Экзамен-2 (СИ)

Потому что вообще уже слабо воспринимал реальность. И, опять же, не могу точно сказать, что именно изменилось. Но помню, что процесс отвязывания меня я наблюдал отстранённо, как будто это не моё тело, а чьё-то чужое. Как я оказался в другой комнате, сидя лицом к абсолютно тёмной стене — я не помню. Помню только, что слева от меня сидел хаал, а справа — Хашеп. А я пытался понять, кто из них кто, хотя точно знал, что Хашеп — справа.

— Урр си Хашеп, — сказала она.

— Урр си Смаарр, — сказал жрец.

— Урр фар Смаарр.

— Урр фе Хашеп.

Я слушал и пытался понять, что происходит. Почему «она будет жрец» или почему «Он не будет человеком». Откуда берутся эти «в настоящем времени прошлое и будущее сходятся воедино» или «сегодняшний завтрак потом будет вчерашником». Через какое-то время я понял, что не слышу того, что они говорят. Слова слились в монотонный гул. А ещё через некоторое время я понял, что моя голова превратилась в трубку. Трубка была длинной и гибкой, она проходила где-то между глаз и заканчивалась там, сзади, в том месте, куда засовывали инородный предмет. Поскольку головы у меня больше не было, то я ничего не видел и не слышал. И только через эту трубку в меня заливали что-то чужеродное, но такое мне нужное!

Кажется, напряжение оказалось слишком большим, и я потерял сознание. Хотя я так и не понял, что случилось. Помню только, что очень болели глаза, которых не было, а это сильно раздражало.

Возвращение в реальность было крайне болезненным. Я застонал.

— Тише, любимый мой, тише. Это пройдёт. Потерпи. Ты всё вытерпел, всё получилось. А это пройдёт, я знаю.

Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что звуки Высокого Языка действительно несут утешение и уверенность. Значит, действительно получилось. Но это усилие оказалось для мозгов слишком большим, и голова опять полыхнула болью.

— Если можешь — поспи. Если нет — я тебя поласкаю.

— О, нет! — простонал я. Если меня сейчас ещё и ласкать начнут — я же сдохну!

Хашеп рядом закудахтала.

— Милый, у тебя ещё некоторое время мозги будут путаться. У нас ласкать — это совсем не то, что ты подумал!

И я понял, что она абсолютно права. «Си эрр ашшаа» — это именно ласкать. То есть, проявлять внимание и участие, выражающееся в поглаживании и вычёсывании. И что мою многострадальную голову ласкают когти Хашеп. И хотя мне всегда приятны её ласки в любом виде — облегчения это не приносит…

Я сижу и смотрю на свою Хаш. Вот не знаю, почему, но я чувствую, что она — моя. Она сладко дрыхнет на матрасике и в этот момент особенно напоминает огромную и нескладную лису. Нескладную в том смысле, что она ничем лису-то не напоминает, хаарши вообще имеют уникальную форму тела. Но вот что-то лисье в ней есть. И вот она лежит на боку, ручки вытянула, ножки сложила, хвост свесился на пол… Бока мерно вздымаются, ухо во сне дёргается. На руках у неё чёрные перчаточки, а вокруг когтей рыжеватые пропалинки. Буроватый тёмный мех резко светлеет на груди и животе, кстати, там он намного мягче и нежнее, хотя и длиннее, чем на спине. Я вспомнил, как жалко она выглядела в конце полёта. А сейчас — упитанная, здоровая, гладкая. И это всё — моё! Голова ещё не прошла, но спать я уже не могу. Вот и сижу, любуюсь своей самочкой. Нет, девушкой. Ибо даже в мыслях не могу считать её животным. Хотя человека она напоминает только стоя и только со спины. И в скафандре. Милая ты моя, как же мне удалось в тебя втрескаться-то? Вот только гляжу на тебя — и внутри всё аж сжимается от нежности. А почему, как? Кто ж теперь объяснит?

И вот я знаю, через что ты прошла. Ты добровольно легла на эти прочные брусья, тебя крепко связали и засунули трубку в голову. И ты после этого долго и муторно учила языки. То ли один, то ли два, то ли все пять. Не знаю, как это делается, но если ты пять раз ложилась на этот стол пыток… Ты святая! И очень, очень решительная хаарши. Я, например, второй раз на это не пойду. Хоть застрелите. Мне сейчас даже просто касаться затылка страшно! Я хотел высказать этому Смаарру всё, что я о нём думаю, и о его методиках, и о всём их грёбаном мире… А сам сейчас думаю — если бы я знал, я бы дал себя привязать? Да фигушки! Ни за что бы не дался!

