Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13

— По-вашему, вы способны справиться с этой задачей? — спросил я.

— Думаю, нет. Но валять дурака, как Бидл, я не стану. Вот что: хотите найти, кто с вашей задачей справится?

— Естественно, — буркнул я. — А то что бы мы тут делали?

— Ну так вы начали не с того конца. Бидл набил себе цену, потому что учился в Гейдельберге и в Вене, А это ровнехонько ничего не значит. Бьюсь об заклад, вам и в голову не приходило поискать старомодную колдунью без всяких дипломов?

Ему ответил Джедсон.

— Вы не совсем правы. Я навел справки у моих друзей в этой сфере деятельности, но никто за данное дело не взялся. Однако я всегда готов узнать что-то новенькое. Так кого вы порекомендовали бы?

— Вы знакомы с миссис Амандой Тодд Дженнингс? Она живет в старом городе за конгрегационистским кладбищем.

— Дженнингс… Дженнингс. Хм-м-м… пожалуй, нет. А впрочем, погодите. Вы о старушке, которую все называют «бабушка Дженнингс»? Носит широкополые шляпы и сама ходит за покупками?

— Вот-вот!

— Но она же не колдунья, а гадалка!

— Напрасно вы так думаете! Конечно, она коммерческим колдовством не занимается, поскольку на девяносто лет старше Санта-Клауса и порядком одряхлела. Но у нее в одном мизинце больше всяких чар, чем во всей Соломоновой книге.

Джедсон посмотрел на меня, я кивнул, и он сказал:

— По-вашему, вы сможете уговорить ее взяться за это дело?

— Ну если вы ей понравитесь, она вряд ли вам откажет.

— А ваши условия? — спросил я. — Десять процентов вас устроят?

Он словно бы даже обиделся.

— Черт, — сказал он. — Комиссионные я не возьму. Она всю мою жизнь меня привечала.

— За хороший совет полагается платить, — не отступал я.

— Бросьте! Может, вы ребята, как-нибудь подбросите мне работенку. Будем квиты.

Ну мы и отправились — но без Боди. Ему было некогда, но он обещал предупредить миссис Дженнингс, что мы заедем к ней.

Найти ее дом оказалось просто. Он находился на старой улице, над которой смыкались ветви вязов, и стоял в глубине двора — одноэтажный коттедж с верандой, обильно украшенный резными завитушками. Двор был запущен, но над крыльцом вьющаяся роза образовала прелестную арку.

Джедсон крутанул ручку старинного звонка. Несколько минут мы стояли в ожидании, и я рассматривал треугольники из цветных стекол, вделанные в боковые панели двери, и прикидывал, сохранился ли на свете хоть один умелец, способный изготовить вот такую дверь.

Потом она нас впустила. Выглядела она, ну просто невероятно. Такая маленькая, что я смотрел сверху вниз на ее макушку, на чистенькую розоватую кожу, которая просвечивала сквозь жидкие аккуратно причесанные волосы. И весила она меньше семидесяти фунтов, даже одевшись, чтобы выйти на улицу. Но стояла она, гордо выпрямившись в своем бледно-зеленом платье из альпаки с белым воротничком, и оглядывала нас живыми черными глазами, которые равно подошли бы и Екатерине Великой, и пророчице, накликающей беду.

— Доброго вам утра, — сказала она. — Входите.

Она провела нас через тесную прихожую, раздвинула занавеску из бус, прикрикнула «брысь, Серафим!» на кота, облюбовавшего кресло, и усадила нас в своей гостиной. Кот спрыгнул на пол, отошел с величавым достоинством, а потом сел, обвил хвостом тщательно размещенные лапы и уставился на нас таким же невозмутимо-оценивающим взглядом, что и его хозяйка.

— Мой Джек предупредил меня о вас, — начала она. — Вы мистер Фрэзер, а вы мистер Джедсон. — Это был не вопрос, а утверждение, и распределила она нас безошибочно. — Полагаю, вам хочется узнать свое будущее. Какой способ вы предпочитаете — ладони, звезды, кофейную гущу?

Я хотел было объяснить ей, что вышло недоразумение, но Джедсон меня опередил.

— Думается, способ лучше выбрать вам, миссис Дженнингс.

— Ну хорошо. Тогда на чаинках. Сейчас поставлю чайник, это и минуты не займет.

Она засеменила на кухню. Мы слышали, как она ступает там по линолеуму, как деловито и уютно позвякивает и побрякивает посудой.

