Эпидемия FV (СИ)

Настя тогда испугалась, как никогда в жизни, и разревелась на весь двор, заставив тем самым маму отвести ее обратно домой. Дома она, конечно, рассказала все, что видела — как собака заваливала маму на землю, как вцеплялась зубами ей в лицо. И тогда уже плакала мама, испугавшись ничуть не меньше, чем она сама.

Иногда она видела то, что произошло. Иногда — то, что должно произойти. Но чаще — просто чувствовала. Сегодня в детском саду на обед будет что-то вкусное. Если мама возьмет в руки вот этот нож — она обязательно порежется. Сегодня папе дадут на работе премию, а вот там, за поворотом, может случится что-то страшное.

А еще она чувствовала людей. Безошибочно определяла их настроение, а иногда — их намерения. Вот этот дяденька пришел на папин день рождения, но поздравляет его совершенно не искренне. Он просто хочет попросить денег в долг, но не знает, как начать. А вот этот — и вовсе ненавидит папу, желает, чтобы с ним произошло что-нибудь плохое, чтобы папы не стало. А на его день рождения он пришел просто чтобы увидеть маму, в которую влюблен последние десять лет.

Обо всем этом она, естественно, уже не говорила родителям — знала, как их пугают ее откровения.

А однажды, в четыре года, она вдруг почувствовала что идущему навстречу мужчине — плохо, и более того, поняла, почему именно ему плохо. Скоро он должен был умереть. Настя тогда еще плохо понимала значения слова «смерть», но знала одно, умирая человек огорчал многих. Он уходил, оставлял тех, кого любит, и они долго плакали, потому что тоже любили его.

Скоро, всего через несколько недель, должен был уйти и этот мужчина. Уйти, и страшно огорчить этим свою жену и дочь, которая была всего на год старше самой Насти. Она потянулась к нему, и ощутила, что именно заставляет его уйти. Плотный комок чего-то чужого, незвано поселившегося в его голове. Опухоль…

Настя подошла к этому мужчине, встала у него на пути, и когда он посмотрел на нее — поманила его пальцем.

— Наклонитесь, пожалуйста!

Он наклонился, умиляясь этой общительно маленькой девчушке, этому прелестному ангелу, и она положила ладонь ему на висок — туда. Где ощущала пульсацию опухоли. Положила, и просто мысленно велела этому чуждому кусочку плоти уходить. И тут же услышала отклик — повинуясь ее приказу опухоль распадалась.

— У вас больше не будет болеть голова! — сказала она мужчине, и вернулась к маме, совершенно не думая о том, что только что совершила чудо.

Этот человек нашел ее потом, спустя месяц. Он три дня дежурил на том месте, где встретил ее, надеясь что исцеливший его ангел пройдет здесь еще раз. Встретил, расплылся в улыбке, и обнял ее так искренне, как обнимал до сих пор только папа. И рассказал все маме… О том, как пол года назад у него нашли опухоль, оказавшуюся запущенной и неоперабельной. О все усиливающихся головных болях, и о том, что согласно диагнозу врачей ему оставалось жить не больше месяца.

— Ваша дочь спасла мне жизнь! — сказал он. — Я не знаю, как она сделала это, но знаю одно, она ангел!

Мама смущалась, улыбалась, отнекивалась. Говорила, что это случайность, что чудес не бывает, и, скорее всего, врачи просто ошиблись, ведь они ошибаются очень часто!

Вернувшись домой, Настя чувствовала, что мама хочет ей что-то сказать, но не может заставить себя сделать это. Она даже чувствовала, что именно, пусть и не могла этого понять. Мама хотела сказать ей, чтобы она больше не смела вот так запросто лечить людей. Потому что… дальше ее мысли были спутанными не понятными. Мама намертво заблудилась среди множества «за» и «против». Между радостью за мужчину, избавленного от рака, гордостью за свою необыкновенную дочь, и страхом… Страхом за нее, за себя…

Но гордости все же было больше.

