Синяя жидкость (сборник)
![Синяя жидкость (сборник)](/uploads/posts/books/no-cover.jpg)
Синяя жидкость (сборник) читать книгу онлайн
Валентинов А. Синяя жидкость: Научно-фантастические повести. / М.: Молодая гвардия, 1990. — (Библиотека советской фантастики). — 304 стр., 100 000 экз.
В повести «Синяя жидкость» рассказывается о том, как изобретенное в средние века снадобье, обостряющее врожденные способности человека, заинтересовывает разведки разных стран.
Повесть «Дуэль нервного века» ставит проблему адекватного воспроизведения исторических событий.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
— Чтоб мне никогда больше не увидеть Аризоны, если кто-либо еще сталкивался с чем-то подобным! — выругался Веселый док и снова припал к бутылке. Журналисты мгновенно очутились возле него. Оторвавшись вторично от горлышка, Хантер дико глянул на них, недоумевая, что это за типы и как они очутились здесь, и, вспомнив, злорадно ухмыльнулся.
— Держу пари, ребята, на ящик виски против спичечного коробка, что вы не осмелитесь написать о том, что я вам сейчас покажу. Иначе ваши боссы решат, что вы растворили в спирте последние мозги, которых у журналистов и так ограниченное количество.
— Слишком много слов тратите, док, — спокойно отпарировал Браун. — А слова — это ценность, эквивалентная свободно конвертируемой валюте. Хотите, я скажу, чем вы собираетесь нас поразить?
И Хантер и Бедворт недоуменно уставились на него.
— Булыжник, проткнувший этого человека, стал частью его организма, — невозмутимо продолжал Браун.
Не прислонись Хантер заранее к холодильнику, он бы упал.
— С ума сойти, верно! Камень не только врос в тело, он начал пронизываться кровеносными сосудами. Это как раковая опухоль. Только не поймешь, кто же тут играет роль онкогена, кто кого растворяет. Но как вы догадались, мистер?
Вопрос повис в воздухе: журналисты были уже в операционной, где у стола застыл полностью потерявший способность двигаться и говорить фельдшер. И на их глазах случилось невероятное.
В обнажающем свете бестеневой лампы на белой простыне резко выделялось смуглое, худое тело с выступающими ребрами. Маска была снята, но больной еще не пришел в сознание, хотя толстые, почти без ресниц веки изредка трепетали, словно силились раскрыться. Но журналисты не смотрели на его лицо. Их глаза были прикованы к левому боку раненого, где между четвертым и пятым ребром наливался синевой и пульсировал огромный нарыв. Казалось, он вот-вот лопнет… Бедворт даже отступил на шаг, загородившись объемистым баллоном аппарата «искусственное легкое». Но нарыв не лопнул. Вдруг пульсация прекратилась, и сине-багровый желвак за несколько минут ушел внутрь, будто растворился в теле. А еще через минуту Таникава раскрыл глаза и медленно, неуверенно встал на ноги.
— Век не видать мне родной Аризоны! — как-то безнадежно ахнул Хантер и сделал очередной внушительный глоток.
Наступило молчание, тем более тягостное, что никто из них не решался заговорить, хотя каждого буквально распирало от вопросов. Бедворт был на грани истерики. Хантер сник и непрестанно проводил по лицу трясущейся рукой, будто сомневался: он ли это? Браун ушел в себя — казалось, он сопоставлял то, что видит, с теми воспоминаниями, которые наконец-то сумел вызвать из глубины памяти.
…Дверь распахнулась, и в операционную ворвался Вестуэй — в берете, надвинутом на самые глаза, в грязяом комбинезоне, с автоматом на боку и сигаретой, зажатой в уголке рта. На фоне ослепительной хирургической белизны он резал глаз, как корявый замшелый пень среди скульптур музея изящных искусств. Хантер никак не отреагировал на такое вопиющее нарушение правил.
— Кажется, успел вовремя, — заявил бравый сержант, оглядывая всех твердыми прищуренными глазами и мгновенно оценивая обстановку. — Недаром пилот всю дорогу гнал, на форсаже. Вы молодец, док, быстро поставил его на копыта. Ну, приятель, давай в кутузку. Теперь твое место за решеткой, как у макаки в зоопарке.
Последние слова, относились к Таникаве. Он покорно шагнул вперед. Подмигнув присутствующим, Вестуэй ткнул дулом автомата в спину арестованного, и дверь за ними закрылась.
