Заповедник архонтов

Между тем десяток особей поползли по отвесной стенке вниз. Другие, пошевеливая передними остренькими члениками, принялись выстраиваться в цепь. Не прошло и пары минут, как из бездны показалась первая пара роботов. Я немедленно открыл огонь. Длинной пульсирующей очередью смел выползающих из трещины врагов, затем, поставив регулятор на максимальную дальность, принялся уничтожать тех, кто скапливался на противоположном краю разрыва.

Скоро с ними тоже было покончено. Наступила тишина, в которой особенно резко доносился треск очередей. Это Неемо с товарищами оборонялся возле переправы. Каждый выстрел сопровождался характерным подвыванием, и этот вой уже начал сливаться в один протяжный гул. Я бросился им на помощь.

Первую атаку мы отбили сравнительно легко. Видно, на нас набрел малочисленный разведывательный отряд, по-видимому, орда тварей еще не смогла пробиться на обетованную землю в полном составе. В любом случае следовало попытаться немедленно отыскать четвертую плиту. На месте Черного гарцука и приводного комплекса, я бы приложил все силы, чтобы отсечь нас от этого прохода.

Тем временем солнце внезапно изменило направление движения и резво покатилось в сторону заката. Хорды все, как один, начали чесаться, затем присели на корточки, и Левий Матвей тонким голосом затянул.

— К Тебе, кому единому подобает имя Повелитель, Сущий, грозный Судия, Тот, кого можно любить, неприступный царь Славы, Ветхий днями, Старец наш, Господин, Ковчег нерукотворный, обращаемся — спаси и сохрани нас.

Следом, подняв к небу два крючковатых пальца, предложил.

— Скажи, учитель…

Это была трудная минута. Солнце стремительно мчалось к горам, с океана в направлении хребта сплошной стеной надвигались тучи — в той стороне погромыхивал гром, сверкали молнии. Ближе, у зловещей пасти осклабившейся земли дымились догоравшие останки бездумных, распространявших отвратительное зловоние змеиных детей.

Так шутят в раю?

Пугают приближающейся бурей, губят взбесившейся водой, травят глистами и солитерами, пытаются страхом, неизвестностью, обреченностью подавить волю? Что я мог противопоставить этой травле? Когда разрушены основания, чем способен помочь праведник?

Я рассадил поселян тремя кругами, сам с Иудой остался в центре. Мы обнялись — искавшему память следовало мысленно повторять слова молитвы.

— Повторяйте за мной, братья.

Когда я взываю, услышь меня, Ковчег правды моей! В тесноте ты давал мне простор, светил во мраке. Помилуй меня и услышь молитву мою.

Благоволи, Ковчег, избавить меня, братьев моих, сестер моих!..

Поспеши на помощь!

Я потер лоб.

Все хорды потерли лбы, поднялись, сгрудились теснее.

— Теперь в путь. Пусть каждый помнит святое слово. Если доведется ему когда-нибудь встретить соплеменников, кто бы он ни был: высший или низший, убогий или одаренный судьбой, пусть объявит ему слово Ковчега так, как довелось ему услышать его сейчас, в трудную минуту.

Хорды молча построились в колонну. В эту минуту Неемо с матросами, переправившимися последними, подошел ко мне.

— Послушай, учитель, вы ступайте, а мы вас здесь прикроем.

Я опустил голову. Что я мог ответить капитану и матросам, решившим принять смерть? Разве что почесать им на прощание спины да поделиться одним из двух оставшихся у меня шариков. Я передал его Неемо, объяснил, что стоит подбросить его в воздух и он укажет, как нас найти. На том и расстались.

Темнота надвинулась внезапно. Поднялся ветер, швырнул плывущий перед нами в воздухе светящийся маячок-шарик на отвесный склон, возле которого мы залегли в надежде переждать бурю. Шарик тут же вернулся на прежнее место, заалел еще ярче, повел нас далее. Неожиданно завис у скального выступа, затем резко метнулся вправо и вверх — там открылось устье узкой, глубокой, прикрытой мраком, расщелины. Я поднял руку, вся группа сразу остановилась, вперед выдвинулись Огуст, Петр и Павел. Аура здесь была спертая, насыщена угрозой. Сверху донесся глухой раскатистый гул, затем послышался дробный нарастающий грохот, следом из расщелины вырвался обильный камнепад. Обломки скал полетели, покатились вниз по склону.

