Хорек в мышеловке

Машинально (все еще напоминали о себе рефлексы, наработанные армейским стажем на Саракше) Тахорг вытянул руки по швам, после чего вызвал подмогу. Трое юнцов, облаченных в легкомысленные извращения кутюрье-модернистов, увезли Гурона вместе с креслом.

– Куда его?

Максим задал этот вопрос почти неосознанно, исключительно из профессионального любопытства. Он чувствовал себя, как выжатый лимон, хотя не до конца понимал смысл этой идиомы, которую вычитал много лет назад в одном старинном романе.

– В надежное местечко подальше от детонаторов, – сообщил Тирекс. – Там его подлечат.

– Перестраховщики хреновы, – усталым голосом простонал Максим. – Нет больше у него детонатора. Нетути!

– Интересное соображение, – Тирекс усмехнулся. – А кто тебе сказал, что «подкидыш» обязательно должен воспользоваться именно «своим» детонатором?

– Для чего «воспользоваться»? – парировал Каммерер.

Экселенц захохотал и поведал, что Мак, сам того не ведая, повторяет вопросы, которые еще сорок лет назад были очень популярны на сессиях Спецкомиссии по «проблеме Второй Чертовой Дюжины». Кстати, ответов на те вопросы до сей пор не найдено. Я протоколы ваших сессий не читал, огрызнулся сконфуженный Максим. Почитаешь, когда подрастешь, – заверил Тирекс-Дювивье.

Их перепалку прервали звуки зуммера, запищавшего в радиобраслете Тирекса. Потом послышался знакомый голос:

– Шеф, это Тарантул. Мы перехватили разговор Глумовой с Комовым. Они общались по закрытому каналу спецсвязи КОМКОНа-первого.

Максим очень надеялся, что сумел не выдать своего изумления, но ситуация уже стала донельзя пикантной. Мало им брать под плотный прессинг Глумову, так умудрились даже подслушивать суперзащищенные линии спецсвязи. Ну-ну… Однако старики, явно ожидавшие чего-то в подобном роде, выглядели вполне удовлетворенными.

– Прокрути запись, – приказал Тирекс.

Сотрудники братских ведомств сидели полукругом, а в центре этого геометрического узора загорелась голограмма. Две фигуры от пояса и выше. Геннадий Комов, президент Комиссии по Контактам с внеземными цивилизациями (КОМКОН-ВЦ или просто КОМКОН-1) и Майя Глумова, музейный работник. Член Всемирного Совета и вероятная соучастница предполагаемого пособника Внешней Угрозы. Очаровательное сочетание.

КОМОВ: Что случилось?

ГЛУМОВА (кусает губы): Беда, Гена… Они взяли Леву.

КОМОВ: Кого? Ты имеешь в…

ГЛУМОВА: Да, да, да! Прямо в музее. Ему зачем-то понадобились эти штуки Странников, которые хранились у меня в спецсекторе.

КОМОВ (задумавшись): Детонаторы. Значит в его генах все-таки проснулась программа… Но как удалось его схватить? Прогрессоры такого класса не сдаются.

ГЛУМОВА: Сикорски стрелял в него, хотел убить.

КОМОВ (недоверчиво): Убить? Неужели стрелял из скорчера?

ГЛУМОВА: Нет, у него был реактивный «герцог» сто семидесятого года. Двадцать шестой калибр.

КОМОВ: Вот видишь, старина Руди вовсе не добивался летального исхода. Иначе воспользовался бы чем-нибудь посолиднее.

ГЛУМОВА: «Герцог» – это более чем серьезно.

КОМОВ: Для обычного человека – может быть. А Сикорски был уверен, что организм Гурона снова изменился.

ГЛУМОВА: Снова? На что ты намекаешь?

КОМОВ: К примеру, на причину, по которой у вас с ним не получилось потомства. Тогда, в школьные годы.

Тут Майя в очередной раз рассвирепела и заявила дрожащим от ярости голосом: мол, ты всегда ревновал даже к разговорам о нем. На это прославленный Следопыт и контактер, разведя руками, признался, что никогда не считал себя серьезным соперником Гурона. Его собеседница быстро успокоилась, после чего разговор возобновился в обычной тональности.

ГЛУМОВА: Что мне теперь делать? Обратиться в прессу, подать жалобу в Мировой Совет?

КОМОВ (задумчивый взгляд устремлен куда-то за пределы голограммы): Наверное, это не имеет смысла. Абалкин оказывал сопротивление?

ГЛУМОВА: Еще как! Чуть не зарезал лысого старика алмазными дисками… Ох! Я только сейчас сообразила. Сикорски говорил, будто Лева первым применил оружие.

