Лик в бездне(сборник фантастических романов)

Потом отчетливо, уверенно:

— Владычество над всей Землей? Да… пока человек достаточно силен, чтобы управлять, не больше. Наука научила нас. Где был млекопитающий, когда царили гигантские пресмыкающиеся? Боязливый и прячущийся в темных убежищах. И все же человек произошел от этих боязливых млекопитающих. Как долго в истории Земли человек был ее властелином? На мгновение дыхания, на прохождение тучи. И останется властелином только до тех пор, пока кто–нибудь сильнее не вырвет владычество из его рук. Так же, как он отвоевал его у хищных… как они отняли владычество у пресмыкающихся… как пресмыкающихся у гигантских ящеричных… И так дальше, ко всем тем, которые брали верх в предрассветных сумерках земли. Жизнь! Жизнь! Жизнь! Везде борющаяся за себя жизнь. Жизнь, оттесняющая в сторону другую жизнь, воюющая за мгновение своего первенства, добивающаяся его, владеющая этим первенством на один взмах крыльев времени… а потом… падающая, затоптанная ногами другой жизни, час которой пробил! Жизнь, толпящаяся у каждого прегражденного порога миллионами кружившихся миров, миллионом мчащихся вселенных. А эти… эти, — голос вдруг упал, — за Порогом в Доме Человек. Эти. Металлические Предметы, разумы которых — думающий кристалл. Предметы, высасывающие свои силы из солнца, и чья кровь — молния! Солнце! Солнце! — закричал он. Голос его стал пронзительным.

— Вернитесь в город! Они тоже уязвимы! Нет! Солнце., прорывайтесь через солнце! Норхала! Норхала их слабость! Его слабость! Норхала! Вернитесь назад в их город…

Легкая дрожь потрясла его тело. Рот медленно закрылся.

— Мартин! Брат! — рыдала Руфь. Я ощупал его грудь. Сердце билось медленно, но ровно, упорно, настойчиво, точно все жизненные силы собрались в этом сердце, как в осажденном городе… Но самого Вентнора, того сознания, которое было Вентнором, больше не было. Оно скрылось в той пустоте, в которой, по его словам, он витал — одинокий, молчаливый атом. Единственная нить, соединявшая его с нами, была порвана, и он был разлучен с нами так, точно находился вне пространства, как сам описывал это.

Мы с Дрэком, бледные, заглянули глубоко в глаза друг другу. Ни один из нас не решался первый прервать молчание, горестным фоном которого казались заглушённые рыдания Руфи.

Глава XV

В мире ритма и гармонии

Удивительная способность человеческого разума — с такой готовностью искать в будничной жизни убежища от почти непереносимых кризисов — была для меня всегда одним из самых интересных психологических явлений. Она, конечно, инстинктивна. Приспособление, приобретенное по тем же самым причинам, которые дали животным их защитную окраску: например, полоски зебры и тигра, которые так искусно сливаются с тенями джунглей, или похожие на листья формы некоторых насекомых.

Как и животные диких стран, разум человека движется в джунглях — джунглях жизни, проходя по тропам, проложенным его бесчисленными предками в их прохождении от рождения к смерти. И эти тропы усажены кустами и деревьями по его собственному выбору — защитниками всего привычного и родного ему. На этих тропах предков человек движется безопасно, как звери в своих убежищах — или он так думает.

За этими тропами находятся дикие места и сады неизвестного, и человеческие тропинки, только кроличьи следы в бескрайнем лесу.

Вот почему он прячется от бурных волнений, от необычной для него борьбы в привычное для него окружение.

Я невольно отвлекся в сторону. Но причина этого та, что все эти мысли промелькнули у меня в голове, когда Дрэк, наконец, прервал молчание.

Он решительно подошел к плакавшей девушке, и в голосе его была резкость, которую я ему простил, когда понял его цель.

— Вставай, Руфь, — приказал Дрэк. — Ваш брат пришел в сознание раз, придет и снова. Оставьте его теперь в покое и покормите нас. Я голоден.

Она недоверчиво взглянула на него.

— Есть! — воскликнула она возмущенно. — Вы можете быть голодным!

— Могу… и голоден! — весело ответил Дрэк. — Не нужно падать духом.

— Руфь, — мягко сказал я девушке, — надо нам заботиться о себе, если мы хотим быть полезными ему. Вы должны поесть и потом отдохнуть.

