Темный карнавал

Джульет поднялась и зажгла еще одну лампу в углу столовой:

— Мне что-то не хочется слушать эти твои рассуждения.

Анна рассмеялась:

— Ну давай я тебе расскажу, как у них все начинается, как они оживают, когда наступает сезон дождей. Я все это до мелочей представила. — Она подалась вперед, оперлась локтями на колени, с головой уйдя в рассказ и пристально вглядываясь в потоки дождя, хлеставшего за окном по горловинам водостоков. — Вот они тихохонько лежат себе глубоко внизу, совсем высохшие, а над ними, в небе, копятся электрические разряды, надвигаются темные тучи — и скоро польется дождь! — Она откинула назад свои тусклые, с проседью, волосы. — На первых порах сверху сыплются мелкие капельки. Автомобили на улицах ими усеяны. Потом вспыхивает молния, гремит гром — и засушливому сезону конец: капли бегут по канавам, становятся все больше и больше, сливаются вместе и стекают под землю. Ручейки несут с собой обертки от жевательной резинки, окурки, театральные билеты, и проездные тоже!

— А ну, отойди от окна — живо.

Анна выставила руки перед собой, заключив воображаемую картину в квадратную раму:

— Я знаю, что сейчас происходит под мостовой, в огромном квадратном резервуаре. Он громадный. И совершенно пустой уже не одну неделю — солнце с неба не сходило. Он пустой: если крикнуть — раздастся эхо. Стоя внизу, можно услышать только, как наверху проезжает автомобиль. Далеко-далеко и высоко над тобой. Весь этот резервуар похож на высохшую полую верблюжью кость, завалявшуюся в ожидании где-нибудь в пустыне. Держу пари, что дно всего водостока сплошь покрыто плотно слежавшимися старыми цирковыми афишами и газетами тридцать шестого или сорокового года, где печатались сообщения о войне или умерших кинозвездах. — Анна подняла руку, указывая наверх, словно сама пребывала в ожидании внутри водостока. — И вот — крохотная струйка. Капает на пол. Будто кого-то наверху ранили ножом и кровь просочилась оттуда вниз. Послышался грохот! А может, всего лишь по улице проехал грузовик? Вода стекает вниз. Она проникает всюду сквозь мелкие отверстия. Мелкими завитками и змейками. Она замутнена табаком. Образуются лужицы. И наконец — вода устремляется вперед. Потоки соединяются с потоками. В итоге один гигантский удав катится по усеянному макулатурой полу — с мощным, величественным напором. Со всех сторон, с юга и с севера, с разных улиц, льются все новые и новые потоки и объединяются в шипящий, сверкающий кольцами водоворот. Резервуар заполняется от стены до стены, доверху, и поток направляется в сторону океана — океан его к себе притягивает! Вьются, переплетаясь, многие течения. Десять тысяч водостоков поглощают нечистые сливы, бумагу, всякий мусор. И вода добирается до тех крохотных сухих ниш, о которых я тебе говорила. Она медленно затопляет тех двоих — высохших и мертвых, будто японские цветы. — Анна стиснула ладони и медленно, один за другим, переплела пальцы. — Вода их пропитывает. Сначала приподнимается рука женщины. Чуть-чуть всколыхнувшись. Кисть руки — единственная живая часть ее тела. Потом распрямляется вся рука и одна нога. А ее волосы… — Анна притронулась к собственным волосам, падавшим ей на плечи. — Ее волосы расправляются и распускаются в воде, точно цветок. Ее голубые веки сомкнуты…

В комнате становилось все темнее, Джульет не отрывалась от шитья, Анна же продолжала без умолку рассказывать обо всем, что виделось ей в воображении. По ее словам, вода поднялась и увлекла женщину с собой: та свободно развернулась и выпрямилась в водостоке во весь рост — мертвая и безучастная.

— Вода неравнодушна к этой женщине — и она предоставляет воде делать с ней, что заблагорассудится. Все понятия приносит ей вода. Женщина пролежала тихо и недвижно так долго — и она готова жить снова, любой жизнью, какой захочет наделить ее вода.

А где-то в другом месте мужчина тоже распрямился в воде. Анна рассказывала и об этом: как течение, медленно его увлекая, медленно увлекало и ее — друг к дружке, пока они не встретились.

— Вода открывает им глаза. Теперь зрение к ним вернулось, но друг друга они не видят. Они кружат в воде, не соприкасаясь. — Анна с закрытыми глазами слегка поводила головой. — Они следят друг за другом, но способны пользоваться только теми мышцами, которые дала им вода. Они излучают фосфорическое сияние. И улыбаются. Вот — их руки соединились. — Анна помедлила, глубоко вздохнула и задумалась, трогая кончиками пальцев правой руки пальцы левой. — Волна — волна заставляет их соприкоснуться. Они сталкиваются. Отдаляются. Сталкиваются снова. Легонько. Сначала касаются руками. Потом ногами. И потом — телами.

Джульет наконец отложила шитье и строго поглядела на сестру. В полутемной комнате слышался только мерный шум дождя.

— Они кружатся, — тихо шептала Анна, медленно водя пальцами по воздуху. — Сталкиваются, легонько. Поворачиваются. Вертятся. Ударяются слегка головами, губы их едва соприкасаются. Много-много раз их бледные вытянутые тела слегка ударяются друг о друга, много раз.

— Анна!

— Они плавают друг над другом и меняются местами. Течение их сближает, а потом разъединяет. Туда и сюда. — Анна показала жестами как. — Это совершенная любовь, она лишена всякого «я» — только два тела, несомые водой, а вода очищает их и устраняет все изъяны. В такой любви нет ничего низкого.

