Эликсир Любви (СИ)

- А если отец непутевый, никчемный, а заменить не положено, навеки он? - Нашел слабину в его мировоззрении Алексей. Он успокоился - сторож не гнал их, в доме тепло и бутылочка на столе. Почему бы не поупражняться в кухонной философии.

- Терпи, знать судьба такая. Не вечно придурку властвовать, глядишь детям доля лучшая выпадет. - Выдал свой аргумент Михалыч.

- Обидно. Родился вроде не для того, чтобы мучиться.

- Себя жалко, а предков наших не жалко? У них доля не слаще была. И ведь не глупее нас были.

- Всё равно обидно, - Настаивал на своём Алексей.

- Зато стабильно. А если терпежу нет - всегда остаётся место бунту.

- Или революции, - Поддакнул Алексей.

- Не путай! - Строго сказал Михалыч, - Бунт - это когда накипело, когда надо выплеснуть ярость. Жги, круши, ломай, покуда с души не схлынет. Потом всё возвращается на круги своя. Все спокойны, добропорядочны, послушны и долгое время тешатся воспоминаниями, мол, какие мы были крутые. А революцию готовят, как праздничный обед для других. Одни варят, другие хлебают, а третьи расхлёбывают. Революция похожа на обманутую девку, которой заморочили голову, насулили три короба, пообещали жениться, а вместо этого просто трахнули и всё. Одни, озаренные идеями, лезут под танки, а практичные и хваткие потом заседают во дворцах.

- Да Вы, батенька, контрреволюционер, - Сделал страшное лицо Алексей.

- А жертвы революции другими не становятся? - Усмехнулся Михалыч.

- А причем здесь она, - Возразил Алексей, - Объявили Перестройку, а не революцию.

- Быстрая смена формации - она самая и есть революция. И без крови, хоть ты тресни, её не бывает. Царя свергли - сколько лет потом друг в друга стреляли. Коммунистов свалят - думаю, тоже не один год стрелять будут. Законы такие, ничего не попишешь. Вот вы, тоже, не иначе под прицелом ходите.

- Мы - другое дело, - Возразил Алексей.

В дискуссии участвовал он один. Соня помалкивала, поглядывая на мужчин.

- Для пули без разницы, - Наставлял Михалыч, - какой ты, "красный", "белый" или "бледный", герой или подонок. Пуля - это просто кусок свинца. И только от власти зависит как часто она выбирает себе цели в виде людей.

- Вы - рыцарь мрачного образа.

- Что Вы! Я - весельчак. Только это мне и остается. Как там, у братьев Гримм - если вы стали стары и не нужны, если вас выгнали из дома и работы, то идите в Бремен, становитесь уличными музыкантами. То-то будет весело и сытно. Вот мне и остается веселиться. Отопьюсь, как водиться, с обиды, а там буду думать как жить дальше. Тут хорошо, никто не видит, не слышит. Это не просто, всё перечеркнуть и начать жить заново. Здесь переболеть надо, себя поломать, попытаться приспособиться. Грядет новое время и чтобы выжить, под него придется подстраиваться.

- Почему подстраиваться? Сейчас, наоборот, развязывают руки, дают дорогу энергичным, умным, талантливым.

- ...А так же наглым и бесчестным. Это эпоха под знаменем идей рождает героев. Эпоха под эгидой чистогана плодит холуёв. А ведь нам с детства вдалбливали, что "мы - не рабы, рабы - не мы", что "человек - это звучит гордо". Ой, как тяжело родиться и лучшие годы жить при одном строе, а помирать при другом. Боюсь, не одному мне придется не сладко, всему народу придется пострадать.

- Итак, уж хуже некуда, - Заметил Алексей, - Кругом дефицит, очереди.

- Будет хуже, - Упрямо повторил Михалыч, - Смотрите телевизор. Наши передачи, сами того не ведая, дают стопроцентный прогноз. Как-то вижу, с телеэкрана один кандидат наук, на полном серьезе, убеждает перейти на салат из одуванчиков, мол, пользы от него больше чем от бифштекса. Другой, тоже кандидат, с подкупающей искренностью доказывал, что маргарин в несколько раз полезнее сливочного масла. Ну, думаю, если вовсю рекламируем подножный корм и эрзацпродукты, дела в нашей пищевой промышленности совсем никудышные. И, точно, понеслось: продукты из магазинов как весенний снег исчезать стали. Разве это не показатель? А, тут, недавно, наткнулся на детскую передачу "Очумелые ручки" называется. Так там обучали, как восстановить перегоревшую лампочку! О чем это говорит? Грядут очень тяжёлые времена, если нас готовят копеечные лампочки ремонтировать.

Эх, что-то я не в меру расчирикался. - Сам себя осудил Михалыч, - Вон, подружка твоя совсем носом клюет. Ты, давай, ложись на кровать, - Обратился он к Соне, - А мы как-нибудь устроимся. На полу, возле печки тепло. Ты давай, давай, не стесняйся, ложись. Пока за Вами приедут - три раза выспишься. Вытащи одеяло и накройся им. Короче, устраивайся сама, как знаешь. Я глядеть не буду. Мы тут пока с Лешкой бутылёк прикончим.

И уже обращаясь к Скворцову, спросил:

- Так ты, значит, химик?

- Фармацевт, - Поправил Алексей, - Новые лекарства разрабатываю.

- Доктор Пилюлькин? - Неожиданно обрадовался хозяин, - Слушай, у меня вот тут, под правой лопаткой прихватывает. Какую таблетку или мазь присоветуешь?

- Сто семьдесят третий, - Усмехнулся Алексей.

- Чего? - Не понял Михалыч.

Поскольку после третьей стопки он перешел с Алексеем на "ты", тот тоже решил не церемониться.

- Ты сто семьдесят третий по счету. Как кто узнает, что я фармацевт, так сразу со своими болячками достаёт, - Объяснил Алексей.

- Ты для чего учился? Чтобы людям помогать. Клятву Гиппократа давал или нет? - Так быстро Михалыч не сдался, - Так что, не жадись, делись секретами.

- Хорошо, вот таблетка, - Алексей сделал вид, что слазил в карман за таблеткой, разломил её пополам и протянул обе половинки Михалычу, - Это тебе от головы, а это тебе от задницы. И не перепутай! Каждый клятвой Гиппократа норовит попенять, а в ней, в самом начале сказано: "Не навреди!" Как же я тебе без диагностики могу что-то порекомендовать? Давай, заголяй спину, посмотрю сначала.

Михалыч нисколько не обиделся на Алексея и послушно стянул рубаху, подставляя ему спину. Тот с умным видом потыкал пальцами между лопаток и произнес:

- Первая рекомендация такова - чаще кланяйтесь богу, глядишь, меньше будет беспокоить хондроз.

- Не впервой вижу, что молодые доктора - богохульники. Всё оттого, что в кишках человеческих в анатомичке копались, а души не нашли. - Огрызнулся Михалыч, - А к старости все они становятся верующими. Давит, наверное, груз, врачебных ошибок.

- Я не доктор, а фармацевт. Но если дело принципа, то выберусь отсюда, обязательно переквалифицируюсь в ветеринара, и без зазрения совести буду кушать своих пациентов, но от своего мировоззрения не откажусь.

Соня не стала смотреть, как дурачатся подвыпившие мужики. Она вышла из-за стола и легла на кровать. В глазах начало плыть от усталости, и она вскоре заснула.

Утром её разбудил истовый лай за окном. В комнате было светло. Стрелки на ходиках подползали к девяти. Михалыча в доме не было. Алексей, укрытый своим пуховиком, спал у самой печки, на грязном матрасе.