Алтарь страха (сборник)

Почему?

Он ничего не понимал.

Когда поезд, извиваясь змеей, пополз среди полей, Риардон вновь насел на него:

— Слушайте, Брэнсом. Я хочу быть с вами искренним. И прошу от вас такого же одолжения, ради вас же. Я собираюсь сообщить вам, почему проявляю к вам особый интерес. От вас, в свою очередь, я жду рассказа о том, что вы скрываете и что заставило вас пуститься в бега.

— Я не в бегах.

— Сейчас, может быть, и нет. После того как я поймал вас. Но по сути — да.

— Нет. Вы заблуждаетесь.

— Что ж, так мы можем стучаться друг о друга черепами, ничего не получая, кроме боли. Но хочу вам напомнить о факте, о котором вы забыли. Идет война. На этой войне не стреляют, но от этого она не перестает быть войной. А иначе почему же вы и другие работаете не разгибаясь над созданием все более эффективного оружия?

— Ну и что?

— Работа над оружием подразумевает лишь одно — холодная война может стать горячей. В промежутках же между горячими войнами — на войне, на которой не стреляют, — используются совсем другие методы. Каждая сторона при этом стремится выкрасть друг у друга самые лучшие мозги, или купить их, или вывести из строя. Или уничтожить. Мы теряем людей, идеи и планы. Теряет их и другая сторона. Мы покупаем мозги у них. Они — у нас. Понимаете, о чем я?

— Конечно. Старая история.

— Старая или не старая, но по-прежнему актуальная. Оружием в войне, на которой не стреляют, являются воровство, взятки, шантаж, соблазн, убийство, а также все, что способствует достижению целей. Обе стороны несут потери. С точки зрения логики эффективный метод ведения такой войны заключается в том, чтобы всеми доступными средствами увеличить потери противника и уменьшить собственные. И то и другое одинаково важно. Так вот, моя работа подразумевает успешную реализацию второго пункта — уменьшение наших потерь. Мой департамент как раз и отвечает за отражение атак на наши лучшие мозги.

— Ничего нового вы мне не сообщили, — недовольно пробурчал Брэнсом. — Что же касается меня, то чертовски неприятно сознавать, что, если ты решишь взять даже небольшой отпуск, тебя тут же начинают подозревать в распродаже секретов.

— Вы упрощаете ситуацию, — заявил Риардон. — Существует два основных способа ослабить врага. Или вы используете его мозги в ваших целях, или не позволяете ему пользоваться ими в собственных. То есть политика собаки на сене: если не мне, то и не тебе, понятно? Теперь допустим, что вы слишком лояльны, чтобы продавать секреты, имеющиеся в вашей голове. Что тогда?

— Что тогда?

— Враг сделает так, что ни вы не сможете воспользоваться вашей головой и никто другой.

— Ба! Не думаю, что он будет обременять себя проблемами и обезглавливать меня.

— Так мог бы сказать и какой-нибудь солдат: какой смысл затевать всю эту возню, чтобы отправить меня на фронт? И как единица, индивидуальность он прав. Но, став составной частью грозной силы из сотен, тысяч и десятков тысяч бойцов, он может внести уже существенную поправку в дело победы или поражения. — Риардон помолчал, ожидая, пока до собеседника дойдет смысл его слов, затем сказал: — И лично мне наплевать на одного конкретного Брэнсома. Меня беспокоят сотни и тысячи таких Брэнсомов.

— Ну, одно утешение у вас уже есть, — усмехнулся Брэнсом. — Моя голова еще крепко держится на плечах.

— Вы должны понимать, что я выражался метафорически. Мозг, внезапно оказавшийся не в состоянии работать на свою страну, — погиб для нее. Это и есть потеря в необъявленной войне. В наш высокотехнологичный век самым смертельным ударом по врагу является тот, в результате которого выводятся из строя мозги, пусть они и не послужат на благо другой стороне. В любом случае потери неизбежны.

— Ну это понятно, — согласился Брэнсом, — любому дураку. Я и сам пришел к этому выводу — скажу без хвастовства — много лет назад. Я одного не пойму — какое это имеет отношение ко мне?