Руфь покорно встала и вместе с Дрэком приготовила из наших запасов трапезу. К моему удивлению, я почувствовал, что голоден, и с радостью смотрел, что Руфь тоже пила и ела, хотя и очень мало.

Но в поведении девушки меня поражала какая–то странность. Она точно отсутствовала, и когда я встретился с ней глазами, прочел в них и ужас, и смущение. Я решил, что, как это ни тяжело, но настало время для расспросов.

— Руфь, — сказал я, — вам не нужно напоминать, что мы в тяжелом положении. Каждый факт, малейшее, что мы можем узнать, все это в высшей степени важно для нас. Что сделала с вами Норхала? Что произошло с вами, когда вы витали в воздухе перед диском?

Руфь тяжело перевела дыхание.

— Конечно, вы правы, — неуверенно произнесла она. — Только я думала, что справлюсь с этим одна. Но вы должны знать… на мне… пятно.

— Пятно! — воскликнул я и перехватил во взгляде Дрэка то же опасение за ее разум.

— Да, — спокойно повторила она, — пятно. Нечто новое и чуждое в моем сердце, в моем мозгу. Что–то, что перешло ко мне сначала от Норхалы, когда мы с ней летели на кубе… и что–то, что легло на мне печатью, когда я была в его, — голос ее снизился до шепота, — объятиях. Это заставляет меня забыть вас обоих, и Мартина, и весь мир. Это нечто старается меня оторвать от вас, от всего и хочет, чтобы я без всяких треволнений витала бы в каком–то бескрайнем спокойствии, полном экстаза безмятежности. Но я так отчаянно хочу бороться с этим зовом!

Руфь продолжала, задыхаясь.

— Когда я летела с Норхалой, мне казалось, что я на пороге неизведанного никогда блаженства, и былая жизнь стала сном, а вы и Мартин с нами во сне.

— Гипноз, — пробормотал Дрэк.

— Нет, — Руфь покачала головой. — Нет, больше, чем гипноз. Я не помню ничего из того путешествия по воздуху, кроме момента, когда почувствовала, что Мартин в опасности, и прочла в глазах Норхалы смерть для него. Я спасла его и снова забыла все. Потом, когда я увидела этот пламенный диск, я не испытала ни ужаса, ни страха. Была огромная радость, точно я наконец вышла из бесконечного, черного океана отчаяния к яркому солнцу.

— Руфь! — в голосе Дрэка было возмущенное удивление.

— Подождите, — девушка подняла трепещущую руку. — Вы спрашивали и должны теперь слушать.

Когда она снова заговорила, голос ее был низкий, странно ритмичный, в глазах был восторг.

— Я была свободна, свободна от всех людских цепей, страхов и печалей, от любви и ненависти. Свободна даже от надежд. Зачем была надежда, когда я владела всем, что можно было желать? И я была частью стихии, одно с вечным, и в то же время вполне сознавала, что я — Я. Из того, что держало меня, из его пламени лилась жизнь, поток жизни, в котором я купалась. И казалось, что эта жизнь приближает меня к стихии, превращает меня в эту стихию. Потом выстрелы… пробуждение было ужасно. Я увидела упавшего Мартина и сбросила с себя очарование. Я оторвала его от себя. О, как это было ужасно! Это было похоже на то, что из мира, где не было ни горестей, ни сомнений, из ритмичного и гармоничного мира я вернулась в мир черный и грязный, как кухня. А пятно все еще на мне, — голос Руфи стал громче, — и что–то хочет покорить мою волю. Ах, если бы я могла уснуть! Но я боюсь спать. Я думаю, что никогда больше не буду спать. Я боюсь, что во сне это одолеет меня.

Мы с Дрэком переглянулись. Я просунул руку в свой мешок с лекарствами и вытащил снотворное средство, безвкусное и бесцветное. Я опустил немного этого лекарства в чашку с водой и подал его Руфи. Она, как ребенок, доверчиво и покорно выпила.

— Но я не сдамся, — глаза Руфи были трагичны, — я одержу верх, правда!

— Ну, конечно, — ободрил ее Дрэк. — Девять десятых вашего страха — результат усталости и нервности.

— Да, это будет трудно, но я все же одержу верх… — глаза Руфи закрылись. Мы положили ее рядом с Вентнором. Потом Дрэк прошел к тому занавешенному овалу, через который ушла Норхала.