В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн

— Свидетель, вы уверены, что первый пилот пытался выключить пусковой автомат зонда?

— Да, он возился с рукояткой, которая стояла в заднем положении, но — не знаю почему — заряд всё-таки воспламенился. Кэлдер крикнул: «Блок!» — это я слышал.

— Крикнул «блок!»?

— Да, что-то там заблокировалось. Оставалось еще около полминуты до запуска стартового двигателя, и Кэлдер старался вытолкнуть зонд, увеличивая давление, манометры показывали максимум, но зонд сидел как запрессованный. Тогда Кэлдер отвел поршень и снова включил его, мы все почувствовали, как он ударил в зонд — словно молотом.

— Он пытался таким способом вытолкнуть зонд?

— Да, господин судья. Конечно, зонд при этом мог пострадать, так как Кэлдер не увеличивал нажим постепенно, а дал в систему сразу полное давление. Впрочем, он действовал совершенно правильно, если принять во внимание, что у нас был запасной зонд, но не было запасного корабля.

— Очевидно, это была острота? Попрошу вас, свидетель, воздержаться от подобных вольностей.

— В общем, поршень ударил в зонд, но зонд остался па месте, а время шло, и я крикнул: «Ремни!» — и затянулся вглухую. Кроме меня то же самое крикнули еще минимум двое, одним из них был командир, — я узнал его по голосу.

— Свидетель, объясните трибуналу, почему вы поступили таким образом.

— Мы двигались по круговой орбите над кольцом А, то есть шли практически без тяги. Я знал, что, когда стартовый двигатель включится, — а это было неизбежно, потому что стартер уже сработал, — мы получим боковой толчок. Заклинился зонд штирборта, обращенного к Сатурну. Он должен был действовать как дополнительный двигатель. Я ожидал, что «Голиаф» начнет кувыркаться и появится центробежная сила, которую пилот будет вынужден гасить направленной противоположно собственной тягой корабля. В такой ситуации невозможно заранее предвидеть всех возможных эволюций. Во всяком случае, следовало хорошенько пристегнуться.

— Значит, вы, свидетель, находясь на вахте, выполняя функции штурмана, сидели с расстегнутыми ремнями?

— Нет, господни судья, они не были расстегнуты, просто немного ослаблены. Их натяжение можно в определенных границах регулировать. Когда пряжка затянута до конца, — мы называем это вглухую, — уменьшается свобода движения.

— А вам известно, свидетель, о том, что по инструкции не предусмотрены ни ослабление, ни какая-либо регулировка ремней?

— Так точно, я знал, что в инструкции говорится по-другому, но так всегда делается.

— Что вы имеете в виду, свидетель?

— В практике на всех кораблях, на которых я летал, ремни немного ослабляются, — это облегчает работу.

— Широкая распространенность нарушения не может его оправдать. Продолжайте.

— Как я и ожидал, стартовый двигатель зонда включился. Корабль начал вращаться вокруг поперечной оси, одновременно нас сносило с прежней орбиты, хотя и очень медленно. Пилот скомпенсировал это двойное движение собственной боковик тягой, но не целиком, то есть не с нулевым результатом.

— Почему?

— Я не был сам у рулей, но полагаю, что это было невозможно. Зонд заклинило в пусковой шахте с откинутой крышкой, в люк шахты вырывалась часть газов его двигателя, причем в потоке газов наверняка возникали завихрения, и из-за этого он был неравномерным. В результате боковые толчки то ослабевали, то усиливались, вследствие чего коррекция собственной тягой раскачивала корабль словно маятник, а когда стартовый двигатель выгорел, нас закрутило еще сильнее, но в обратную сторону. Это движение пилот погасил только через некоторое время, когда сообразил, что хотя стартовый двигатель и сдох, но зато заработал ионный.

— «Стартовый двигатель сдох»?

