По ту сторону барьера

- Пан может себе позволить все, что угодно! - лихо отозвалась я и, спохватившись, добавила: - Ведь я так страшно скомпрометировала себя в ваших глазах...

И не договорила, надо же ему предоставить возможность возразить. Он не замедлил ею воспользоваться.

- Как можно говорить о компрометации! - горячо воскликнул граф. - Дар небес! Счастливый случай! Если кто себя и скомпрометировал, так это я... ведь я осмелился... и теперь умоляю простить за то, что...

Тут уж я воспользовалась паузой. Очень тянуло закончить "не воспользовался случаем", но лицемерие опять заставило наивно поинтересоваться, за что именно.

- ...что я осмелился поднять свой взор на богиню!

Чтоб тебе! Пора кончать с этими церемониями. И я шутливо заметила:

- Кошке тоже позволено глядеть на короля.

Воспоминание о кошке заставило нас опять рассмеяться. Так, смеясь, Гастон вскочил в седло и, обернувшись, крикнул на прощанье:

- Обожаю кошек!

Роман меня уже ждал.

- Что ясновельможная пани графиня намерена предпринять, пока пан Юркевич не привез завещания? - без вступления начал он.

Увы, голова моя была занята отнюдь не паном Юркевичем и завещанием и я легкомысленно отозвалась:

- А ничего! Знаете же, что я люблю господина де Монпесака и намерена заставить его как можно скорее сделать мне предложение. В крайнем случае, могу и два раза выйти за него, с интервалом в сто лет! Я и на то согласна. А что?

- Пани изволит проявлять легкомыслие, чрезвычайно огорчительное для меня, ведь поблизости ошивается Арман Гийом. А я не знаю, что легче вывести из строя - карету или автомашину.

Радостное упоение меня не покидало.

- Как же, в карете ехать безопаснее, если ее не слишком разогнать.

- Зато по обочинам больше деревьев. Прошу отнестись к делу серьезнее. Господин де Монпесак сообщил то, что нам уже известно?

- В принципе, да, за исключением того, что Луизу Лера убили в ее собственной парижской квартире.

- Для нас это без разницы, - махнул рукой Роман. - И при теперешних возможностях полиции им ни в жизнь не найти убийцы, разве что обратятся к какой колдунье за помощью. Я же лично считаю, что сейчас для убийцы более благоприятная обстановка, у него больше возможностей и, следовательно, для вас больше опасности. Так что, пока завещание не будет окончательно оформлено и подписано, я лично буду пани графиню охранять. Надеюсь, господин граф тоже. Надо еще и то иметь в виду, что многие яды пока даже не открыты.

Только услышав страшное слово, я стала внимательнее слушать верного друга. И внесла интересное предложение.

- Яды действуют в обе стороны. В конце концов, не обязательно Арман Гийом отравит меня, могу и я его. Однако для этого непременно надо его чем-то кормить, а потому он должен быть здесь.

- Был вчера.

- Вот именно. И ничего не произошло.

Сказала и вспомнила ночные шумы.

- Ох, забыла поинтересоваться у пана Юркевича, не блуждал ли он ночью по дому, потому что я слышала, как кто-то ходил по коридору. Кроме пана Юркевича некому. А я уверена - шаги слышались в коридоре у моей двери.

- И что пани сделала?

- Да ничего, просто заперлась на ключ. А пройти ко мне через кабинет нельзя, я его обязательно на ночь запираю, там ведь деньги лежат.

Роман весь напрягся.

- Вы уверены в том, что ночью кто-то ходил?

- Ну, раз я говорю... А что?

- А то, что, уезжая от нас, пан Юркевич не мог нахвалиться, как славно ему у нас спалось, дескать, давно так спокойно не спал. Как лег, сразу заснул, даже на другой бок не повернулся, горничной его пришлось на рассвете расталкивать.

- Роман, неужели вы можете предположить, что Арман Гийом как-то проник ночью в дом и пытался меня во сне... скажем, задушить?

- Почему бы нет? - пожал плечами Роман. - Да вы, графиня, и сами так думаете.

Помолчали. Вот, значит, какие дела.

- Вам известно, где он проживает?

Роман мрачно информировал:

- Под самым нашим носом, можно сказать. В нашей корчме. Заявил - любит чувствовать себя свободным, поэтому, несмотря на родство с пани графиней, не желает в ее поместье проживать. В жизни не приходилось мне столько говорить с людьми, прачка из корчмы, небось, убеждена, что я женюсь на ней.

- Потерпите, Роман, еще денька два - и все кончится. Подпишу завещание. Два денечка выдержите?

- Не знаю, два ли, - возразил Роман. - Не было случая сообщить пани, что нотариус предвидит большие сложности, опасается, что без согласования с месье Дэспленом не сможет составить полноценный документ, чтобы не к чему было придраться. Разве он пани об этом не сказал?

Может, и говорил, да я слушала вполуха. А вот привезти через день завещание обещал, это мне запомнилось.

Поскольку Роман и в самом деле лучше меня разбирался в моих делах, у него наверняка были основания возразить:

- Сомневаюсь. Вот увидите, завтра он в лучшем случае привезет предварительный вариант, чтобы его обсудить, окончательный же сможет составить лишь после консультации с парижским нотариусом, а когда от него ответ придет кто знает.

Все-таки канцелярские они крысы, эти нотариусы! Бывает, человек свою волю изложит на клочке бумаги без всяких согласований и в самых общих чертах, а все равно завещание считается законным и все его признают. Сколько раз случалось завещатель сам не знал, чем располагает, и тем не менее все делалось по его воле.

Я высказала свое возмущение вслух, на что Роман возразил - да, такое случалось, но лишь когда не было никаких спорных вопросов и наследники были приличные люди. А сколько раз дело доходило до суда, именно такого рода завещания чаще всего опротестовывались. Достаточно было возникнуть малейшим сомнениям или какой забытый родственник предъявлял претензии - и пошло-поехало. В моем же случае и сомневаться нечего, такой родственник налицо, давно моей смерти ждет.

Вздохнув, я не могла не признать правоту Романа, но дальнейшее обсуждение проблемы нарушило прибытие панны Цецилии Ходачкувны. Дальняя родственница покойного мужа, она долгие годы жила в нашем поместье, будучи сиротой-бесприданницей. Были у нее более близкие родственники, какие-то двоюродные братья и сестры, которым не хотелось иметь на шее старуху-нахлебницу. Незадолго до моего отъезда во Францию панна Цецилия отправилась к ним поразведать ситуацию и теперь вот возвратилась. Ее причитания я еще издали услышала. Слезая с брички привезшего ее торговца, она уже во дворе заголосила, обливаясь слезами: