Миры Филипа Фармера. Том 4. Больше чем огонь. Мир одного дня

Майор поднялся с огромного мягкого кресла, когда вошел Кэрд, и потряс в воздухе сложенными вместе руками. Кэрд ответил тем же.

— Садись, Джефф.

Кэрд взял себе стул. Уолленквист обошел свой полукруглый стол и присел на его край, подавшись вперед так, что казалось — он вот-вот упадет. Как Шалтай-Болтай, подумал Кэрд. Но тот хоть луку не ел.

— Ну как там жена, Джефф? — ухмыльнулся Уолленквист.

На секунду Кэрду стало дурно Уж не совершила ли Озма чего-то противозаконного?

— Прекрасно.

— Все букашек раскрашивает?

— Ну да.

Уолленквист расхохотался и хлопнул Кэрда по плечу.

— Вот здорово, да? Не знаю, искусство это или нет, зато реклама хорошая. Ее все знают. Я слышал, даже вечер в ее честь устраивают.

У Кэрда отлегло от сердца. Майор просто создает душевный настрой. Живое общение — глаза в глаза, нос к носу.

— А дочка как поживает? Ариэль… Маузер, верно?

— Чудесно. По-прежнему преподает в университете Восточного Гарлема.

Уолленквист кивнул. Его щеки затрепетали, словно паруса.

— Вот и славно. На вечер, значит, идете? Будет кто-нибудь, кого я знаю?

— Возможно. Это такое богемное сборище. Устраивает его Малькольм Чен Кант, хранитель Музея Двадцатого Века.

— Да, я о нем слышал, конечно. Но сам в тех кругах не вращаюсь. Хорошо, что ты там бываешь. Органик должен знать людей, не принадлежащих к его профессии.

«Тебе и невдомек, сколько таких людей я знаю», — подумал Кэрд. И продолжил ритуал, осведомившись о здоровье майора, его жене, двух детях и трех внуках.

— Чудесно, лучше не бывает.

Уолленквист сделал паузу. До этого момента Кэрд старался держать голову так, чтобы видеть майора только уголками глаз. Теперь он повернулся к начальнику лицом — и получил полный заряд.

— У меня такое дельце — сразу ушки насторожишь, — сказал Уолленквист. — Дневальный! Ага, я ж говорил! Мигом встрепенулся, да? — Он ткнул Кэрда в плечо. — Общее руководство, конечно, я оставляю за собой, но все удовольствие получишь ты. Ты отличный мужик, ей-Богу, и больше того — ты мне нравишься!

— Спасибо, — сказал Кэрд. — Мне тоже… отлично работается с вами.

— Я своих людей знаю. Пусть это нескромно, но есть у меня этот нюх, умение отбирать лучших из лучших. Ты у нас, Джефф, настоящая ищейка.

Глава 4

Майор слез со стола, к большому облегчению Кэрда, обошел его, сел и включил стенную полоску сзади и сбоку от себя, повернувшись к ней на крутящемся стуле.

— Это не какой-нибудь дюжинный дневальный.

В кадре появилось изображение мужчины — в трех проекциях и в полный рост. Далее последовали снимки того же человека без одежды. Оба органика как завороженные уставились на член с обрезанной крайней плотью. Кэрд еще ни разу не видел такого у живого человека, да и на фотографиях не часто встречал. Экзотично, но безобразно и отдает каменным веком.

Последовал крупный план головы и плеч того же субъекта. У него были длинные рыжие волосы, и он носил зеленую круглую шапочку. Пышная рыжая борода обрамляла сильное широкое лицо с маленькими зелеными глазами. Нос короткий и широкий, с крупными ноздрями, а губы очень тонкие.

ЯНКЕВ ГАД ГРИЛЬ ПОНЕДЕЛЬНИК, ВЗРОСЛ.

Последовал личный код, следом потянулись коды отпечатков пальцев, формы ушей, рисунка сетчатки, следов ног, голоса, запаха в нормальном состоянии, группа крови, рентгенограммы и сонограммы скелета и черепа, топографические и волновые снимки мозга, гормональный баланс, волосяные, кровяные и генетические карты, внешние измерения, коэффициент умственного развития, коэффициент психического развития, социальный коэффициент и индекс походки.

Уолленквист дал полоске команду подавать информацию помедленнее. Через несколько секунд Кэрд сказал:

— Стоп! Аллергия на моллюсков? Но правоверные евреи не едят моллюсков!