— Я к тому и веду, — ответил Риардон. — За прошедшие пару лет не только наше предприятие, но и ряд других потеряли несколько ценных работников. Эти потери никак не вписываются в средние цифры, выведенные в связи с уходами на пенсию, заболеваниями и смертями. И если мы не отыщем способа перекрыть поток уволившихся по непонятной причине или сбежавших, то рота выбывших превратится в полк, а полк — в армию. — Он взмахнул рукой. — И затем — фьюить!

— Вы уверены, что эти потери произошли не по естественным причинам? — спросил Брэнсом, припомнив те подозрения, что он сам высказывал Бергу.

— Совершенно уверен. Жаль только, что мы слишком поздно спохватились и сообразили, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Мы потеряли самых надежных и ценных людей. У них начались сбои на работе, они изменились внутренне и попросту деградировали. Одни продержались дольше, другие ломались сразу. Одни исчезали, даже не попрощавшись. Другие писали заявление об отставке, или попросту не являлись на работу, или брали отпуск, из которого не возвращались. Некоторые скрылись за границей. Мы знали, чем они там занимались, — их деятельность не угрожала интересам нашей страны. И мы не могли вернуть их назад, поскольку преступниками они не являлись. Пока они не доставляют нам хлопот в выбранной ими стране, мы ничего не можем с ними поделать. А недавно мы выследили и вышли еще на троих, оставшихся в нашей стране.

— И что же произошло?

— Все трое настаивают на том, что имеют право жить так, как им нравится, и работать там, где им хочется. Работа у них гораздо хуже той, которую они бросили, но они настаивают на том, что она им нравится, и отказываются от дальнейших объяснений. По мнению присматривающих за ними агентов, все они были чем-то или кем-то напуганы. Такой вывод следует из их явного нежелания отвечать на какие-либо вопросы и их попыток скрыться от наблюдения.

— Я их не виню, — сказал Брэнсом. — Мне самому неприятно, что за мной следят как за преступником. Неспроста же я заехал вам по зубам. Мне очень хотелось дать вам понять, что человек должен жить сам и не мешать другим.

Не обращая внимания на последние слова, Риардон продолжал:

— Вскоре после этого они вновь скрылись. Их обнаружили в других местах и занятых другой работой. И мы решили продолжать присматривать за ними, не беспокоя их. Мы пришли к выводу, что нам надо смириться с потерей этих мозгов и с тем, что у нас нет способа уговорить их вернуться к работе на нашу страну. В наших добродетелях скрывается и наша слабость — любой другой режим нашел бы средства силой заставить их работать.

— Итак, вы сочли меня следующим из бунтовщиков? — спросил Брэнсом, испытывая огромное облегчение от того, что настоящая причина его поведения осталась необнаруженной и вне подозрений.

— Вас и еще одного парня, — сообщил Риардон. — В тот день, когда мы решили сесть вам на хвост, оказалось, что еще один малый проявляет схожие симптомы. И он тоже смылся.

— Уже поймали?

— Нет, но в конце концов поймаем. — Риардон вернулся к прежней теме: — Вы, должно быть, не знаете, но на всех предприятиях, занятых производством оружия, мы разместили своих людей, занятых сбором оперативной информации о тех, кто внезапно бросил работу, или выказывал признаки надлома, или начинал странно себя вести. Вот так мы и вышли на вас.

— Кто же меня заложил?

— Не могу сказать, — решительно заявил Риардон. — Тот, кто решил, что вы стали не похожи сами на себя.

— Держу пари — Кэйн, — предположил Брэнсом. — Он всегда считал себя психологом.

— Я в догадки не играю, и не думайте, что вам удастся установить подозреваемого методом исключения.

— Ну хорошо, пусть эта собачка продолжает лаять.

— Я продолжу. Я искал доказательства, следил за вами и пришел к выводу, что вас что-то беспокоит и срыв уже близок. Согласитесь, не может же человек просто так вот взять и бросить хорошую зарплату, перспективы и спокойное существование! Что-то тут не так. Мы хотели узнать, в чем дело. Если бы мы поняли причину, то смогли бы положить этому конец.