Неожиданно начался снегопад. Хорды по-прежнему упорно тянулись за мной, месили снеговую, расплывавшуюся потоками воды, кашу. Сначала я, как мог, поддерживал поселян, внушал им уверенность, добавлял сил, однако сразу после гибели Неемо и матросов оставил это занятие. Губошлепов не надо было убеждать, они молча, не дрогнув, пережили гибель товарищей. Последним аккордом прозвучали семь раскатистых взрывов, долетевших до нас со стороны распадка, по которому мы вслед за светящимся маяком выбрались к подножию отвесной скалы. Тут же от основной группы отделился Тоот и три проотолетария. Этих тоже не надо было гнать на смерть, они сами выбрали свою судьбу. Менее всего мне хотелось расставаться с главным инженером, однако он совсем по-человечьи пожал протянутую ему руку, заявил — это есть наш последний и решительный бой, и, вскинув бластер на плечо, занялся обустройством оборонительной позиции. Мы простились, в последний раз почесали им спины, сестры коснулись их лбов ладонями.

Долгое время с той стороны не доносилось ни звука. Скоро снегопад прекратился, небо очистилось, выступили звезды и открылись дали. Ночь выдалась удивительно ясная, ветреная. С того места, где мы шли, был отчетливо виден океан, холмистый берег, выдававшийся мыс, неестественно белые, словно подсвеченные, нарядные домики командного пункта.

Картина была на загляденье, если бы не воспоминанья, не долгий, трудный путь, не безнадежность, то и дело подступавшая к сердцу. Поселянам было проще, они уверовали, обрели смыл, а как быть мне, посвященному в тайну этой неистребимой вражды, знавшему подноготную всякой жестокой причуды, выкидываемой фламатером и приводной станцией? Во что верить? Или в кого… На кого надеяться, чем исцелить душу? Уверовать в чудо? Я сам рассыпал их пригоршнями, и всякие чудеса не задумываясь записывал в реестр необъяснимых явлений природы, чьи разгадки только и ждут соответствующих исторических условий, требований практики и пытливого исследователя.

В мудрость попечителя? Не слишком ли поздно объявится этот «бог из машины»? Почему после того, как нейтринные сущности проникли в плоть «Несущего груз», тот не пал на колени? Зачем эта война не на жизнь, а на смерть? Эти вопросы оставались без ответа. Я чувствовал, как надрывалась душа. Этот необъяснимый духовный феномен или фикция, как, кривясь в усмешке, порой называют ее знатоки человечьей породы, то и дело напоминала о себе. Не знаю, как насчет фикции, но в тот момент она нестерпимо болела — страдала так, что, что когда со стороны распадка до нас долетели воющие звуки стрельбы, я начал собирать под свою команду следующих добровольцев. Огуст и Левий Матвей остановили меня.

— Не спеши, учитель, — тихо сказал апостол и почесал мне плечо.

Поселяне сбились в кучу, замерли на краю обрыва. Спустя несколько минут внизу гулко ухнуло, затем еще и еще. Все замерли в ожидании четвертого взрыва. Его не последовало. Я бросил взгляд на Огуста, отвел глаза, потом не выдержал, вновь глянул в его сторону. Тот, не меняя выражения лица, нажал кнопку. Ответом послужил раскатистый грохот.

— Не торопись, — с той же укоризной продолжил Левий Матвей. — В тебе наше спасение. Веди нас. Я знаю, тебе трудно, ты скорбишь, но ведь ты указал путь к ковчегу, вот и налаживай его дальше.

Якуб и Иеремия, а также оба провокатора, ни за что ни про что попавшие сюда, начали прощаться с нами.

Им тоже почесали спины, одна из мамок звонко и тоскливо завыла. Провокатор из Дираха бросился к ней. Обнял, что-то торопливо зашептал. Наконец наши славные начали занимать позиции, устанавливать сектора обстрела.

Мы скорым шагом двинулись вперед. Я ступал во главе сбившейся в толпу колонны, рядом едва передвигал ноги Иуда. Это восстанавливающее память существо было всего лишь одной из миллиардов песчинок, густо рассыпанных по вселенной. Каждая по отдельности кажется бессильной — ветер носит их, море сглатывает, толща пород преображает, жар планетных недр плавит; но на поверку каждая эта частичка обладала неистребимой твердостью.