного у русских отчества очень идёт ей.

Загораются и гаснут сигнальные голограммы над космопортом. Расчерчивают небо яхты, лайнеры, шхуны.

Что именно сделала семитерранка, наверное, мог понять только подобный ей. Сосредоточенная, полная внутреннего беспокойства, она едва слышно поздоровалась, попросила отвести к раненому. На распростёртое в «ромашке» тело инопланетянина она смотрела с явной опаской, и Рихард встревожился, но местра Надеждина провела по лицу ладонью и сказала, вымученно улыбнувшись:

«Всё будет хорошо».

«Вы думаете?»

«Я уверена».

Ррит невероятно живучи. Восстанавливаются быстро.

Люнеманн разворачивается и направляется к лифту.

Он плохо выглядит, официальный глава рритского правительства. Золото глаз потускнело, и туго заплетённые косы больше не напоминают гладкие блестящие щупальца. Одно из сердец так и не возобновило пульсацию; видимо, остановилось навеки…

Но он жив.

Больше того: срок «временной недееспособности» подходит к концу. Можно было бы и сейчас уже объявить о передаче полномочий, но к этому не готов управленческий аппарат. Даже на Порту. Что уж говорить о других территориях, некогда отчуждённых.

Во мгле древности, в пору, когда составлялись первые межцивилизационные договоры, Право конфликтов оставили без статьи, запрещающей аннексию чужого материнского мира. В ней просто не могло возникнуть нужды. Кто предрёк бы, к чему приведёт упущение, едва в космос вырвутся Homo…

В договор внесут уточнения. Это не потребует даже нового саммита: возражений не будет.

Апартаменты начальника охраны. Здесь верховному вождю спокойнее, чем у себя дома. Рихард полуиронично думает, что у рритских мужчин, даже самых высокопоставленных, «своих домов» не бывает; они живут у матерей, сестёр, подруг. Интересно, как разницу в обычаях воспринимает Л’тхарна…

— Рихард.

Безупречный Space English. Фантастическая дикция для обладателя мощных клыков. Чёрная кайма вокруг глаз, кажется, стала шире, лоб — выше… кости обозначились под кожей.

— Добрый день, Л’тхарна. Как самочувствие?

— Кого я должен благодарить?

Испытующий взгляд ррит озадачивает. Он догадывается? О чём?

— Я чувствовал, что происходит с моим телом, — объясняет тот. — Это было довольно странно.

— Ты не спрашивал раньше.

— За вопросами следуют вопросы.

Рихард молча садится напротив.

— Та женщина, — говорит Л’тхарна, — с Седьмой Терры. И другие. Ещё увидев Анастис, я удивился.

— Чему?

— Они странно пахнут. Иначе.

«Анкайи», — вспоминает Рихард. Анкайи видят разницу. Ррит, получается, чуют. Должно быть, сверхполноценность отражается и на физиологии.

— Это долго объяснять, — вздыхает Люнеманн. — Но тебе не показалось. Они действительно другие.

Л’тхарна опускает взгляд. Начальник Порта не торопит его; спокойно ждёт новой реплики, давая время обдумать её… но о том, что действительно занимает его мысли, вождь говорить не станет. Ни к чему Рихарду лишнее беспокойство. Он сделал всё, что было в его силах, а дальше дело за силой Л’тхарны аи Р’харты.

Силой, которой недостаёт.

Л’тхарна молчит о том, что ослабевшего, увечного вождя даже люди Порта примут с великим трудом. А люди, пережившие время оккупации на Кадаре… Каково им, ненавидящим х’манков так, что невозможно больше, внять вождю, который служил х’манкам и уподобился им?! Прав Д’йирхва, челядь Цмайши — только ирхпа, строящие из себя цангхьяр. Но там, где никогда не было индикарт, там, где и сейчас порой священный клинок врезается в хрупкую грудь, ломая кости, сокрушая единственное сердце х’манка-солдата; там, где не говорят на Space English — как Л’тхарне приказывать? Кто исполнит его приказ?

Д’йирхва, обезумев от радости, при встрече сжал его в объятиях так, что вождь мало не взвыл. Соратник уже знал о результатах саммита. «Тебя будут помнить вечно! — говорил он, и Л’тхарну обжигал огонь его глаз. — Прославлять жарче, чем славят героев древности! Что толку в их дряхлой славе? Ни с кем нельзя сравнить тебя, и впредь станут сравнивать героев с тобой».

«Нет, Д’йирхва, — думает Л’тхарна, глядя на резкий профиль Ймерх Р’йиххарда, бледный, очерченный тенями. — Меня проклянут и забудут, как только станет возможно. Я — знамя позора, Д’йирхва».

Отца, доблестнейшего из вождей, будут славить. Что за дело — он проиграл войну? Он сделал это, ни на шаг не отступив от чести. А Л’тхарна, выродок, её не знает. Он умеет молчать и обманывать, умеет торговаться, преданно служить победившему врагу… его проклянут и забудут.