— Я хотел сказать, что пилот не был вполне уверен, включится ли ионный двигатель зонда, в конце концов он очень сильно ударил его поршнем и мог повредить; да, наверно, он этого и хотел. Я бы тоже так поступил. Но когда стартовый двигатель отключился, оказалось, что ионный привод сработал, и снова на нас действовала боковая сила порядка четверти тонны. Это немного, но всё же достаточно, чтобы закувыркаться на такой орбите. Ведь мы шли с круговой орбитальной скоростью, а при этом минимальные изменения ускорения оказывают огромное влияние на траекторию полета и на устойчивость корабля.

— Как вели себя в это время члены экипажа?

— Совершенно спокойно, господин судья. Конечно, все должны были отдавать себе отчет об опасности в тот момент, когда включился стартовый двигатель, как-никак это пороховой заряд весом в сто килограммов, который мог в полузамкнутом пространстве, каким являлась пусковая шахта с застрявшим зондом, просто взорваться, как бомба. Нам бы вспороло штирборт, словно консервную банку. К счастью, взрыва не произошло. Ионный двигатель уже не представлял такой опасности. Правда, возникла дополнительная сложность — автомат включил пожарную тревогу и пусковую шахту номер два начало затоплять пеной. Из этого не могло получиться ничего хорошего; ионный двигатель пеной не погасишь, ее только выбрасывало в открытый люк, причем какая-то часть пены, вероятно, всасывалась в сопло зонда и гасила тягу. Пока пилот не выключил систему огнетушителей, нас болтало из стороны в сторону, не слишком сильно, но, во всяком случае, стабилизация полета затруднялась.

— Кто включил систему огнетушителей?

— Автомат, господни судья, как только датчики показали рост температуры в обшивке штирборта выше семисот градусов, — это стартовый двигатель нас так подогрел.

— Какие распоряжения или приказы отдавал до этого момента командир?

— Он не отдавал никаких распоряжений или приказов. Казалось, он хочет посмотреть, что сделает пилот. В принципе у нас имелись две возможности: либо попросту уйти от планеты, увеличивая тягу, и начать возвращение на гиперболу, отказавшись от выполнения задания, либо попробовать вывести на контрольную орбиту последний, третий зонд. Уход означал срыв программы, так как зонд, который уже вращался в щели, дрейфуя, наверняка разбился бы самое большее через несколько часов. Наружная коррекция его траектории зондом — «сторожем», была обязательна.

— Эту альтернативу, естественно, должен был разрешить командир корабля?

— Господин председатель, мне отвечать на этот вопрос?

— Свидетель, отвечайте на вопрос обвинения.

— Так вот, командир, конечно, мог отдавать приказы, но не обязан был этого делать. В принципе пилот при определенных обстоятельствах уполномочен выполнять функции, равнозначные функциям командира корабля, — как о том говорит шестнадцатый параграф корабельного устава, — поскольку часто бывает так, что нет времени на переговоры между командиром и вахтенными, находящимися у рулей.

— Но при возникших обстоятельствах командир мог отдавать приказы: ведь корабль не находился под действием ускорения, при котором невозможно отдавать приказы голосом, не было и непосредственной опасности катастрофы.

— В пятнадцать с минутами по бортовому времени пилот дал умеренную компенсирующую тягу…

— Почему вы игнорировали то, что я сказал, свидетель? Прошу трибунал сделать свидетелю замечание и предложить ему, чтобы он мне ответил.

— Прошу прощения, я должен был отвечать на вопросы, но обвинитель не задал мне никакого вопроса. Обвинитель лишь прокомментировал возникшую на корабле ситуацию. Должен ли я в свою очередь прокомментировать этот комментарии?

— Прошу обвинение сформулировать вопрос, адресованный свидетелю, а свидетель, давая показания, должен проявить максимум доброй воли.

— Не считаете ли вы, свидетель, что при возникшей ситуации командир обязан был принять конкретное решение и сообщить его пилоту в форме приказа?

— Устав, господин прокурор, не предусматривает…

— Свидетель, вы должны обращаться только к трибуналу.

— Слушаюсь. Устав не предусматривает подробно всех обстоятельств, которые могут возникнуть на борту. Это просто невозможно. Если бы это было возможно, хватило бы того, чтобы каждый член экипажа выучил его наизусть, и тогда вообще не потребовалось бы командовать.