Поймай падающую звезду

— Мы хотим узнать, не вы ли тот самый Глир, который совершил великое путешествие через море много лет назад?

Сморщенное лицо под шлемом просветлело, а согбенная спина горделиво распрямилась.

— Конечно, это я! — с явным удовольствием произнес старик.

— Тогда мы хотели бы поговорить о вашем путешествии, — сказала Чалит. — Нам интересно узнать, что вы нашли.

— Руины и развалины, — грустно ответил Глир. — Печальную тень былого величия и ничего больше. А теперь, извините…

И он продолжил свой путь к Дому Истории.

Не зная, как задержать старика, Креоан решил сыграть на его, может быть, слегка угасшей, но все же еще существующей гордости.

— Неужели дело дошло до того, — насмешливо сказал он, — что вы, сильный духом человек, бежите в прошлое, как испуганная мышь в нору?

Глира, однако, это совершенно не задело, и он скрипуче засмеялся:

— Разве есть в нынешнем мире место для человека, сильного духом? Какое дело достойно его внимания? Если бы я нашел человека — мужчину или женщину, всё равно! — который ходил по улицам моего мертвого города во времена его расцвета, я, наверное, посвятил бы этому человеку свою жизнь. Но найти такого не смог. Поэтому я, как вы сказали, бегу в прошлое.

— У нас есть дело, достойное человека сильного духом, — сказала Чалит. — Присядьте ненадолго, и мы расскажем вам об этом.

Огорченный задержкой, то и дело оглядываясь на Дом Истории, Глир присел вместе с друзьями на скамью. Креоан и Чалит коротко рассказали ему о своем намерении, и внимательно слушавший их Глир восхищенно заговорил:

— Это благородное дело! Такое было по плечу только людям прошлого — людям, не знавшим слова «невозможно». Если бы то, о чем вы мне рассказали, происходило столетие назад, когда я был молод и энергичен, не раздумывая присоединился бы к вам! Я знаю, что скоро умру и меня все забудут. Но вы, если вам будет сопутствовать удача, останетесь жить в памяти всех жителей Земли, кроме, разве что, нескольких Историков, которые выберут для себя другой период. Но я с радостью помогу вам, хотя моя помощь будет мала. Поделюсь с вами знаниями, которые, как мне казалось, давно выветрились из моей памяти, но сейчас я понимаю, что нет. Всё вернулось!

Он скрестил руки на груди и возвел глаза к небу. Потом снял шлем, положил его на колени и, водя пальцами по выгравированному на металле узору, опять медленно заговорил:

— Видите ли, я был не одинок в своей жажде приключений. В годы моей юности было просто какое-то поветрие, мода на путешествия. Причем и я, и мои товарищи предпринимали их в одиночку, соперничая друг с другом. Вы знаете мое имя — значит, вы, скорее всего, слышали рассказы обо мне. Но что вам говорят такие имена, как Беринголь, или Казадор, или Квейс? Ничего? О, боже!

Глир горько вздохнул и закашлялся. Потом, немного помолчав, продолжил рассказ:

— Беринголь направился на север и вышел на странную дорогу, вымощенную камнем. Через какое-то время, как он потом рассказывал, он увидел диковинные корявые растения, сочащиеся ядовитым соком. Среди них бродили существа, которых он назвал диколюдьми. Когда наступала темнота, он слышал, как они что-то бормочут на непонятном языке. Там же он нашел полуразвалившиеся строения из бревен, в которых диколюди держали пчел, чтобы получать мед. Когда измученный голодом Беринголь хотел подкрепиться медом, он узнал, как хорошо диколюди вооружены: один из них размозжил дубинкой ему локоть. Вернувшись домой, ослабевший и больной Беринголь так и не смог уже оправиться и вскоре умер. Так что идти на север вам, по-видимому, не имеет смысла.