Хаш тоже устала. Это же надо чётко и в нужном темпе выдать сотни телодвижений, тысячи слов, десятки тысяч фраз и предложений! Хорошо, что у них уже наработаны методики… Интересно, а зачем хаарши разрабатывали методики обучения языкам? Да ещё столь варварские? Нет, ну надо же, голова уже почти не болит, но так и хочется почесать внутри. Очень занятная методика.

Я погладил пушистое бедро, и хвост шевельнулся. Просто шевельнулся, во сне.

Какой же необычный у меня получается медовый месяц! Начисто лишён секса, зато мучений — на двадцать лет вперёд.

Сейчас я понимаю людей, которые неожиданно обрели зрение или слух. Мир до этого был привычен, на недостаток не обращаешь внимания. И вдруг — оказывается, вокруг происходило столько интересного! А ты и не знал!

Например, я понимаю, что вот этот младший помощник старшего подмастерья какого-то там жреца распекает рабов. Раньше я бы подумал, что он ругается на них чуть ли не матом. Сейчас я знаю, что он просто перечисляет список их недоделок и ошибок. Уши рабов прижаты в смысле «Ой, я так виноват, я так виноват!» — но даже мне видно, что никакой вины они за собой не чувствуют. И ничего бы такого в этой бытовой сценке не было, если бы я не вспомнил выражение морды того раба. И уши! Теперь я знал, что они выражали отчаяние крайней степени. Но при этом казнимый не дёргался и никак не высказывал своих чувств, хотя, безусловно, знал, что с ним сейчас сделают.

За столом все присутствующие продолжают болтать о своём, в том числе — обо мне. Перешучиваются, обращаются к Хаш, но та, как и прежде, делает вид, что ничего не слышит. Мне же очень хочется что-нибудь ответить, но я пока не рискую демонстрировать своё знание местного языка. Тем более, что в нём огромное значение играют уши и хвост, которых у меня нету. И одна и та же фраза, произнесённая вслух, может иметь до десяти разных значений в зависимости от. Самих хаарши такие условности не смущают, болтают и шевелят ушами без всяких трудностей.

После завтрака Смаарр вручает мне какой-то ритуальный жетон с зубастой пастью. Присмотревшись, понимаю, что зубы образуют ромб.

— Сходи на рынок и выбери раба.

Только не на «рынок», а в «общественное место». И не «купи», а именно «выбери».

— А где это?

— Язык знаешь, голова на плечах. Разберёшься.

— А какой нужен раб? Я же их никогда не покупал!

— Вот и потренируешься.

— Что хоть выбирать? — перешёл я на английский. Кстати, сейчас у меня не было ни малейших проблем с этим языком. Я мог думать на нём и говорить, как на родном. Фразы рождались свободно, естественно. — Самец нужен или самка? Молодой, старый, здоровый или умный?

— Я тебя не ограничиваю. Какого возьмёшь, такой и будет.

— А если я ошибусь?

— Тяжело сделать неправильно, если нет правил.

А Хаш в это время исчезла! Ушла по своим делам, свято уверенная, что уж вот теперь-то её помощь точно не требуется. Раньше я без неё как без… языка. Даже спросить ничего не могу сам! Сейчас — пожалуйста. Но вот именно сейчас она мне нужна, как воздух!

Или…

Или забить на указание этого нахала? Ну и что, что он отец Хаш? Мне-то он кто? Мы, между прочим, ещё не женаты даже. Вот после свадьбы — пожалуйста. А может, той свадьбы ещё и не будет!

Видимо, эта мысль меня и отрезвила. Не, конечно, я могу тут гнуть пальцы веером и доказывать, что мой хвост пушистее… Ой, то есть, что я тут парень независимый и гордый, но цена моей гордости? А вдруг они скажут «Иди, друг Коля, к себе в родной мир, и нечего тут пасть раскрывать на лакомый кусочек»? Вот будет смешно!

Получается, что и послать я Смаарра не могу. Точнее, могу, но не хочу, а результат тот же.