Настя еще несколько раз лечила случайных людей, которых встречала на улице. Она лечила немногих — просто чувствовала, что некоторым может помочь, не смотря на то, что врачи давно поставили на них крест, а некоторым — нет, как бы не хотела. Хотя слово «хотела» теперь имело другой смысл. Бывало, что она и хотела, и не хотела одновременно. Хотела помочь человеку, медленно умирающему от цироза печени (она не знала этого мудреного диагноза — просто чувствовала, что именно не в порядке у него внутри), но не могла заставить себя сделать этого, потому что какая-то ее часть не просто не хотела ей помогать, она была категорически против этого. Потому что Настя знала, и как именно он заработал эту болезнь. Как бил жену и сына, возвращаясь домой пьяным. Знала много чего…

Одновременно хотеть и не хотеть — было самым страшным чувством, которое испытывала Настя, и с каждым годом она испытывала его все чаще. К ней стали приходить люди. Незнакомые люди, стоявшие под дверью их квартиры, и терпеливо ожидавшие, когда же ребенок, наделенный даром исцелять, вернется домой со школы. Иногда они приносили деньги, неловко совали их маме в руки, и просили только одного, чтобы ее дочь просто прикоснулась к ним.

Иногда они были здоровы, и их просто грызла тоска или мучила совесть. Такие приходили не за лечением, они задавали вопросы. Странные, непонятные вопросы, смысл которых Настя не всегда понимала, и даже не запоминала их. Чаще всего она говорила таким людям, что им лучше уйти, и иногда они уходили, а иногда начинали кричать и чего-то требовать.

Многие просили совета. Во что лучше вкладывать деньги, в доллары или евро? Спрашивали, честен ли на руку строительный трест, в который они хотят инвестироваться. Иногда Настя искренне хотела им помочь, то есть, хотели этого обе ее половинки. Как, например, когда к ней пришла молодая и счастливая пара — они только что поженились, и хотели купить себе квартиру в новостройке, но боялись, что окажутся жертвами махинаций. Слишком уж дешевыми были квартиры в этом строящемся доме! Они спрашивали, не окажется ли так, что строительная компания забьет сваи, а потом исчезнет вместе с их деньгами? Настя хотела помочь им, но не могла — ее дар предвиденья далеко не всегда подчинялся ей.

Приходил даже политик, просивший благословить его перед выборами! Его смог выдворить только папа, да и то лишь после того, как взял в руки лом.

Порою Настя и сама жалела о том, что когда-то открыла другим свой дар. Но чаще все же радовалась, что может хоть как-то помочь людям. Например когда к ней пришла старушка, которая тоже вскоре должна была уйти — уйти не потому, что что-то разладилось в ее организме, а просто потому, что так было надо. Что редко кто доживает до ста двух лет, сохранив при этом здравый рассудок. Настя всем сердцем хотела бы продлить ее век, но знала, что не может — знала, что бабушке пора уходить. Да и пришла она не за этим — пришла спросить, жив ли ее внук, без вести пропавший в Чечне. И потянувшись к ней, нащупав в ее сознании образ внука, Настя увидела его. Уставшего, голодного, но зато совсем рядом — в Омске, добирающегося домой.

Ради таких моментов она готова была вытерпеть все, даже десятки приходящих к ней алкоголиков, умолявших «закодировать» их от пьянства, хотя в действительности ни один из них не хотел всерьез излучиться от своего недуга. Настя твердо знала, что если бы они хотели — ее помочь им бы не потребовалась.

И так было последние три года. Все нарастающая волна страдальцев, до которых докатился слух и необычном ребенке, исцеляющем прикосновением. Сначала приходило два — три человека в месяц. Потом — два-три в неделю.

— Рано или поздно к тебе придут из ФСБ. — сказал Женя, когда ураганный порыв Настиных мыслей пронесся через него.

— ФСБ — это те, кто охраняет всю страну целиком?

— Емкое определение, — хмыкнул он. — Пожалуй, что так.

— Тогда я буду им только рада.

— Думаю, что и среди них есть много тех, кому ты и хочешь помочь, и одновременно не хочешь. Думаю, что их там очень много.

— Придут — увидим, — совсем по-взрослому резюмировала Настя.

— А ты можешь помочь мне? Рассказать, что за зло живет внутри меня? Помочь справиться с ним?

— Нет, не могу… — вздохнула она. — Не знаю, как тебе объяснить…