Стрела времени

Волки пустились наутек. Из вихря упала еще одна винтовка, потом большой ящик с надписью “Гранаты. Обращаться осторожно”, потом еще один ящик с надписью “Пустынный рацион К”.

Моррисон ждал, вглядываясь в сверкающее устье вихря, который пронесся по небу и остановился в четверти мили от него. Из вихря показалось большое круглое медное днище. Устье вихря стало расширяться, пропуская еще большую медную выпуклость. Днище уже стояло на песке, а выпуклость все росла. Когда наконец она показалась вся, в безбрежной пустыне возвышалась гигантская вычурная медная чаша для пунша. Вихрь поднялся и повис над ней.

Моррисон ждал. Запекшееся горло саднило. Из вихря показалась тонкая струйка воды и полилась в чашу. Моррисон все еще не двигался.

А потом началось. Струйка превратилась в поток, рев которого разогнал всех коршунов и волков. Целый водопад низвергался из вихря в гигантскую чашу.

Моррисон, шатаясь, побрел к ней. “Попросить бы мне флягу”, — говорил он себе, мучимый страшной жаждой, ковыляя по песку к чаше. Вот наконец перед ним стоял “Особый старательский” — выше колокольни, больше дома, наполненный водой, что была дороже самой золотоносной породы. Он повернул кран у дна чаши. Вода смочила желтый песок и ручейками побежала вниз по дюне.

“Надо было еще заказать чашку или стакан”, — подумал Моррисон, легка на спине и ловя открытым ртом струю воды.

Джек Финней

Хватит махать руками

Ну ладно, хватит там махать руками, слышишь, мальчик? Знаю, что ты был летчиком Ты хорошо летал на войне, а как же иначе — ведь ты мой внук! Только ты не думай, сынок, что все на свете знаешь о войне да и о летающих машинах тоже. Не было войны труднее, чем та, что мы кончили в шестьдесят пятом, ты этого не забывай. Большая была война, и большие люди тогда воевали! Что там твой Паттон, или Арнольд, или Стилуэлл — нет, они, конечно, тоже не промах, ничего не скажешь, но кто был настоящий генерал, так это Грант. Я тебе об этом никогда не рассказывал, потому что самому генералу дал клятву молчать, но теперь, я думаю, уже можно, срок уже прошел. Так вот, угомонись, мальчик, спрячь руки в карманы и слушай меня!

В ту ночь, про которую я расскажу — когда я встретился с генералом, — я ничего такого не ожидал. Я знал одно: едем мы с майором верхом по Пенсильвания-авеню, а куда и зачем — он не сказал. И вот трясемся мы себе не спеша, держа поводья в одной руке, и у майора к седлу приторочен спереди какой-то большой черный ящик, а его острая бороденка так и мотается вверх и вниз.

Было поздно, одиннадцатый час, и все уже спали. Но сквозь деревья ярко светила полная луна, и ехать было приятно — четкие тени от лошадей скользили рядом с нами, и ни звука вокруг, только гулкий стук копыт по утоптанной земле. Ехали мы вот уже два дня, по дороге я то и дело прихлебывал трофейной яблочной водки — только это еще не называлось трофеями, мы говорили “отправиться на фуражировку”, — и теперь я дремал в седле, а за спиной у меня болталась моя труба. Потом майор толкнул меня в бок, я проснулся и увидел впереди Белый дом.

— Так точно, сэр, — сказал я.

Он поглядел на меня. В лунном свете эполеты у него на плечах блестели золотом.

— Этой ночью, мой мальчик, мы, может быть, выиграем войну, — сказал он тихо, таинственно улыбнулся и похлопал по черному ящику. — Мы с тобой, одни. Ты знаешь, кто я?

— Так точно, сэр.

— Нет, не знаешь. Я профессор. Из Гарвардского колледжа. Был профессором, во всяком случае. Рад, что я опять в армии. Дураки они там, почти все — дальше своего носа не видят. Так вот, мой мальчик, этой ночью мы, может быть, выиграем войну.

— Так точно, сэр, — ответил я. Чуть ли не все офицеры выше капитана — немного чокнутые, это я давно заметил, а майоры — особенно. Так тогда было — да и сейчас, наверное, так осталось, даже в авиации.

