Сон войны (сборник)

ПОТУСТОРОННИЙ ДИАЛОГ

Тема: сфероклазм в античных сферах. Иллюстративный материал (фономагнитокопия рабочей записи во время обнаружения эффекта). Массив «К.И.», выборка.

— Странные оговорки, ты не находишь? Сначала час как единица времени, потом ложки…

— Ничего странного: поэты всегда что-нибудь путают.

— Это не просто путаница…

— Знаешь, меня гораздо больше интересует разбитый шлюп. И вулкан на Лемносе.

— Нет, ты все-таки выслушай! Дело в том, что никаких ложек в Древней Греции не было, да и час как единица времени…

— Обыкновенный сфероклазм!

— В античных сферах?

— Ну и что? Насколько я знаю, Гнедич, переводя Илиаду, употреблял не только греческие, но и римские имена богов. А Жуковский в Одиссее рассаживал гостей на лавках вместо кресел и что-то там сравнивал с шелком, которого древние греки не знали. Вот тебе и сфероклазм.

— Ни по Жуковскому, ни по Гнедичу в этом мире не должно быть никаких ложек!

— Вулкана на Лемносе в этом мире тоже не должно быть. Но он есть. И это интересует меня гораздо больше.

— А если все это как-то связано? Вулкан, шлюп, заговаривающийся поэт…

— Юрочка, они все заговариваются. И всегда. Если не веришь, верни его в действительный мир и пообщайся. Только не забудь вернуть бедолагу, когда надоест.

— Именно об этом я и хотел тебя попросить.

— Именно с этого и надо было начинать! Только ты не туда сел — пульт хроностопа правее.

— Не все сразу. Я хочу сделать радиовызов.

— Боже мой, кому?

— Ему. У меня такое чувство, что этот поэт откликнется. Подскажи-ка номер маяка.

— Сумасшедший! Ты перепугаешь его до смерти!

— Номер, Наденька, номер!

— Восемнадцать-бэ-три… Не нравится мне эта затея.

— Мне тоже, а что делать?

— Мужская логика, Юрий Глебович!

— От Надежды Мироновны слышу… Восемнадцатый бэ! Алло, восемна…»

(Экспедиция 112-С, античные сферы. Информация широкого доступа.)

ТРИУМФ ЦАРЕДВОРЦА

— Ну, вот и ветер меняется! — услышал Окиал радостный голос кормчего и заморгал, с трудом возвращаясь к реальности. Последний отзвук аэдовой лиры исчезал за безоблачным морским горизонтом, и небо, казалось, мгновенно очистилось от тучи пепла и сажи… Впрочем, туча была не над этим морем, а над Эгейским, по ту сторону Пелопонеса. И вообще, она была в песне. Хотя…

— Ты очень хорошо пел, Демодок, — сказал учитель, словно угадав его мысли. — Не правда ли, Окиал?

— Да. О да! — Окиал понимающе кивнул и посмотрел на солнце. Полдень был уже близок. Был уже почти полдень, и всего два часа оставалось… Но ведь это же было в песне! — А что будет дальше? — спросил он.

— Не знаю, — буркнул певец. — Я еще не закончил.

— Вот парус поставим и узнаем, — сказал кормчий. — Сушите весла, бездельники! Сейчас за вас поработает Нот! И пошарьте под левой якорной площадкой — там должна быть моя заветная амфора, если вы не распили тайком. Да под левой, а не под правой! Есть? Тащите сюда: сначала угостим певца, а потом пустим по кругу. Ему нужно хорошенько промыть горло феакийским вином, чтобы закончить песню.

— Я продолжу ее через два часа, Акроней, — хмуро сказал аэд. — Не раньше.

— Хорошо, — легко согласился кормчий. — К тому времени, может быть, увидим берега Схерии. Придется опять поработать веслами, и твоя песня будет нам весьма кстати… Ты превосходно поешь, славный аэд, — сказал он, понизив голос. — Но гребцам важен лишь ритм — а слова… Вряд ли они прислушивались к словам, и вряд ли твоя песня поможет нам. Но берег родины мы успеем увидеть.

Два часа прошли в напряженном молчании, и даже заветная амфора не смогла разрядить его. Южный ветер был ровен и бодр, небеса безоблачны, тень Перста почти неподвижно лежала на палубе параллельно бортам. За все это время произошло лишь одно событие, не замеченное никем, кроме Окиала: один из штырей металлического ежа — тот, что был обращен к корме, — вдруг удлинился. А когда Окиал повернул ежа, делая вид, что просто устанавливает его поудобнее, штырь заполз обратно, и выдвинулся другой (на этот раз именно он оказался обращенным к корме). Там, далеко за кормой, на юге, был Лефкас, был мыс Итапетра и было святилище с тремя заряженными ежами.

