Морская Дама

– Маленькой русалочкой? – переспросила Морская Дама.

– Да… Вы ведь так называете своих маленьких?…

– Каких маленьких? – спросила Морская Дама.

Несколько мгновений она смотрела на них с откровенным удивлением – тем непреходящим удивлением, какое испытывают бессмертные при виде постоянного распада, смерти и зарождения, составляющих суть человеческой жизни. Потом, увидев выражение их лиц, она как будто опомнилась.

– Ну, конечно, – сказала она и, круто переменив тему, так что вернуться к прежней стало затруднительно, согласилась с Эделин:

– Да, там все совсем иначе. Чувствуешь себя, знаете ли, такой похожей, но совсем другой. Это и есть самое удивительное. Как, по-вашему, правда я выгляжу хорошо? А между тем я, знаете ли, до сегодняшнего дня еще ни разу не зачесывала себе волосы и не надевала платья.

– А что вы вообще носите? – спросила мисс Глендауэр. – Наверное, что-нибудь прелестное?

– Мы одеваемся совсем иначе, – ответила Морская Дама и стряхнула с платья крошку.

Какое-то мгновение миссис Бантинг пристально смотрела на гостью. Мне кажется, за это мгновение у нее в голове промелькнули некие смутные, неопределенные картины языческого свойства. Однако Морская Дама сидела тут, перед ней, в ее пеньюаре, столь осязаемо благовоспитанная, с убранными по моде прелестными волосами и с таким откровенно невинным взглядом, что подозрения миссис Бантинг тут же улетучились.

(А что касается Эделин, то я в этом не столь уверен.)

Глава III

Интермедия с журналистами

Самое удивительное то, что Бантинги действительно выполнили всю программу, которую наметила миссис Бантинг. Им, во всяком случае на время, безусловно удалось превратить Морскую Даму во вполне правдоподобную женщину-калеку – и это несмотря на то, что существовало множество очевидцев появления Дамы, и на возникшие вскоре серьезные внутренние разногласия. Более того, несмотря на то, что одна из горничных – кто именно, было установлено лишь значительно позже, – по секрету рассказала всю историю ухаживавшему за ней весьма самоуверенному молодому человеку, а он в следующее воскресенье сообщил ее одному подающему надежды журналисту, который болтался без дела на Лугах, вынашивая нравоописательный очерк. Подающий надежды журналист не поверил, но предпринял кое-какие расспросы и в конце концов решил, что этим делом стоит заняться. Из нескольких источников до него дошли смутные, но достаточно обильные слухи о некоем происшествии: тот молодой человек, что ухаживал за горничной, был весьма словоохотлив, когда ему было что рассказать.

После этого подающий надежды журналист отправился в редакции двух ведущих фолкстонских газет, чтобы прощупать почву, и обнаружил, что до них эти слухи только что дошли и что они собирались сделать вид, будто ничего не слыхали, как обычно поступают местные газеты, столкнувшись с чем-то из ряда вон выходящим. Однако атмосфера предприимчивости, распространяемая подающим надежды журналистом, заставила их очнуться. Он это заметил и понял, что терять время нельзя. Поэтому, пока они подыскивали кого-нибудь, чтобы послать навести справки, он отправился звонить в «Дейли ганфайр» и в «Нью пейпер». Дозвонившись, он разговаривал уверенным и напористым тоном. Он сделал ставку на свою репутацию – репутацию подающего надежды журналиста.

– Клянусь, в этом что-то есть, – сказал он. – Нужно только оказаться первыми, вот и все.

Кое-какая репутация у него, как я уже говорил, была – и он сделал ставку на нее. Заметка в «Дейли ганфайр» была обстоятельной, но скептической, а «Нью пейпер» вышла под шапкой на первой странице: «Наконец-то – русалка!»