— Ага! — воскликнул майор, как человек, которого только что осенило. — Не едят, точно, а он вот ест. То есть ел. Один раз. После этого у него возникли головокружение и сыпь. Вот, видишь? Он решил, что это Бог его наказал.

— Никто не совершенен, — сказал Кэрд.

— Но все-таки человечество идет к совершенству!

«Как же, — подумал Кэрд. — На будущий год мы соберемся в Иерусалиме. Второе пришествие Христа может произойти с минуты на минуту. Пролетариат возьмет власть в свои руки, и государство постепенно отомрет».

— Как видишь, — сказал Уолленквист, — он был образцовым гражданином, если не считать его религиозности. — А потом вдруг раз! — Майор вскинул руки. — Испарился! Не вышел вчера из своего каменатора. Его коллеги по университету Иешива, конечно, забеспокоились — семьи у него нет, — открыли цилиндр, а он пустой. Ни записки, ничего, что объяснило бы случившееся. — Майор наклонился к Кэрду: — Это значит, что он во вторнике. В это самое время!

Кэрд встал со стула и начал шагать взад-вперед.

— Янкев Гриль. Я знаю этого человека.

— Знаешь? Но ведь…

— Вы не до конца прочли его досье. Он играет в шахматы с другими днями — по записи. Я — один из его противников. Я знал его только по имени и сейчас, разумеется, впервые увидел его. Но я — чемпион Манхэттена и завоевал седьмое место в мировом чемпионате вторника, а во вседневном чемпионате занял двенадцатое место. А Гриль занял одиннадцатое.

— Правда? Я сам-то в шахматах не очень. По мне, рыбалка лучше. Но все равно я горжусь, что ты чемпион, хотя бы и по шахматам. Все управление тобой гордится.

Он приблизился к Кэрду, но тот повернулся и отошел. Отойдя от майора как можно дальше, Кэрд снова повернулся к нему:

— Вы что-же, хотите дать мне темпоральный паспорт?

Майор упорно приближался.

— О нет. В этом нет нужды. И слишком большая волокита. Раз ты о нем кое-что знаешь, играл с ним в шахматы, вот и поищи его сегодня. Посвяти этому побольше своего времени.

— Ну, либо он просто перешел в наш день, либо будет нарушать все дни подряд. Только зачем это ему? Найти мотив — значит найти преступника.

— Превосходно, — сказал майор, потирая руки. — Я умею подбирать кадры.

Кэрд ускользнул от Уолленквиста, подошедшего нос к носу.

— А можно будет получить разрешение на допрос по записи его понедельничных коллег?

— Я подам просьбу, но пройдет какое-то время, пока мы получим ответ.

Слова «подам просьбу» напомнили Кэрду о требовании Озмы.

— Я немедленно возьмусь за это дело, майор, — сказал он, направившись к двери. — Если только у вас для меня больше ничего нет.

— Черт возьми, дорогуша, не могу же я говорить тебе в затылок!

Кэрд с улыбкой обернулся:

— Прошу прощения, майор. Не терпится взяться за работу, наверно.

— Ничего, ничего, мой мальчик. Я всегда счастлив, когда мои люди выказывают рвение. Сегодня такое не часто встретишь.

— Что-нибудь еще, сэр?

— Просто держи меня в курсе, — махнул рукой Уолленквист. — А, да, я видел в твоем расписании… ты ведь завтракаешь с генеральным комиссаром?

Зависть? Негодование?

— Да, сэр. Мы с комиссаром выросли в одном квартале, учились в одной школе. До сих пор с удовольствием встречаемся иногда, поговорить о старых временах. И потом мы родственники. Моя первая жена приходилась ей кузиной.

— Да-да. Я нисколько не любопытничаю. — Майор взглянул на две полоски, зажегшиеся одновременно. — Дела, дела. Ну, беги. Желаю приятно позавтракать. Передай комиссару привет от меня. Главное, доложи, что выяснишь о Гриле — ничего себе имечко! Доложи еще до ленча.

Джефф отдал майору честь, чего тот не заметил. Уолленквист переводил взгляд с одной полоски на другую, не зная, которая важнее. Кэрд вернулся к себе и запросил на полоске последний ход Гриля.

Перед ним появилась шахматная доска из шестидесяти четырех чередующихся зеленых и красных квадратов — восемь горизонтальных рядов по восемь квадратов в каждом, восемь зеленых фигур и восемь красных. Партию начал Гриль, играющий зелеными, его первый ход был е2—е4. Зеленый квартальный передвинулся на четвертый вертикальный квадрат. Джефф сделал такой же ход своим красным квартальным.