В Институте Времени идет расследование

— Нет, минуточку! — взмолился Эдик. — Я только две мысли выскажу: одну общественную и одну личную. Я вкратце!

— Ну, высказывайте вкратце!

— Первая мысль такая: запретить это нужно! Или хотя бы строго засекретить! — торжественно заявил Эдик. — А то, знаете, что получится, если каждый-всякий?…

— Что же именно получится, по-вашему? — вяло осведомился Линьков.

— Труха! — уверенно сказал Эдик. — Ну, сплошная труха! Полезет в прошлое какой-нибудь неустойчивый тип, узнает, чего не надо…

— Как это? Ведь о прошлом и так все знают! — удивился Линьков.

— Что надо, то знают, — возразил Эдик. — А что не надо, на кой знать?! Кому от этого польза? А в будущее тем более нельзя! Мало ли чего он там увидит! Вернется, пойдет языком трепать, его ж не остановишь…

— Вы считаете, что будущее — это государственная тайна? — осведомился Линьков.

— А как же! — убежденно сказал Эдик. — Вне всяких сомнений.

— К этому вопросу мы вернемся позднее, — слегка поежившись, проговорил Линьков. — Давайте второй вопрос, я тороплюсь.

— Для решения второго вопроса, — сказал Эдик, — вам бы полезно было ознакомиться с матерьяльчиком…

— С каким еще матерьяльчиком?

— По делу Левицкого! Там и про Стружкова, и вообще… Я все факты проанализировал, выводы имеются четкие. Серьезную работу проделал, вот увидите. И для меня очень важно ваше мнение как специалиста…

— Видите ли, дело Левицкого уже закончено, так что… И вообще мне сейчас некогда, — тоскуя, сказал Линьков.

Коновалов почему-то не очень огорчился.

— Выходит, напрасно я мозги сушил! — почти весело заключил он. — Конечно, мне до вас еще расти и расти! Вон вы как дело решили, в два счета, а я только начал раскачиваться… Так кто же его прихлопнул-то?

— От сообщений я пока воздерживаюсь, — сухо ответил Линьков, пытаясь обойти Эдика.

— Это я понимаю! — с готовностью отозвался Эдик. — Но я к чему говорил насчет матерьяльчика? Хотелось, чтобы вы меня на практике проверили, вот я к чему! Созрело у меня решение вот за эти дни, что я с вами общался. Решение в плане личной перспективы! А именно — уйти я хочу отсюда! К вам буду проситься на следственную работу! А что? Образование у меня юридическое. Так? Пробелы — это я на практике ликвидирую! В два счета!

— Вы это… всерьез? — испуганно спросил Линьков.

— То есть абсолютно! Мне здесь, понимаете, разворота нет. А тем более теперь. Вот я и хотел узнать ваше мнение…

— Мое мнение… — сердито начал Линьков, но запнулся и продолжил совсем в другом тоне: — Вы извините, но на ходу такие вопросы не решаются! Я действительно очень тороплюсь.

— Правильно, это вы правильно! — Эдик восхищенно глядел на него. — Подумать надо, обсудить…

Линьков бегом бросился к кабинету Шелеста.

Окна в кабинете Шелеста были распахнуты настежь, и сизый табачный дым струился наружу, а в комнату вливался влажный прохладный воздух. Шум стоял невероятный. Смуглый, скуластый парень, яростно сверкая черными глазами, доказывал преимущества «градиентного» метода над «однородным», ему наперебой возражали двое, а из угла кто-то кричал, что спорить вообще преждевременно. Борис стоял у стола и слушал улыбаясь. Шелест задумчиво постукивал карандашом по стеклу.

— Да хватит вам шуметь, ребята! — громко сказал Борис, и все примолкли, повернувшись к нему. — Дело ведь ясное: надо бы сочетать достоинства обоих методов. И дальность дистанции, и плавность перехода. О чем тут спорить, непонятно.

— Что ты конкретно предлагаешь? — набросился на него черноглазый парень. — Давай конкретно!

— Слушай, Расул, в данный момент я конкретно могу предложить только одно: подумать. Всем нам посидеть на своих рабочих местах и хорошенько подумать. По возможности — параллельно с работой.

— Совершенно правильно! — отозвался Шелест. — Проблема-то комплексная. Вернее, тут целый комплекс проблем. И многое еще надо проверить, уточнить. Многое. Практически — все.

Все снова зашумели.

— Почему же — все?! Переход-то был! И не один! Это же самое главное! — кричали наперебой отовсюду. — И побочные эффекты отсутствуют!

