Часть той силы

б меня хоронили в Еламове. Особенно плакать по мне не надо, все там будем, это нормально. Люди дохнут как мошки, а на следующий день их уже никто не помнит. И согласись, ты меня никогда не любил. Не возражай, я знаю. Меня никто не любил. Я в своей жизни успел все, что мог успеть. Может быть, это избавление.

– Избавление от чего? – спросил Ложкин.

– А это не твое дело, малыш. У всех нас есть много чего на совести, правда?

Ложкин промолчал.

– А потом, – продолжил дед, – потом, может быть, я еще и вернусь. Если ты мне поможешь. Выпьем за это.

– Оттуда не возвращаются.

– А ты мне не перечь, – тихо сказал дед. – Это другие не возвращаются, а я вернусь! Если и не с божьей помощью, то хотя бы с твоей. Я знаю, что ты поможешь. Но только попробуй мне что-нибудь сделать не так… Не дай Бог тебе сделать что-нибудь не так! Из-под земли встану и на кусочки разорву. Ты меня знаешь, я обещаниями на ветер не бросаюсь.

Он налил себе еще стопку.

– Вы полегче-то с обещаниями, – возразил Ложкин. – Особенно с такими. А то как бы хуже не получилось. Уже были такие, кто собирался на кусочки рвать, и где они теперь?

– Сейчас ты будешь молчать, а я буду говорить, – перебил его дед. – Поэтому слушай меня очень внимательно. Так внимательно, как никогда в жизни никого не слушал. Я умираю не навсегда. Я вернусь! Ты понял?

Ложкин решил не возражать, но выражение лица его выдало.

– Ладно, раз ты мне не веришь по-хорошему, – сказал дед, – то поступим по-другому. Видно, по-плохому будет лучше. Принеси сумку сюда.

Ложкин подтащил к столу сумку, которая оказалась на удивление тяжелой. Дед порылся в ней и достал коробочку из белой пластмассы. В коробочке была вата, а на ней лежало нечто, отдаленно напоминающее две фаланги отрезанного пальца, но только без ногтя.

– Что это? – спросил Ложкин.

– Что, испугался? Правильно испугался, малыш. Это вещь страшная, просто жуткая. Это жало.

5. Жало…

– Жало? – не поверил Ложкин. – Каких же размеров была пчела?

– Это была не пчела, – ответил дед, – это было особенное насекомое. А сейчас ты почувствуешь его жало на своей шкуре.

Он встал и аккуратно вложил сломанную руку в большой карман плаща. Затем решительно двинулся к Ложкину.

– Сейчас я все-таки вызову врача, – сказал Ложкин, но в этот момент дед так сильно толкнул его, что он едва устоял на ногах. Удивительно, сколько силы еще сохранилось в этом старом теле.

– Сейчас я сам за врача, – сказал дед. – Сюда иди!

– А вы еще ничего, в форме, – признал Ложкин. – Но боюсь, что сотрясение мозга мешает вам понимать суть дела. Мне связать вас, или как?

– Попробуй.

– Вы ставите меня в неудобное положение. Я не умею драться со стариками.

– С однорукими стариками, – уточнил дед и легким быстрым движением ткнул его в скулу. Зубы щелкнули, и в голове зазвенело. Удар был таким, будто двинули не кулаком, а стальной гирей.

– Попробуй, подерись, если сможешь, – говорил дед. – У нас в семье все сильные, может быть, у тебя получится.

Ложкин