Думаю, что не стоит и пересекать море, как это сделал я. Долгие дни совершенно одинокий я сидел в своей маленькой открытой лодке в ожидании хоть небольшого ветерка, который бы надул парус. Меня сжигало солнце, я грезил о глотке воды — только безумная юность позволяет человеку так обращаться со своим телом! И что это мне дало? Я высадился на островах, которые когда-то были великими и могущественными, и обнаружил пустые черепа, валяющиеся среди осколков драгоценных камней. Из этих камней были сделаны окна башен, разбитые зимними бурями. Башни эти, представьте себе, не росли сами, как наши дома, а были возведены человеческими руками, и в них, как в органных трубах, свистел ветер, выводя песню-реквием по исчезнувшим навеки строителям. До сих пор в моем стареющем мозгу звучит эта музыка — самая грустная на свете.

— И там никто не живет? — воскликнула Чалит.

— Не только никто, но и ничто, — ответил старик. — Ничто, кроме плюща, семена которого, принесенные ветром, падали в пыльную землю и пускали корни. Там все обвито гирляндами плюща — темно-синими, коричневыми, черными…

Ошеломленный печальной картиной, которую нарисовал Глир, Креоан спросил:

— А что произошло с другими путешественниками? Что случилось с этим… как его… Квейсом?

— С Квейсом? Он не вернулся. По крайней мере живым. Годы спустя, когда мое собственное путешествие слегка поблекло в памяти, я гулял по берегу недалеко отсюда — там, где река Слейнд впадает в море. И вдруг увидел лицо, смотревшее на меня сквозь кусты. Мне стало страшно, но я все-таки подошел к кустам. Действительно, там был человек Квейс. Он поднимался и опускался на волнах, удерживаемый в вертикальном положении большими камнями, привязанными к ногам. На его мертвых губах застыла усмешка, а на обнаженной груди были вырезаны какие-то слова. Но грудь опухла, и я не смог ничего разобрать. Если бы не кольцо на пальце, хорошо мне знакомое, я не узнал бы своего друга.

— Что же с ним произошло? — прерывающимся голосом спросила Чалит.

— О, кто же знает? Может быть, какие-то туземцы в отместку за то, что он вторгся в их владения, убили его и возвратили нам как предостережение, чтобы никто никогда не пошел по его пути. Это было очень давно, девочка. Когда десять лет назад я пришел на то место вновь, там уже ничего не было, кроме разбросанных костей.

Чалит и Креоан испуганно посмотрели друг на друга — они не представляли себе, что мир так опасен.

— История Казадора, — продолжал Глир, — тоже может послужить вам предостережением, по какой дороге не надо идти. Он пошел на восток и вернулся сумасшедшим.

Наступило долгое молчание. Креоану вдруг показалось, что он ощущает пульс истории, в которой возникают огромные империи и одновременно гибнут другие, и что этот пульс постепенно замедляется, как ток крови в старых венах Глира. И еще одна мысль пришла Креоану в голову: падение зловещей звезды является благодеянием и самым безболезненным выходом для человеческого рода. Но, возможно, такая мысль возникла у него лишь из-за воздействия на его мозг процессов, происходящих в Домах Истории.

— Вы поставили перед нами слишком много препятствий, — пробормотал Креоан, недовольно глядя на Глира.

— Не возмущайтесь этим! — сказал старик и положил свою костлявую руку Креоану на колено. — Разве я не сослужил вам службу, как обещал? Разве я не предупредил вас о возможных опасностях?

— Конечно, и спасибо вам за это, — примиряюще сказала Чалит и незаметно подмигнула Креоану.

— До сегодняшнего дня, — проговорил старик, — я думал, что никто на свете не сможет оторвать меня от моего любимого мертвого города. Но говорю вам совершенно искренне: если бы мог, я забыл бы о нем и пошел с вами.

VII

Итак, следующим утром они двинулись в направлении, которое, судя по рассказам Глира, таило в себе меньше всего опасностей. С собой взяли немного продуктов и вещей, необходимых в дороге. Сначала они шли быстрым шагом, удаляясь от моря, пока, наконец, не добрались до места, где город незаметно переходил в зеленые холмы, откуда ночами слышался безумный смех мяса.

Самый последний дом города был украшен множеством цветов, и выглядел на редкость уютным и изящным. На его пороге сидела девушка и пела. Ее волосы, обвитые гирляндами голубых цветов, были похожи на солнечный свет, а голос — на журчание воды.