Избранные сочинения в 2 томах. Том 2

Ракета догорает. Лента плавно опускается вниз и теперь уже золотой рекой пересекает ракетодром. В ней купаются лучи прожекторов.

— Снизу ткань покрыта светящейся краской, — поясняет инженер, нагибаясь и показывая ее оборотную сторону. — Это чтобы легче наблюдать за полетом «Униона». А сверху фотоэнергетический слой. Мы его поместили в шестиугольные ячейки, как в пчелиные соты…

Нюра ходила поодаль. И не потому, что ее мало интересовали новые успехи Курбатова. Инженера из его лаборатории она хорошо знала — приезжал не один раз в НИИАП. Увидит, начнутся расспросы: как дела? Как работается? Начнет узнавать, скоро ли она закончит дополнительное задание по просьбе Курбатова? А как ответить? Что ее уже предупредили об увольнении и что задание передадут кому-нибудь другому? Завтра утром она уезжает вместе с Риммой. Так приказал Медоваров. Можно было бы обратиться к Борису Захаровичу — ведь работа еще не закончена, — но Толь Толич самолюбив и не потерпит, чтобы вмешивались в его дела. Уволит все равно, да еще с плохой характеристикой. Серафим Михайлович прилетел, а она его даже не видела. Может быть, так лучше? Уехать и позабыть навсегда. Так лучше.

Знала бы Нюра, как мучается сейчас Димка из-за того, что не может рассказать ей о последнем разговоре с Дерябиным. Ведь сейчас уже ясно, кто непосредственно виноват в истории с аккумуляторами. Правда, у Вадима нет-нет да и кольнет в сердце при воспоминании о Римме, но он старался о ней не думать. Да и некогда. Он даже успел увидеться с Поярковым и встретить друзей. Как хотелось бы пожать руки Зине и Пичуеву! Но пришлось принимать заокеанского гостя…

Впервые в жизни Багрецов беседовал с американцем, причем это был откровенный разговор двух очень разных людей. Они не подходили друг другу ни по возрасту — Мейсону уже под пятьдесят, — ни по убеждениям, потому что Багрецов комсомолец, а Мейсон капиталист, глава фирмы, выпускающей приборы для исследовательских институтов. Пусть в этой фирме всего два десятка рабочих, а сам Мейсон — основная техническая сила: главный инженер, ведущий конструктор и начальник лаборатории. Все равно, он живет не только своим трудом, но и трудом рабочих, которые дают ему прибыль. Он хозяин и единственный владелец средств производства, станков и оборудования, цехов и даже земли, на которой они находятся. Все, что когда-то узнал Багрецов из политэкономии, приобрело весомость и наглядную простоту.

Он испытывал странное чувство. Живой капиталист, довольно прилично изъясняющийся по-русски, сидит рядом с комсомольцем, хлопает его по коленке и говорит, что он чертовски хороший парень и самый лучший друг его фирмы.

Учтите также не совсем обычную обстановку: поздний вечор, тишина, пустынные коридоры — и только двое в лаборатории. Люди, которых недавно разделяли и океанские пространства и продолжает разделять тягостная настороженность.

Эта встреча никак не походила на официальный прием, на пресс-конференцию. Набатников представил гостю некоторых своих сотрудников, потом Бориса Захаровича Дерябина и Медоварова. Наконец уже в лаборатории очередь дошла до Вадима. Именно он больше всех интересовал Мейсона.

Время было горячее, люди занятые — сейчас надо уточнить план испытания, рассказать коллективу института о принятых в Москве решениях, — а потому Мейсона поручили Багрецову, и, вежливо извинившись, Набатников и Дерябин покинули лабораторию.

Толь Толич хотел было задержаться: неудобно оставлять мальчишку с американцем — наболтает еще чего-нибудь. Однако Набатников решительно взял Толь Толича под руку:

— Пойдемте, Анатолий Анатольевич. Они сами разберутся.

Мейсон вовсе не походил на знакомый Вадиму по карикатурам и фельетонам образ преуспевающего американца. Казалось, что Мейсону абсолютно наплевать на одежду: какой-то рыженький свитер с вытянувшимися рукавами, широкие брюки с пузырями на коленках. Вот тебе и капиталист! Но потом Вадим понял, что ничего особенного в этом нет. Мейсон может позволить себе роскошь не обращать внимания на костюм. В конце концов, директор фирмы достаточно обеспечен, чтобы его не встречали по платью. Всем понятно — это не от бедности, как хочет, так и одевается.