Окиал опять представил себе расположение лабиринта, нащупал ежи и разрядил их. Три длинных штыря (на Лефкасе они тянулись вверх) поочередно заползли внутрь, едва Окиал одну за другой выщелкнул и бросил три пластины обратно в ящик. Но еж, лежавший у него под рукой, на корме феакийского корабля, по-прежнему тянулся длинным штырем к югу.

Может быть, он звал кого-то. Может, искал. Может быть, нашел и следил… Окиал старался не думать, чтобы не мешать ему. Если это опасно, он всегда успеет выщелкнуть пластину и бросить за борт. Без пластины еж мертв.

Но лишь незадолго до того, как слепой аэд снова тронул струны своего инструмента, штырь стал укорачиваться. Зато попеременно удлинялись другие, и, когда не на шутку разгорелась свара на Олимпе, длинный штырь указывал точно в зенит. Что-то там было, в зените, за непонятно откуда взявшимся облачком, неподвижно зависшим над кораблем…

Никто, кроме Окиала, не обращал внимания на это облачко: все слушали песню аэда и время от времени поглядывали на север, где должна была показаться Схерия. За бездельников работал Нот — работал ровно и мощно, напрягая тяжелое льняное полотнище паруса, — поэтому слушали не только ритм.

Гефест гнул свою непонятную линию, злостно саботируя изготовление трезубца. За эти два часа он сумел раздобыть еще один заказ — и более высокий: простодушный Зевс, поддавшись на грубоватую лесть мастера, повелел ему выковать зеркало для своей новой любовницы. Отшлифованная серебряная пластина у Гефеста, конечно, была, и не одна, но на обратной стороне зеркала предстояло выковать множество аллегорических изображений и сцен, прославляющих высокопрестольного дарителя. Работа тонкая, долгая и, безусловно, гораздо более спешная, чем заказ Посейдона. Морской бог не посмел впрямую нарушить волю Эгидоносителя и развернул стремительную интригу, имевшую целью публично столкнуть новую фаворитку с Герой, законной женой Громовержца. Проведенная с превеликим трудом и с непревзойденным блеском, интрига завершилась грандиозной сварой на Олимпе и молниеносным изгнанием фаворитки за Геракловы Столпы. Однако заказ свой Эгиох не отменил: зеркало теперь было обещано Гере.

— Благодарю тебя, мой повелитель, — отвечала богиня. — Оно будет напоминать мне об этой маленькой победе и послужит залогом новых. И когда же я получу свой подарок?

Зевс раздраженно пожал плечами, и воспрянувший духом Посейдон немедленно встрял:

— Как только твой сын Гефест закончит работу, о лилейнораменная! Насколько я знаю, он уже приступил…

— Гефест? — Гера слегка нахмурилась. — Ах, да, ну конечно, Гефест, кому же еще.

— Он искусен и быстр, — невозмутимо продолжал Посейдон. — Помнится, то самое кресло, на целых две недели сковавшее твои руки и ноги, он изготовил всего лишь за день. А тут какое-то зеркальце…

— Значит, к вечеру, — сухо сказала Гера.

— Быстрее! — воскликнул Посейдон. — Я думаю, что гораздо быстрее!

— Ладно, хватит, — оборвал Зевс. — Пускай принесет через час. Пошел вон. — И, вхолостую, без молнии, громыхнув, удалился в свои покои — переживать, а Посейдон не замедлил сообщить высочайшее волеизъявление мастеру.

— Вот и все, чего ты добился, — констатировал он, устало развалясь в том самом кресле, уже отмытом от сажи и пепла. — Эгиох раздражен. Владычица недовольна, оба они слишком хорошо помнят, что ты якшаешься со смертными, — словом, дела твои плохи, племянник… Кстати, я тебе не очень сильно мешаю?

— Не перенапрягайся, дядя, — буркнул Гефест. — Отдохни. Из кубка вон похлебай, мало будет — амфора под столом, сам нальешь. Супруга дворец отмывает, так что прислуживать некому…

— А ты куда?

— На Олимп, дядя. Я же ведь хроменький, пока доберусь — как раз час пройдет. Да обратно столько же. Отдыхай.