Дороги вглубь (с иллюстрациями Павлинова П.Я.)

На лице Модеста Никандровича появляется несколько мелких морщин. Он озабоченно смотрит на чертеж, беззвучно шевеля губами. Но это продолжается всего лишь несколько секунд. Его лицо снова принимает веселое выражение.

— Ах, простите! — восклицает он. — Я не обратил внимания на сноску. Ну да! Конечно, все правильно! Еще раз прошу простить меня…

К разговаривающим приближается механик Уточкин.

— Костя, как хорошо, что вы пришли! А я как раз хотел посылать за вами. Видно по всему, что деталь, которую я поручил вам собрать, уже готова. Не правда ли?

— Еще не готова, Модест Никандрович. Постараюсь выполнить ваше распоряжение через два часа. Тут вас ожидает инженер Крымов. Я пришел сообщить вам…

— Крымов?

— Ну да! Новый инженер.

— Это насчет необыкновенного проекта… Совершенно верно!

Цесарский извиняется перед конструктором, с которым только что разговаривал, и направляется к выходу.

— Очень рад с вами познакомиться! Проходите, пожалуйста… проходите, говорит он Крымову, приглашая его в свой кабинет. — Располагайтесь, как дома. А я ведь давно вас жду! Садитесь, прошу вас…

Цесарский суетится, роется в папках с бумагами.

— Вот ваш проект…

— Модест Никандрович! Разрешите мне самому объяснить вам… — начинает Крымов, пододвигая свое кресло ближе к письменному столу.

— Конечно! Конечно, Олег Николаевич! Весь превращаюсь в слух! Ведь это так интересно! Вот только я приготовлю лист чистой бумаги.

Цесарский вынимает из кармана пиджака самопишущую ручку и слегка морщится.

— Несчастье у меня с ручками. Просто несчастье! Недавно мне подарили замечательную самопишущую ручку отечественного производства. И, представьте себе, — потерял! А ведь чудесная была ручка! Удивительная! Теперь вот приходится писать старой… Итак, я слушаю вас…

После разговора с Трубниным Крымову приятно было беседовать с Цесарским. Этот человек был так обаятелен, что на душе сразу стало легко. Олегу Николаевичу казалось даже, что, если Цесарский и признает проект негодным, он все равно уйдет отсюда не слишком обиженным.

Но Цесарский не признал проект негодным. Он восторгался им, удивляясь его необычайности. Модеста Никандровича смущало только одно.

— Удивительно! — говорил он. — Удивительно, что машин, подобных вашей, не строят за границей. Видите ли… попытки, конечно, были, но, насколько мне известно, закончились неудачей. В конце концов это неважно. Моя помощь будет заключаться в том, чтобы снабдить вашу будущую машину подземным звуколокатором. Так я вас понимаю?

Модест Никандрович то начинал говорить о совершенно посторонних вещах, то снова возвращался к проекту.

Время текло незаметно. Раскаты грома доносились теперь издалека.

— Дождь льет, как из ведра… — рассказывал Цесарский, играя автоматической ручкой. — Как бы вы не простудились, говорю я министру. А он, представьте себе, совершенно не обращает на это внимания! Выходит из машины и — прямо к месту испытания моего прибора, к железнодорожному полотну.

Крымов выслушал повествование инженера о случае, доставившем ему большую славу, с явным интересом.

— Рад всегда вас видеть! Заходите, пожалуйста… Буду помогать, чем могу… — говорил Цесарский на прощание, провожая Крымова до дверей.

Глава седьмая

Покинув конструкторское бюро инженера Цесарского, Крымов направился к директору. Свидание с ним было назначено еще с утра.

В приемной к Крымову подошел молодой человек с вьющимися черными волосами.

— Разрешите познакомиться… — сказал он, весело улыбаясь. — Моя фамилия Петряк, счетовод производственного отдела.

— Инженер Крымов… — Олег Николаевич протянул счетоводу руку.

— Ну, как наш институт?

— Мне здесь нравится, — ответил Крымов, вспомнив свой разговор с Цесарским.

— У нас есть замечательные ребята, — продолжал Петряк. — Вы встретите таких людей, которые вам пригодятся для будущей работы над образами.

— Для чего пригодятся? — удивился Крымов.