Покосившись на дверь, Мейсон иронически усмехнулся, но вдруг заметил свой уже вскрытый аппарат.

— Можно? — Он осмотрел его и сокрушенно покачал головой. — Я всегда боялся этот метод. Запайка ампула. Как вы мог исправлять? Там, — показал он на потолок, — отшень высоко. Вы отшень храбрый.

Пропустив мимо ушей насчет храбрости — к делу это не относится, — Вадим подробно рассказал, что случилось с анализатором, как в связи с вынужденным переключением тока испортился нагреватель, как перестали подаваться ампулы и что пришлось в этом случае сделать.

— Переключение произошло по нашей вине, — сознался Багрецов, но умолчал, что это случилось из-за испорченного аккумулятора. — Однако я еще в Москве пробовал делать вот что… — и, раскрыв схему анализатора, показал на ней некоторые пересоединения, вычерченные красной тушью.

Быстро схватив чертеж, Мейсон так и впился в него глазами. Лицо постепенно светлело.

— Суперкласс! — оказал он, хлопнув себя по коленке, и вдруг усомнился: Но почему тут конденсатор? Можно переключать немножко транзистор…

Вадим сдержанно возразил, что для надежности он хотел бы предложить это маленькое усовершенствование… Мейсон опять засомневался. Нужно ли оно? Заспорил, загорячился…

И вдруг, забыв все правила международного этикета, Димка стал доказывать, что аппарат Мейсона хотя и довольно интересен, но не доработан, не продуман в деталях, что с ним еще нужно полгода возиться, прежде чем пустить в серийное производство.

— А монтаж, монтаж! — восклицал Вадим, тыкая пальцем в переплетение цветных проводов. — Знаю я вашу американскую систему. Снаружи все прекрасно: и лак и никель. А внутрь заглянешь — приляпано кое-как. Весь монтаж на соплях…

— Это есть новый русский слово? Я прошу повторять.

Если Мейсон не понял какого-то слова, то Багрецову вообще бы надо понимать, что он слишком далеко зашел в своей технической дискуссии. Оценка американского радиомонтажа была в какой-то мере справедливой. Их аппаратура внешне красива, но внутри оставляет желать много лучшего. Этим особенно возмущался Бабкин, человек придирчивый и в высшей степени аккуратный. От него и услышал Вадим столь презрительную оценку, выраженную не очень благозвучным словом.

Кое-как Вадим постарался замять свою оплошность, а Мейсон уже говорил о том, как бы получше переделать анализатор именно сейчас, чтобы в новом качестве он мог занять достойное место среди аппаратов «Униона».

Разные сидели люди за столом. Люди абсолютных противоположностей. Но общее дело, беспокойная мысль исследователя, жажда познаний и радость умелых рук все это сближало американского предпринимателя Стивена Мейсона и советского инженера Вадима Багрецова.

Тут же они решили попробовать одну схему. Мейсон схватился за паяльник.

— Прошу немножко включать.

У него были рабочие руки с узловатыми жилами, и, видно, многое он перенес, прежде чем организовать свою фирму, которой очень гордился, хотя, с точки зрения советского инженера Багрецова, такая фирма больше напоминала радиоремонтную мастерскую или, в лучшем случае, телевизионное ателье.

Мейсон восхищался оборудованием здешней лаборатории, оснащенной самыми новейшими приборами, которые для него слишком дороги, и жаловался, что ему приходится выдерживать жесточайшую конкуренцию.

— Военный заказ… Фьють… — грустно присвистнул он. — Нет, не можно… Лютше звезды считать, спектр смотреть… Атмосфера.

Из дальнейшего рассказа, прерываемого лишь позвякиванием пинцета и стуком паяльника, когда клали его на подставку, Вадим понял, что Мейсон изобретал разные приборы для спектрального и теплового анализа звезд, конструировал кое-какие метеоприборы и вообще вещи известные, но привносил в них выдумку, отчего сложные задачи решались у него просто, как в универсальном анализаторе для исследования атмосферы и далее — газов в межпланетном пространстве.