— Если не считать вспышки, — вставил Борис. — Но это, по-видимому, штука безобидная.

— Это чистый Допплер! — заявил Расул. — Процессы снаружи камеры относительно замедляются, периоды колебаний растягиваются…

— Очень возможно, что Допплер, — согласился Шелест. — Но вы меня не совсем верно поняли. Я говорил о проверке не только для нас с вами, а и для тех, кто будет определять размеры ассигнований. Вы сообразите, ведь ассигнования на эти эксперименты потребуются весьма солидные!

— Да уж… одни затраты энергии чего стоят… — вздохнул кто-то.

— Ну вот. Представляете себе, какие мощные обоснования потребуются, чтобы выбить такие суммы?

— Переход во времени на всех подействует! — убежденно сказал Расул, приложив руку к сердцу. — Даже самый свирепый финансист не выдержит, даю слово! Это же фантастика! Уэллс!

— Под фантастику денег не дают, — объяснил Шелест. — Нужны реальные перспективы. И хотя бы предположительная практическая ценность всего предприятия.

— Как это — практическая ценность! Разве можно так ставить вопрос! Почему вы думаете, что… — закричали со всех сторон.

— А как же вы думали? Спросят и об этом. Что переход практически осуществим, это уже доказано, даже в двух вариантах. Вот и спросят: а какова цель дальнейших экспериментов? Вы собираетесь увеличивать дистанции, наращивать мощность поля и так далее, а зачем? Зачем вообще нужно передвигаться во времени?

— Чтобы добывать информацию… — неуверенно проговорил кто-то.

— Сообразил, действительно! — с горечью отозвался Борис. — Да ведь если ты отправишься собирать информацию, тебе из камеры придется выйти? Иначе что ж ты узнаешь? Значит, ты вместе со всей этой информацией окажешься на новой мировой линии, которую попутно создашь. А сюда ничего не попадет, понял?

— Подожди, как же это? — смущенно забормотал тот. — А ты… Ах, ну да…

— То-то и оно! — подтвердил Шелест. — Так что же отвечать, если спросят: а зачем вам эти эффектные дорогостоящие экскурсии?

Все опять зашумели, заспорили.

— А ваше мнение, Игорь Владимирович? — страстно допытывался Расул. — Почему вы не говорите?!

— Да потому, что мне нечего сказать! — ответил Шелест. — Я пока и сам не вижу, зачем нам прогуливаться туда-сюда. Впрочем, нам-то понятно зачем: просто хотя бы из любопытства. Но если говорить вообще… ну, об интересах человечества, что ли… — Он развел руками и замолчал.

— Н-надо, к-конечно, создавать хронополе… — пробормотал Леня Чернышев, утонувший в глубинах громадного кресла. — Т-только таким путем…

Борис повернулся к нему и согласно кивнул.

— Леня совершенно прав! — громко сказал он. — Создать хронополе, изолирующее хронавта от потока времени…

— Слушай, это бред! — яростно крикнул Расул. — Тимофеев доказал, что невозможно изолировать объект от окружающего времени! Невозможно!

— Но ведь он доказал это только для случая однородного поля, — возразил Борис.

— Правильно! — поддержал его вихрастый рыжий паренек. — Мне видится, товарищи, что градиентный метод Стружкова позволит выключить хронавта из потока времени и обеспечить свободный переход с линии на линию…

— Тебе всегда что-то видится в порядке бреда! — огрызнулся Расул.

— Н-надо было бы п-потом, — более смело заговорил Чернышев, вынырнув из кресла, — запрограммировать т-такую защиту, чтобы исключить активное воздействие хронавта на прошлое… или будущее… предотвратить создание новых линий. Это обеспечило бы возможность пассивного наблюдения… М-можно было бы еще разработать систему сигнализации…

Шелест, все время слушавший с непроницаемым вялом, усмехнулся.

— Вот именно: сигнализация! — сказал он. — Семафоры, светофоры, регулировщики, правила хронодвижения! Еще неизвестно, возможна ли хотя бы в принципе такая защита, а вас уже вон куда заносит!

«А ведь здорово было бы! — подумал Линьков, начиная понемногу разбираться в сути спора. — Подошел ты к какой-то штуке, хочешь ее взять, а у тебя на приборе красный глазок подмигивает: не тронь, мол, а то домой не вернешься! Непонятно, правда, что же можно будет трогать? Пожалуй, только самого себя… Но главное, чтобы наблюдать можно было! Какие-нибудь исторические события в натуре, например…