Когда она вернулась, я сказал:

— Надеюсь, мы не причиняем вам лишних хлопот, миссис Дженнингс.

— Ну что вы, что вы! — успокоила она меня. — Я люблю с утра попить чайку, так подкрепляет! Но мне надо было снять с огня приворотное зелье, вот я и задержалась.

— Извините…

— Ему не повредит немножко отстояться.

— Формула Зекербони? — поинтересовался Джедсон.

— Да ни в коем случае! — Такое предположение ее даже расстроило. — Убивать кроткие милые существа? Зайчиков, ласточек, горлиц? Подумать и то страшно! Не понимаю, о чем думал Пьер Мора, когда составлял этот рецепт. Так бы и надавала ему оплеух! Нет, я пользуюсь совсем другим — колокольчик съедобный, померанец и амбра. А действует не хуже.

Тут Джедсон осведомился, не применяет ли она сок вербены. Она вгляделась в его лицо, а потом сказала:

— Сынок, у тебя у самого есть дар прозрения, верно?

— Очень слабый, матушка. Очень!

— Ничего, он наберет силу. Только не злоупотребляй им. Ну а вербена оказывает нужное действие, как ты знаешь.

— Так не проще ли?..

— Проще-то проще, но если такой нехитрый способ получит известность, то все, кому не лень, начнут им пользоваться направо и налево, а это куда как плохо. И колдуны с колдуньями поумирают с голоду в ожидании клиентов, что, пожалуй, не так уж плохо! — Она вздернула седую бровь. — Ну а если ты за простотой гонишься, так и вербену тревожить незачем. Вот, например… — она протянула палец и коснулась моей руки, бормоча «bestarberto corrumpit viscera ejus virilis» [15]. Или что-то в этом роде. За точность я не поручусь.

Да и не было у меня времени думать о заклятии, которое она произнесла. Меня совершенно поглотило внезапно нахлынувшее чувство. Я вдруг влюбился — восторженно, упоенно влюбился… в бабушку Дженнингс! Нет, она вовсе не показалась мне красавицей, ничего подобного! Я по-прежнему видел перед собой маленькую высохшую старушку с лицом мудрой мартышки, годящуюся мне в прабабушки. Только это не имело ни малейшего значения. Она была — она. Прекрасная Елена, предмет вожделения всех мужчин, их романтического преклонения.

Она улыбнулась мне ласковой понимающей улыбкой, и я преисполнился счастья. Но тут она сказала добрым тоном:

— Не стану делать тебя посмешищем, сынок! — Опять коснулась моей руки и что-то прошептала.

И тут же наваждение рассеялось. Я снова видел перед собой милую старушку, которая и пирожки внуку напечет, и с больной соседкой посидит. Ничего не изменилось, и даже кот не моргнул. От пылкого чувства осталось только воспоминание — отвлеченное и спокойное. Но у меня будто отняли что-то очень важное.

Тем временем закипел чайник. Она засеменила на кухню и вскоре вернулась с подносом, уставленным чашками, между которыми красовался тминный кекс, окруженный ломтиками хлеба домашней выпечки, намазанными душистым маслом.

Когда мы все чинно выпили по чашечке, миссис Дженнингс взяла чашку Джедсона и всмотрелась в чаинки на донышке.

— Денег не очень-то много, — объявила она, — но тебе много и не потребуется, а жизнь смотрится полная и дающая радость. Она помешала ложечкой остатки чая. — Да, у тебя есть дар и понимание, которое должно ему сопутствовать, но, вижу, ты предпочел делать дело, вместо того чтобы постигать великое искусство или хотя бы малое. Почему?

Джедсон пожал плечами и ответил, словно извиняясь:

— Кругом полно работы, которую нужно делать сейчас. Вот ею я и занимаюсь.

— И правильно! — Она кивнула. — Из каждой работы можно почерпнуть понимание, и ты его почерпнешь. Торопиться некуда — времени много. Когда настанет черед твоего собственного дела, ты его узнаешь и будешь готов к нему. Ну-ка, дай мне свою чашку! — сказала она, оборачиваясь ко мне.

Я отдал ей чашку. Несколько секунд она смотрела на чаинки, а затем сказала:

— Ну, у тебя нет ясных глаз твоего друга, но ты обладаешь прозрением в том, что касается твоей работы. А все сверх того, только пробудило бы в тебе томление духа, потому что я вижу тут деньги. Ты наживешь много денег, Арчи Фрэзер.