КОМОВ: Очень может быть. Наверняка он уже перестал быть человеком, и потому шел к цели напролом, ни перед чем не останавливаясь. Что ему жизни низших существ.

ГЛУМОВА (запальчиво): Чушь несешь! Просто Лева провел слишком много времени в шкуре имперского офицера. Каждую секунду опасности ждал. Такая работа, естественно, наложила отпечаток на психику. Как и все твои прогрессоры, он в грош не ставит чужую жизнь, потому что привык рисковать своей собственной. Сработали рефлексы – и он машинально бросил эти диски, как сделал бы на Саракше.

КОМОВ: Допустим. Кто конкретно участвовал в задержании?

ГЛУМОВА: Вся банда с базы «Саракш». Сикорски, Дювивье, Каммерер, Лайнус. Потом подтянулся молодняк вроде Серосовина и Мтбевари.

Кажется, ей впервые удалось серьезно удивить шефа КОМКОНа-1.

КОМОВ: Ого! Сразу два управления Галбеза… Да, это серьезно.

ГЛУМОВА: При чем тут Галбез? Ведь мы отрубили башку этому монстру.

КОМОВ: Не будь ребенком. Комитет расформирован чисто номинально. Они сумели сохранить прежнюю иерархию. КОМКОН-второй, экспериментальные историки, космическая спецтехника и прочие ведомства до сих пор подчиняются не столько Мировому Совету, сколько своей Вышестоящей Организации, и ничего поделать с этим невозможно.

Просмотрев запись до этого эпизода, Максим сделал еще одну зарубку в нейронных регистрах памяти. Он не забыл, как совсем недавно его родной непосредственный шеф уже упоминал некую Вышестоящую Организацию. А голографический образ Майи Тойвовны продолжал нервозно требовать невозможного.

ГЛУМОВА: Меня не интересуют ваши политические интриги! Сейчас важнее всего судьба Левы.

КОМОВ: Успокойся, твоему ненаглядному ничего не грозит. Законных оснований изолировать прогрессора нет или почти нет. Через пару дней его отпустят.

ГЛУМОВА (виноватым голосом, отводя взгляд от объектива видеофона): Геночка, я еще не рассказала тебе одну вещь. Там в музее я сделала… Такая была злая, совсем голову потеряла. Ты же знаешь, со мной такое часто случается… В общем я растоптала его детонатор.

Теперь разъярился Комов. Кажется, будь она рядом – разорвал бы в мелкие клочки. Комов очень концентрированно вывалил на собеседницу все неприятные слова, сохранившиеся в нормативной лексике и стремительно приближался к эфемерной грани, отделяющей стандартный запас слов от области нецензурных высказываний.

– Идиотка! – орал он, размахивая кулаком. – Ты его погубила, истеричка несчастная. Только гадить умеешь, как тогда на Ковчеге!

– Ты знаешь, почему я сделала это на Ковчеге, – сказала Майя вызывающе. – Это даже старый хрыч Дювивье знает! Если такой умный – скажи, что теперь будет с Левой.

– Понятия не имею, – буркнул взъерошенный и невероятно злой Комов. – Никто этого не знает. Может быть, даже сами Странники – и те не знают.

– Я не прощу себе, если с Левой что-нибудь случится по моей вине, – она снова захлюпала носом. – Даже не представляю, что я тогда сделаю.

– Вот и начинай потихоньку представлять, – мрачно посоветовал Комов. – Что-нибудь обязательно случится.

Он не стал говорить, что в связке «подкидыш-детонатор» гибель одной компоненты, как правило, сопровождается аналогичной неприятностью с другим участником этого парного симбиоза. Наверняка знал о столь важном обстоятельстве, однако вслух не сказал. Может быть, не хотел пугать Майю, а может, она тоже была посвящена в такие нюансы. Мысленно Максим сделал следующую зарубку, регистрируя очередную нелогичность, всплывшую в ходе этого в высшей степени любопытного разговора. Впрочем, он резонно предполагал, что на самом деле тут наверняка имелась какая-то логика, но только последняя ему, Максиму Ростиславскому (ныне Каммереру), была непонятна.

Комов явно говорил неискренне, либо не разбирался в ситуации. Например, он напрасно считал, что Гурон и прочие Подкидыши обречены на бесплодие. Конечно, кроманьонцы принадлежали к другому биологическому виду и сильно отличались от современного человека, над которым за последние два столетия хорошо поработали генетики. Тем не менее проблема относилась к числу решаемых. Например, тот же Корней Яшмаа прошел курс хромосомной терапии, после чего у него родился сын. Сомнительно, чтобы Комов не знал об этом…