Вы можете подумать, что уж теперь-то все раскрылось, но этого не произошло. Есть веши, в которые никто не верит, даже если они и напечатаны в бульварной газете. Действительно, когда Бантинги обнаружили репортеров, которые, можно сказать, ломились к ним в дверь и от которых удалось на время отделаться, лишь предложив им зайти попозже; когда они увидели свою невероятную тайну пропечатанной в газете, и Бантинги, и Морская Дама сначала решили, что безнадежно разоблачены. Они уже предвидели, как будет распространяться эта история, представляли себе неминуемый шквал нескромных вопросов, шагающие треноги бесчисленных фотографов, заглядывающие в окна толпы, – все ужасы широкой огласки. Бантинги и Мэйбл были в ужасе, просто в ужасе. У Эделин же эта неизбежная и, насколько дело касалось ее, совершенно неуместная огласка вызвала не столько ужас, сколько раздражение. «Они никогда не осмелятся… – сказала она. – Подумайте, как это отразится на Гарри!» – и при первом же удобном случае удалилась к себе в комнату. Остальные, отнесясь к ее недовольству с не совсем обычным пренебрежением, уселись вокруг кушетки Морской Дамы – она едва притронулась к завтраку – и принялись обсуждать надвигающийся кошмар.

– Они напечатают в газетах наши фотографии, – сказала старшая мисс Бантинг.

– Только не мою, – заявила ее сестра. – Ужасная фотография. Сейчас же пойду и сфотографируюсь заново.

– Они потребуют, чтобы отец дал им интервью!

– Нет, нет! – воскликнул в испуге мистер Бантинг. – Пусть твоя мать…

– Как скажешь, дорогой мой, – отозвалась миссис Бантинг.

– Но ведь это отец… – начал Фред.

– Нет, я не смогу! – сказал мистер Бантинг.

– Ну, кому-то все равно придется с ними говорить, – сказала миссис Бантинг. – Вы же знаете, они…

– Но это совсем не то, чего я хотела! – жалобно воскликнула Морская Дама, держа в руке «Дейли ганфайр». – Нельзя ли это остановить?

– Не знаете вы наших журналистов, – сказал Фред.

Положение было спасено благодаря такту моего троюродного брата Мелвила. В свое время он немного баловался журналистикой и общался с литераторами вроде меня, а литераторы вроде меня нередко очень свободно и откровенно высказываются о нравах прессы. Появившись у Бантингов, он сразу же понял, какой панический страх охватил их при мысли об огласке, услышал их возмущенные протесты, полные чуть ли не упоительного ужаса, поймал взгляд Морской Дамы – и не медля взялся за дело.

– Сейчас не время проявлять чрезмерную щепетильность, миссис Бантинг, – сказал он. – Но я думаю, мы еще сможем спасти положение. Вы слишком рано отчаялись. Этому сразу же нужно положить конец, вот и все. Позвольте мне поговорить с этими репортерами и написать в лондонские газеты. Думаю, я смогу сделать так, чтобы они успокоились.

– Да? – спросил Фред.

– Поверьте, я смогу сделать так, чтобы этому был положен конец.

– Как, совсем?

– Совсем.

– А каким образом? – спросили в один голос Фред и миссис Бантинг. – Уж не собираетесь ли вы их подкупить?

– Подкупить? – воскликнул мистер Бантинг. – Мы не во Франции. Британскую газету подкупить нельзя!

(При этих словах все собравшиеся Бантинги издали нечто вроде тихого «ура».)

– Предоставьте это мне, – сказал Мелвил, чувствуя себя в своей стихии. И они так и сделали, от всей души, но без особой уверенности пожелав ему успеха.

Он справился со своей задачей великолепно.

– Что там за история с какой-то русалкой? – строго спросил он двоих местных журналистов, когда те вернулись. Вернулись они, для храбрости, вместе, поскольку были журналистами, так сказать, по необходимости, а в остальное время работали наборщиками и большого опыта в столь серьезной журналистике не имели. – Что там за история с русалкой? – повторил мой троюродный брат, пока они робко прятались друг за друга. – Мне кажется, вас кто-то ввел в заблуждение, – сказал мой троюродный брат Мелвил. – Только подумайте – русалка!

– Мы тоже так подумали, – сказал один из журналистов по необходимости – тот, что помоложе. – Мы, знаете ли, поняли, что это какой-то розыгрыш… Только «Нью пейпер» вынесла это на первую страницу…

– Я поражен, что даже Бангхерст… – сказал мой троюродный брат Мелвил.

– Ив «Дейли ганфайр» про это тоже есть, – сказал другой журналист по необходимости – тот, что постарше.