— Дурной твой язык! — воскликнула ее сестра.

— Да нет же, ничего дурного в этом нет, — возразила Анна, на миг обернувшись. — Они ведь ни о чем не думают, разве нет? Просто они там, далеко внизу, в глубине, им там спокойно и заботиться не о чем. Плещутся, будто детки в ванне.

Анна, наложив правую руку на левую, медленно и бережно переплела дрогнувшие пальцы. Тусклый осенний свет, проникавший в комнату через залитое дождем окно, казался на ее пальцах струившейся блеклой водой, в толщу которой они были погружены и поочередно перебегали один над другим. Недолгая греза подходила к концу.

— Он — высокий и невозмутимый, с раскрытыми ладонями. — Анна показала, какой он высокий и как непринужденно выглядит в воде. — Она — маленькая, тихая, расслабленная. — Анна неторопливо провела правой рукой по левой. — Им обоим так чудесно, спешить некуда, времени хоть отбавляй, они это знают. — Анна выставила руки перед собой, завороженно на них глядя. Бросила взгляд на сестру, продолжая держать руки на весу. — Всегда лучше любить, когда любить можно долго, заботливо, не сломя голову. Они там могут любить сколько угодно и заботиться друг о дружке, потому как их никто не видит, некому на них прикрикнуть или изругать. Никто им не помешает. Разве что клочья бумаги проплывут мимо — или журнал какой-нибудь. Но даже если вдруг кто-то на них наткнется — они ведь мертвые!

Анну, казалось, очень обрадовало заново сделанное ею открытие. Она посмотрела на свои белые руки:

— Они мертвые, пойти им некуда, и никто им ничего не скажет. Они и ухом не поведут, если их заметят и закричат: «Гляньте! Мужчина и женщина, совсем голые, оба в воде — ну не ужас ли?» — Анна тихонько рассмеялась. — Они просто-напросто останутся у себя в воде, беспечно кружась один вокруг другого, и какое им дело, что о них скажут, кто как поглядит, и совсем не важно, кто именно — даже родители или, допустим, сестры. — Анна кивнула в сторону Джульет. — Помнишь этот детский стишок — как там? «Не боюсь я ремня, мне порка — чихня, и тебе не прикончить меня!» Только для этих мужчины и женщины иначе: «Тебе нас не воскресить!» Их надо было бы воскресить, оживить еще до того, как им скажут, что они грешны и порочны. Но никому это не под силу, слишком поздно. И в этом-то вся прелесть! И вот они там, ничто их не касается и ничто не тревожит, их тайное убежище — глубоко под землей, в недрах водостока, где их постоянно носит туда-сюда. Они касаются друг друга руками и губами, а когда попадают в створ на перекрестке улиц, течение бросает их навстречу — и вода обжигает их холодом! — Анна захлопала в ладоши. — Их ударяет об стену. Так они застывают на месте, прижатые друг к дружке — может быть, на целый час, а течение их слегка покачивает, и все распрекрасно. А потом… — Анна разъединила руки. — Потом, быть может, они путешествуют вместе, рука об руку, то всплывая, то погружаясь, беспечно и привольно, под всеми улицами, выделывая шальные антраша, когда их увлечет внезапный поток — она походит на вспышку белого огня, и он тоже. — Анна раскинула руки; окно окатывали дождевые брызги. — И вот они несутся по течению к морю, через весь город, по одному тоннелю и по другому, улица за улицей — Дженеси-авеню, Креншо, Эдмонд-Плейс, Вашингтон, Мотор-Сити, набережная, — и вот наконец оказываются в океане. Могут теперь направиться куда пожелают, по всему белому свету, на самой глубине, а позже вернуться обратно: через впускной шлюз водостока снова проплыть под городом, под дюжиной табачных лавочек и под четырьмя дюжинами винных, под шестью дюжинами бакалейных магазинов и под десятком театров, под железнодорожным вокзалом и под сто первым шоссе, под ногами тридцати тысяч прохожих, которые даже понятия не имеют и в жизни не думают о водостоке. — Голос Анны дрогнул, но вскоре снова выровнялся. — А потом — время идет, гром над улицей стихает. Дождь прекращается. Влажный сезон окончен. В тоннелях сверху покапает — и перестанет. Вода убывает. — Анна выглядела огорченной: казалось, это очень ее печалит. — Река впадает в океан. Мужчина с женщиной чувствуют, что вода мало-помалу опускает их на дно. И вот они там. — Анна в несколько приемов опустила руки на колени и с грустью, не отводя глаз, в них всмотрелась. — Они соприкасаются ногами, но из ног уходит жизнь, которую давала им вода извне. Они соприкасаются коленями и бедрами, но вот спадающая вода укладывает их рядом, бок о бок, и постепенно исчезает, а тоннель пересыхает. Остаются только маленькие лужицы и мокрые обрывки бумаги. И оба они так и лежат. Слабо и довольно улыбаясь. Они не шевелятся и совсем не стыдятся. Как детки, лежат рядом на сухом полу, и кожа у них тоже высыхает. Они едва-едва касаются друг друга. А наверху, по всему миру, светит солнце. Они лежат в темноте — и засыпают, до следующего раза. До следующего дождя. — Руки Анны лежали у нее на коленях, раскрытыми ладонями вверх. — Чудной мужчина, чудная женщина, — пробормотала она. Наклонила голову и крепко зажмурилась. Потом вдруг выпрямилась и впилась взглядом в сестру. — А ты знаешь, кто этот мужчина? — едко спросила она.