Мир демонов

Остальные — все люди других империй и федераций — конечно, были обречены с момента их рождения. Только люди Аркона могли быть спасены, но для чего спасены, этого не знала даже Делла. Лучший мир с лучшими зданиями, где не нужно добывать пищу и работать. В это верят низшие классы.

— А вы? Контролеры?

Она состроила недовольную гримасу.

— Некоторые Контролеры — Саймон один из них — не верят больше ни во что. Когда ты умираешь, ты мертв, говорят они.

— И это, к тому же, вполне разумная и гигиеническая вера, — сказал, входя, Саймон. Его морщинистое лицо светилось от новостей. — Мы называем это Научный Рационализм. Он вытеснит мистическую веру наших предков, и от этого мы не станем ничуть хуже или менее благородней!

— Ну, я не знаю, — сказала Делла. Ее родители были строги в соблюдении деталей ритуала, в должном вознесении хвалы и благодарностей Бессмертному, в точном соблюдении всех Дат. — За этим миром, который мы знаем, должен быть еще какой-то смысл и разум.

— Что ж, если он и есть, ему придется подождать, — сказал Саймон резко. Стэд, оденься как можно аккуратнее, тщательно выбрейся, чуть-чуть одеколона, чистые ногти. Ты еще во многом школьник с грязной шеей. Капитан призывает тебя сегодня после обеда!

Приготовления прошли в суматохе. Он не мог даже предполагать, чего ожидать ему и чего ожидали от него. Все его попытки вытянуть что-нибудь из Деллы или Саймона натыкались на молчание, веселое, терпеливое молчание, проявлявшее их научное образование. Он даже попытался выкачать что-нибудь из Карджила, но был встречен молчанием еще более суровым, более военным, менее веселым.

Ярко окрашенный электромобиль, украшенный личной эмблемой Капитана вертикальный клин с двумя маленькими клинышками, свисающими вниз под углом сорок пять градусов — подъехал за ними и на скорости помчался по улицам лабиринта, вниз по рукотворным спиральным склонам, глубоко вниз и в просторное помещение, где под потоком почти невыносимо яркого света от множества электрических ламп зеленел мох.

— Здесь мы находимся в самой нижней, наиболее важной и роскошной части лабиринта, — сказал Саймон. Даже несмотря на его непроницаемую отрешенность ученого, он заметно вспыхнул от великолепия окружающей обстановки. Отвесные стены поднимались на сотню футов, и это почти — почти, но не совсем, как сказал Карджил, — вызывало паническое чувство отсутствия крыши, которое даже самых сильных людей может довести до полного идиотизма.

— Только Форейджеры, кажется, способны отбросить на время это чувство, и даже они не могут вынести слишком много экспедиций во Внешний Мир.

Стэд читал о болезни, называемой «Чувство отсутствия крыши», в медицинских книгах и не хотел ни сейчас, ни потом испытывать ее.

Они вышли из машины и прошли между плещущимися фонтанами по направлению к овальному проходу, сквозь который блистали оранжевые и голубые электрические огни. Обстановка здесь демонстрировала все искусство, красоту и вдохновение человеческой расы в наиболее великолепных проявлениях. Контрфорсы и опоры, несущие арки, колонное великолепие здания красноречиво говорили о годах изнурительного труда, о бесконечном множестве людей, посвятивших себя этому. Здесь можно было почувствовать и увидеть, как построенные людьми сооружения сгибаются, выдерживая на научных и великих в архитектурном плане конструкциях всю тяжесть и давление мира. Здесь никогда не будет провала. Здесь никогда не обрушится потолок. Здесь человек построил себе самое безопасное, уютное, наиболее великолепное и блистательное убежище в мире.

— Моя душа согревается каждый раз, когда я вижу покои Капитана, — сказал Саймон, и его лицо тоже сияло не только от отраженного электрического света.

Они прошли через овальную дверь.

Здесь царила роскошь. Быстро, но в соответствии с этикетом, их провели через множество комнат, устланных мягкими коврами, сверкающих мириадами огней, украшенных картинами, настенными росписями и красками, которые ослепляли своим великолепием, и в конце концов почти отключали все чувства, погружая человека в неизмеримые глубины наслаждения. Бронзовые двери со стуком распахнулись перед ними, как двойной удар гонга.