Мы остановились на краю лужайки у Белого дома и постояли, глядя на большое старинное здание, серебристо-белое в лунном свете. Лучи от фонаря над дверью проходили между колоннами крыльца и падали на дорожку. В крайнем к востоку окне первого этажа горел огонь, и я все надеялся, что увижу там президента, но никого видно не было.

Майор открыл свой ящик.

— Знаешь, мальчик, что это такое?

— Никак нет, сэр.

— Это мое собственное изобретение, основанное на моей собственной теории. Там, в колледже, меня принимают за сумасшедшего, но оно, по-моему, должно сработать. Выиграть войну, мой мальчик.

Он передвинул маленький рычажок внутри ящика.

— Я не хочу забираться слишком далеко вперед, сынок, иначе мы ничего не поймем в тогдашней технике. Скажем, лет на девяносто вперед — как ты думаешь, хватит?

— Так точно, сэр.

— Ладно.

Майор ткнул большим пальцем в какую-то маленькую кнопку внутри ящика; послышалось жужжание, оно становилось все тоньше и тоньше, пока у меня в ушах не засвербило. Потом майор поднял руку.

— Ну вот, — улыбнулся он, кивая головой и тряся своей острой бородкой, — сейчас прошло девяносто с чем-то лет.

Он кивнул в сторону Белого дома.

— Приятно видеть, что он еще тут стоит.

Я еще раз посмотрел на Белый дом. Он был точно такой же, и свет все еще пробивался наружу между белыми колоннами, но я ничего не сказал.

Майор тронул повод и повернулся ко мне.

— Ну, мой мальчик, пора за работу. Поехали.

И он пустил лошадь рысью по Пенсильвания-авеню, а я — за ним. Скоро мы свернули к югу, и майор, обернувшись в седле, сказал:

— Теперь вопрос в том, что у них там, в будущем, есть.

Он поднял вверх палец, как учитель в школе, и тут я поверил, что он в самом деле профессор.

— Мы пока этого не знаем, — продолжал он, — но знаем, где это молено выяснить. В музее. Идем в Смитсоновский институт, если он еще стоит на своем месте. Для нас это будет настоящий склад техники будущего.

Я точно знал, что еще неделю назад Смитсоновский институт стоял на своем месте. Через некоторое время он появился впереди, на другой стороне лужайки, — знакомое каменное здание с башнями, как у замка, и выглядел он точь-в-точь как всегда, только окна были черно-белые в лунном свете.

— Все еще стоит, сэр, — сказал я.

— Прекрасно, — отозвался майор. — Теперь на разведку.

Мы въехали в переулок. Впереди стояло несколько домов, которых я никогда раньше не замечал. Мы подъехали к ним и спешились. Майор ужасно волновался и все время шептал:

— Что нам нужно — это какое-нибудь новое оружие, которое уничтожит сразу всю армию мятежников. Если что-нибудь в этом роде увидишь, мой мальчик, скажи мне.

— Так точно, сэр, — ответил я и чуть не наткнулся на какую-то штуку, которая стояла перед зданием прямо под открытым небом. Она была большая и сделана вся из толстого железа, а вместо колес у нее были два подвижных ремня, тоже железные, из больших плоских звеньев, соединенных вместе.

— Похоже на какой-то ящик, — сказал майор, — только непонятно, что они в нем держат. Пойдем, мой мальчик: эта штука для боя явно не годится.

Еще шаг вперед — и мы увидели перед собой громаднейшую пушку, раза в три больше, чем самая большая, какую мне доводилось видеть. У нее был необыкновенной длины ствол, колеса ростом почти с меня, и раскрашена она была какими-то странными волнистыми полосами и пятнами, так что при луне ее почти не было видно.

— Посмотри: вот это да! — тихо сказал майор. — Такая за час сотрет в порошок всю армию Ли, но только неизвестно, как нам ее доставить.

Он покачал головой.

— Нет, это не то. Интересно, а что у них там внутри?

Мы подошли и заглянули в окно. Там был длинный, высокий зал; с одной стороны через все окна косо светила луна, а по всему полу стояли и даже висели под потолком такие странные штуки, каких я сроду не видывал. Каждая была величиной с повозку или даже больше, а около переднего конца у них были колеса, только не по четыре, а по два у каждой. Я пытался сообразить, что бы это могло быть, когда майор снова заговорил.