— Да увидите сами! Мы хотим вас привлечь к общественной работе в самом широком смысле этого слова.

— Насколько у меня хватит умения, общественной работой займусь обязательно. Дайте только немного освоиться.

— Среди нашей молодежи вы будете пользоваться большим авторитетом. Такие люди, как вы, всюду желанные гости… Ну как, приготовились к выступлению? Катушкин мне говорил, что все в порядке!..

Крымов не знал, что они разговаривают на разных языках. Он не видел афиши, объявлявшей о литературном вечере, на котором должен был читать стихи, и не подозревал о надвигающемся скандале. Олег Николаевич мало следил за поэзией и не слышал о поэте-однофамильце, носящем к тому же его имя. Поэтому Крымов решил, что речь идет о его предстоящем свидании с директором.

— Да это, собственно говоря, будет разговор в общих чертах, — задумчиво проговорил он.

— Все равно очень интересно! У нас тут мало кто разбирается в этом деле, решительно заявил Петряк.

— Что вы! А инженер Цесарский? Я с ним только что говорил. Наконец инженер Трубнин…

Теперь настала очередь удивиться Петряку. Он впервые слышал, что Трубнин интересуется поэзией.

— Как вы смотрите на Катушкина? Будет ли из него толк? — снова задал вопрос Петряк. — Вы знаете, с ним просто беда! Парень не любит своей работы. Теперь вся надежда на вас…

— На меня?!

— Ну конечно! Мы все ждем, что вы ему поможете…

— Да… действительно, Катушкину нужно помочь… — пробормотал Крымов. Надо помочь, и я помогу ему, — закончил он твердо.

— Вот и хорошо! — радостно воскликнул Петряк, пожимая руку Крымова. — Я ему так и передам. Да, вот еще что! Ведь у нас есть ребята, подобные Катушкину! Конечно, со всеми сразу вам будет трудно заниматься, но со временем… в смысле их роста, так сказать, помочь тоже нужно. Вы меня понимаете?

— Вообще понимаю. Только вы уж слишком большие надежды возлагаете на меня…

Крымов хотел сказать еще что-то, но в это время Нина Леонтьевна предложила ему зайти к директору.

— Потом мы с вами поговорим об этом подробнее… — пообещал он, прощаясь с счетоводом.

— Константин Григорьевич, я пришел, чтобы переговорить о необходимости приступить как можно скорее к постройке модели машины, — начал Крымов, поздоровавшись с директором. — Вот тут общий вид. Первую модель, я считаю, надо строить небольшую. — Олег Николаевич разложил на столе чертежи.

Директор быстрым движением пододвинул их к себе и стал внимательно рассматривать.

— Скажите, пожалуйста… вы этим делом собираетесь заниматься серьезно или это минутное увлечение? — неожиданно спросил он, делая ударение на слове «минутное».

— Конечно, серьезно!

— Гм-ммм…

Наступило молчание.

— Видите ли… — продолжал Гремякин. — Принцип подобной машины так необычен. Я не хочу сказать, что в этом совершенно новом принципе заложена какая-либо порочная идея. Нет! Я верю, мы, можем осуществить даже идею, кажущуюся сейчас фантастической! Не в этом дело. Дело в человеке, берущемся бороться за осуществление идеи. Понимаете, бороться, преодолевать тысячу преград. Способны ли вы на это?

— Еще бы…

— А я не совсем уверен… Для осуществления предлагаемой вами машины нужна железная воля и… целеустремленность. Понимаете? Це-ле-уст-рем-ленность… Человек должен посвятить себя целиком этому делу, может быть, не на один и не на два года. Вы же… мне так кажется, решили заниматься проектом машины между прочим, параллельно с другим делом, которым уже занимаетесь с увлечением…

— Я не понимаю вас… — начал Крымов.

— Подождите. Сейчас поймете. В нашем институте разрабатываются десятки машин. Все они как воздух нужны стране… Прежде чем заняться еще одной машиной, внести ее, так сказать, в производственный план, за выполнение которого мы все отвечаем, я должен взвесить все обстоятельства. Подумать, кому поручить осуществление проекта.

Директор посмотрел на Крымова. Он увидел, что сидящий перед ним инженер слушает его с полуоткрытым от удивления ртом.