За ними они смогли лишь бросить один хаотичный взгляд на огни, на массу лиц, обращенных к ним, на буйные краски одежд, на украшения, перья и блеск оружия; аромат огромной толпы Контролеров с тысячами различных нюансов поднимался перед ними; звук приглушенного шепота тысячи голосов мягко звенел у них в ушах. И вот они шли по простирающемуся вдаль пурпурному ковру к Контрольному Креслу, установленному на возвышении под царственным великолепием огней. У Стэда сжало горло от чувств.

Слуги, одетые во все белое, принесли три маленьких позолоченных стульчика и поставили их в ряд.

— Вы можете сесть, — сказал сидящий на контрольном кресле.

Послушно садясь, Стэд взглянул вверх. Аура света от сияющих огней вокруг сидящего не позволяла видеть детали, и его собственные эмоции затуманивали его взгляд. Но он видел, что Капитан был пожилым человеком с седыми волосами, с седой бородой, с суровым выражением лица. Он сидел немного наклонившись вперед, его голубые проникновенные глаза не мигая смотрели на них.

Стэд опустил глаза, чувствуя себя богохульником.

— Повторите ваш отчет, — сказал Капитан.

Саймон послушно начал рассказывать о работе, которую они проделали со Стэдом. Старик рассказывал, не пропуская ничего важного и значительного, и напряжение и величественность сцены ничуть не уменьшились. Две тысячи ушей слушали в огромном холле. Стэд сидел, уставившись на ковер под ногами. Эти вещи были слишком серьезны и недоступны его пониманию. А свет слепил его.

Наконец Саймон дошел до настоящего момента.

— После этого отчета, сэр, Стэд должен заняться, как рекомендовала ваша Команда, какой-нибудь практической работой, которая могла бы…

— Да, — сказал Капитан, и Саймон замолчал. — Мы решили, что он станет Форейджером.

Полная тишина.

Затем Делла подняла голову.

— Форейджером, сэр? Но… — Она не могла продолжать.

— Когда он совершит первую служебную экспедицию с Форейджерами, мы снова увидим его. Только тогда ему будут показаны предметы, которые вам известны. Это все. Вы можете возвращаться на свою станцию.

При этих ритуальных словах, завершавших аудиенцию, Саймон и Делла встали. Стэд тоже встал, как его учили. Его мысли были в беспорядке. То, что он будет Форейджером, значило, что значительная часть мучительной работы Саймона и Деллы одним ударом становилась бессмысленной. К чему теперь алгебра, теория Повторяющихся Зданий, Эволюционная теория и ее неприменимость к человеку как уникуму? Форейджеру нужен зоркий глаз и верная рука, способность бегать быстрее, чем Сканнер, а затем замирать в неподвижности камня, умение обращаться с оружием и сноровка в наполнении мешка припасами.

— Клянусь всеми Внешними Демонами! — бормотал Саймон себе под нос, потирая подбородок дрожащей рукой. — никогда не думал, что так выйдет! Это почти…

— Одумайся, Саймон! — сказала Делла, ее лицо было бледно при свете.

Они вышли из покоев Капитана, прошли вновь через величественные комнаты, электромобиль доставил их назад в лабораторию Саймона на верхних уровнях лабиринта. Все путешествие прошло молча.

Затем Саймон, свободомыслящий ученый, не смог больше сдерживаться.

— Я никогда не обсуждал приказы Капитана, — сказал он, резко опускаясь на стул, волосы его были взъерошены. — И никогда не буду. Но это… из-за этого я почти могу согласиться с диссидентами. Мой отец прикончил бы собственную жену, если бы Капитан приказал это. Я бы этого не сделал, потому что уверен, что Капитан никогда не мог бы отдать такой приказ. Времена изменились, и мы меньше подвержены старым идеям и порядкам. Но это!

— Может быть, мы лучше подумаем, что нам делать, — сказала Делла. Ее поведение стало нервным и раздражительным после аудиенции у Капитана. Она постукивала своими тонкими пальцами по подлокотнику кресла в ритме, который раздражал Стэда.