Вариант "Ангола" (СИ)

Я тоже встал, причем выпрямился во весь рост, не задумываясь о том, что в кустах еще могли засесть недобитые португальцы. Португальцы? Ну да, орали-то то на их языке. Да и откуда здесь взяться кому-то другому? Издалека раздался свист. Странный, будто азбукой Морзе: два коротких и один длинный. В ответ Новиков поднял вверх правую руку и помахал. Почти тут же из кустов вышел Радченко.

– Всех положили, кажись, – хмуро сказал он. – Повезло нам, что они – дурачье. Все в куче собрались, так что и одной гранаты бы хватило.

Вершинин медленно прошел мимо. Странный он какой-то, с открытым ртом, будто контуженный. Я тоже двинулся следом, но через пару мгновений мне пришлось уворачиваться, потому что Сашка ринулся обратно с лицом белее полотна. Тут же, рядом с трупом успевшего выйти на пляж португальца, Вершинина вывернуло наружу.

– Выпей! – Радченко сунул ему фляжку. Сашка выпил и побледнел снова. На этот раз, видимо, потому, что от содержимого фляжки у него перехватило дыхание.

– Гранатами их там на куски порубило. Кишки на ветках качаются – а он, стало быть, непривычный к такому, – понимающе сказал старшина и внимательно поглядел на меня.

Заходить в кусты мне сразу расхотелось. Сквозь заросли я мельком успел заметить какие-то странные комки на кустах и нечто, похожее на багровые цветы. Меня тут же стало трясти, несмотря на то, что солнце уже изрядно припекало. Отвернувшись, я сделал два шага и попросил у Радченко тоже глотнуть из фляжки. Очень трудно было говорить так, чтобы зубы при этом не стучали. Слова вылезли из горла кое-как.

– Первый раз, – понимающе кивнул головой Радченко. – Так со всеми бывает.

К нам приблизился Валяшко, они со старшиной обменялись хмурыми взглядами. Степан Семеныч разом сгорбился и тяжело вздохнул. Повернувшись, снова шагнул в кусты, но потом остановился и сказал:

– Ступай за Звездочкой, Саша. Быстров пусть позиции не меняет, ведет наблюдение. Погрузимся сейчас – и быстрее ходу.

Валяшко коротко кивнул, круто развернулся на каблуках и побежал прочь, взметая ботинками песок. Меня кольнуло какое-то смутное чувство стыда. Это же ведь я должен командовать! Отдавать приказы, подбадривать, планировать следующие шаги… А вместо этого тупо стою, трясясь от страха и не могу даже повернуться в сторону кустов.

Вершинин молча побрел к камням, за которыми по-прежнему настороже стоял Новиков.

– Все чисто! – крикнул из кустов старшина. И через мгновение добавил: – Товарищ капитан! Подойдите…

Голос доносился словно со стороны, плюс к тому же водка, которой я глотнул как следует, помалу начала действовать расслабляющее. Дрожь прошла, так что я медленно двинулся в сторону Радченко.

Семеныч сидел на корточках около недвижного тела. Португалец был одет в мятую форму из грубой ткани неопределенно бурого цвета. Ни головного убора, ни оружия. Словно какой-то дезертир или окруженец, честное слово. Потом я понял, что этот солдат бросился убегать, возможно, еще в самом начале боя, и именно это его спасло. Когда взорвалась граната, взрывной волной его опрокинуло наземь; падая, он стукнулся головой о камень и теперь лежал без сознания.

Подошел Новиков, все еще настороженный и держащий автомат наготове. Я вдруг вспомнил о своем. Где же я его бросил, дурень? Видно, за тем самым камнем, за который я свалился перед взрывами.

– Ловко вы, товарищ капитан, из автомата строчили, – вдруг сказал Новиков. Я тупо нахмурился, пытаясь понять, издевается он надо мной, или нет. Лицо у бойца было серьезней некуда.

– Это точно, – поддакнул Радченко. – Люди, когда в первый раз в перестрелку попадают, все больше маму поминают, или обделываются. А капитан вон пару человек срезал.

Я криво усмехнулся, но внутри разлилось что-то теплое, воодушевляющее. Или это все от водки? Это хорошо, что они меня поддерживают, значит, на самом деле я вел себя не так плохо, как казалось. На волне успеха, я деловито огляделся и сказал:

– Надо этого контуженого допросить.

– Точно! – согласился старшина. – Вы же по-португальски хорошо балакаете? Мы-то через пень-колоду: покушать, руки вверх, до свидания, больше никак. А узнать, откуда они тут взялись, ой как хочется! Нехорошо мне от всего этого делается…

Радченко, крякнув, встал.

– Быстрее надо убираться. Давай, Михаил, подхватим его, да на берег, чтобы на виду лежал. Потом надо будет носилки сварганить.

– Сделаем, – ответил Новиков.

Я вышел обратно на пляж. Валяшко уже привел кобылу и они с Вершининым подтаскивали к ней ящики. Сашка выглядел, словно лунатик. Эк его все эти события пришлепнули! По сравнению с ним я чувствовал себя бывалым солдатом, и это тоже прибавляло мне сил и уверенности.

– Все взять не получится, – сказал я Валяшко. – Надо выбрать пару. Думаю, автоматы и пулеметы по одному ящику. Больше на лошадь не стоит навьючивать. Гранат наберем в мешки и карманы.

Никто не возражал. Валяшко достал нож, чтобы отрывать крышки.

– А там чего, в кустах? – спросил он, отдуваясь и вытирая пот. Вершинин при его словах вздрогнул.

– Семеныч живого нашел, – пояснил я. Неожиданно, Валяшко взвился и перехватил нож.

– Живооой? А ну сюда его давайте! Я за Леху его, падлу!

– Остынь! – воскликнул я. Потом добавил, стараясь говорить как можно ровнее и тише. – Нам "язык" очень нужен. Придется с собой взять, здесь оставаться нельзя. Допросим на прииске.

Сборы заняли около часа, причем с каждой минутой Радченко становился все мрачнее и злее. Солдатам от него попало не раз – за то что копаются, за то что носилки из форменных курток португальцев неправильно связали…

Затем мы двинулись в обратный путь.

Все планы после столкновения с врагом рухнули. Неизвестно было, один здесь отряд, или есть другие, неизвестно, что знают о нас местные власти и как скоро они начнут поиски пропавших. Сильнее всего Радченко опасался появления самолета, ведь совсем рядом, в Люсире, имелся аэродром. Поэтому мы пошли немного другим путем, более длинным, но зато по дороге попадалось больше рощиц, в которых можно спрятаться. Двое носилок изрядно отягощали нас, поэтому на второй короткой остановке Радченко, скрепя сердце, велел похоронить Клушина. У Валяшко на глаза навернулись слезы, когда на тело его товарища стали падать первые комья коричневой африканской земли.