В ту же ночь, которая, кажется, никак не хотела кончаться, в маленьком номере военной гостиницы между журналистами происходил серьезный разговор.
— Нас поднимут на смех, — сказал Бедворт после долгого молчания.
Они полулежали в удобных раскладных креслах, разделенные низким столиком. На его полированной, поверхности матово поблескивала почти полная бутылка и два бокала. Каждый отпивал виски, маленькими глоточками — не по желанию, а чтобы продлить паузы в разговоре. Ситуация была из тех, что требовали ясной головы и полного напряжения сил.
— Мы потеряем репутацию, — опять сказал Бедворт.
— Вполне возможно, — отозвался Браун, делая символический глоток и попыхивая трубкой. — И тем не менее мы обязаны написать все, что видели.
— Но почему мы должны выкладывать все сразу? Что нам мешает ограничиться информацией о поимки последнего диверсанта? А потом, когда сюда сбегутся ребята из других контор, мы первыми дадим остальные подробности. Но тогда их повторят все.
Они попали в ту не столь уж редкую ситуацию, которая на журналистском сленге называется групповым капканом. Когда несколько репортеров натыкаются на один и тот же факт, они вынуждены сообщать о нем одинаково. В противном случае считается, что тот, кто пропустил какие-либо подробности, сделал работу некачественно. Это уже забота редакции, как она препарирует твое сообщение в своих интересах. Но Бедворта передергивало нри одной мысли о том, какой хохот поднимется в агентстве, когда там прочитают его репортаж из операционной. О филиппинской хирургии-то уже говорят с усмешкой, а уж о булыжнике, растворяющемся в теле… И он напрочь забыл о предыдущем споре с коллегой сутки назад, не думал о том, что их роли так разительно переменились. Просто сейчас были другие обстоятельства.
— Мы обязаны написать все, что видели, — спокойно повторил Браун. — Хотя бы потому, что из всех сегодняшних событий это — самое важное. Последыши второй мировой — это прошлое. Камень, становящийся компонентом человеческого организма будущее. И будущее страшное. Это я тебе как бывший биолог говорю. Ядерная бомба — детская игрушка перед этой штукой.
— Но где гарантия, что все это не мистификация, как пресловутая филиппинская хирургия? По-моему, на этом архипелаге живут большие выдумщики. В конце концов, что мы знаем? Было два диверсанта, один расгворился в скале… Да полно, существовал ли он, этот Като?
— Существовал. И был очень толковым парнем.
— Можно подумать, что вы старые знакомые, — фыркнул Бедворт.
— Так оно и есть, — невозмутимо подтвердил Браун. — Я два года прожил с ним в одной комнате, когда учился на биологическом факультете. Я был студентом, он кончал аспирантуру. И хотя он постарше меня лет на пятнадцать, это не мешало нам дружить.
Бедворт даже поперхнулся дымом и долго не мог откашляться.
— Это может быть простым совпадением, — сказал он наконец, вытирая платком выступившие слезы. — Разве один Като в Японии? Чтобы толковый ученый стал простым солдатом…
— Именно он и стал. Только не простым. Лет двадцать назад я случайно узнал, что он служил у генерала Сиро Исии.
— Ладно, — отступил Бедворт, — предположим. Но этот тигр в дереве, человек в скале… Может ли быть такое слияние мертвой и живой материи?
— Ну, назвать дерево мертвой материей трудно. Скала… Так мы сами это только что видели. Какая разница — человек в скале или скала в человеке? В конце концов, что тут удивительного? Разве не содержится в человеческом организме множество элементов, которые мы относим к мертвой природе, вплоть до железа? Вспомни кораллы, которые состоят из известняка, а питаются органикой. Наконец, вирусы… Науке до сих пор неясно, живая это материя или мертвая. А как они распоясываются в клетках! Но не в этом дело.
— А в чем же?
— А в том, — криво усмехнулся Браун, — что все это я давно видел: и змею в воздухе, и тигра в дереве, и человека в скале…
— Где? — почти закричал Бедворт.
— На одной картине, там все это было. И храм был, и голубая лужа.
— Какая еще лужа?
— Таникава почему-то ничего не сказал о ней. Возможно, просто не дошел до храмовой площади. И это его спасло. А на картине была лужа. И чувствовалось, что она — самое главное.
— Что же это за картина? Где ты ее видел?
— Долгая история, — вздохнул Браун. — И не очень веселая. Не будем ее вспоминать. Да и не в ней суть. Короче говоря, я настаиваю на полном тексте.